Дети, осторожно переступив порог квартиры, остановились у дверей. Иван Христофорович, заметив детскую нерешительность, сказал:
Быстро раздеваться и мыть руки! А я пока разогрею еду.
Через десять минут все сидели за столом в гостиной. Детей Иван Христофорович усадил на диван и придвинул к ним журнальный столик, а сам присел на стул. С борщом дети управились мгновенно (видимо, проголодались). Иван Христофорович сходил на кухню и принес им домашние котлеты с жареной картошкой на гарнир. И с этим блюдом у них не возникло проблем. Потом был чай с тортом и шоколадными конфетами. И снова упрашивать сильно не пришлось. Дети «молотили» все подряд.
Обед закончился. Бледные детские личики порозовели. Дети откинулись на спинку дивана. Глядя на украшенную ёлку, стоящую в углу комнаты, Маша спросила:
У вас есть свои дети?
Есть, ответил Иван Христофорович, но они большие-большие и живут далеко.
А для кого тогда ёлка? спросила снова Маша.
Для вас.
Сергей по-мужски рассудительно сказал:
Вы не могли знать, что мы придем.
Знать-то не знал, но догадывался, заметил на это Иван Христофорович и улыбнулся.
Ну, да Как можно догадаться? Маша залилась в смехе.
Не знаю, как, но догадался Пожалуй, Всевышний подсказал
Маша попросила, при этом толкнув брата в бок:
А можно включить ёлку? Иван Христофорович встал и вставил вилку, валявшуюся на полу, в розетку. Ёлка вспыхнула и заперемигивалась.
Маша восхищенно заметила:
Какая красивая!.. Лучше интернатовской.
Сергей уточнил, чтобы, наверное, порадовать хозяина:
В тыщу раз красивее.
Маша спросила:
Дяденька, а вас как зовут?
Дядя Ваня.
Дядя Ваня, Маша, смутившись, покраснела и опустила вниз глазёнки, станьте нашим папой, а?
Сергей незаметно ткнул сестренку в бок: молчи, мол, дура.
Вопрос простенький, но Ивана Христофоровича поставил в тупик. Он развел руки.
Не получится уже.
Почему, дядя Ваня?
Сергей сказал:
Не обращайте внимания на Машку: она, знаете, какая приставучая? Приклеится не отдерешь.
Но ты, Серега, ведь тоже хочешь папу, с укором возразила Машенька.
Хочу! И что? А дядя Ваня, видишь, не хочет? Не приставай!
Дети Кстати, вам сколько лет?
Ей, Сергей ткнул в бок сестренку, одиннадцать, а мне двенадцать.
Дядя Ваня, мы не понравились, да? глядя в глаза Ивана Христофоровича, спросила Мария и поспешила добавить. Мы папой будем называть Мы будем послушными, и помогать вам во всем будем. Только возьмите нас.
Вы, дети, уже большие и должны понять: не все и не всегда соответствует нашим желаниям.
Не хотите, да? упрямо повторила девочка, и на глаза навернулись слезы.
Не в этом дело Вы, повторяю, уже большие и должны понять
Сергей нервно спросил:
Что мы «должны понять», что?
Для начала: мне много лет и я сам скоро буду нуждаться в уходе, поэтому мне никто не разрешит усыновление и удочерение. Во-вторых, материально не слишком обеспечен, и это обстоятельство тоже может стать препятствием. В-третьих, при живых родителях, а они, как я понял, у вас живы
Сергей зло прервал:
Сдохли бы
Иван Христофорович осуждающе покачал головой.
Так нельзя говорить про родителей.
Сергей потупился.
Извините
Мне очень жаль, но обстоятельства сильнее нас сказал Иван Христофорович и посмотрел на наручные часы. Кстати, времени много и пора вам вернуться в интернат.
Дети послушно встали и молча вышли в прихожую. Оба были готовы в любую минуту расплакаться. Иван Христофорович вынес им большой кулек.
Вашим друзьям.
Вот! радостно воскликнула Мария, принимая из рук Ивана Христофоровича увесистый кулек. Наконец-то Гришка заткнется! А то все дразнится: «Не нужны, никому не нужны Никто не побалует» Будет, сопля зеленая, знать!
Дети стали одеваться. Глядя на них, Ивана Христофоровича вдруг осенило.
Подождите-ка, дети с надеждой и мольбой смотрели на него. Я совсем забыл!
Дядя Ваня, что вы забыли? с потаенной надеждой в глазах тихо спросила девочка.
Одно дело. Я его должен был сделать по приходу Я позвоню в интернат. Скажу, что вы были у меня в гостях, что с вами все в порядке, что вы вот-вот будете там.
Сергей сказал:
Может, не надо, а?
Как это, Сергей, «не надо»? Люди беспокоятся, наверное, уже ищут.
Ну, да, Сергей хмыкнул. Кому мы нужны?
Все равно надо позвонить, сказал Иван Христофорович и ушел на кухню, где стоял телефонный аппарат. Дети слышали, как шуршали бумажные страницы, как хозяин набирал номер телефона. Интернат?.. Добрый вечер Это вам звонит Зяблицев Иван Христофорович Затем звоню, чтобы сказать, Иван Христофорович прикрыл трубку ладонью и спросил детей. Как ваша фамилия?
Сергей ответил за себя и за сестру:
Еремины мы.
Звоню, чтобы сказать, что у меня в гостях воспитанники Обыкновенные Вы не кричите на меня Вы кто: воспитатель или?.. Без всякого права Приеду с детьми и всё объясню Вы не даете сказать: брат и сестра Еремины Как это в интернате, если, они передо мной?.. Будем не позднее, чем через час Кто-нибудь из начальства есть на месте?.. Только старший воспитатель?.. Хорошо Приеду и поговорю Ничего не случилось Разве нельзя поговорить со старшим воспитателем?.. Я сам привезу детей Да.
Иван Христофорович вернулся в прихожую. Дети сидели в прежнем положении.
Дядя Ваня, вы с кем разговаривали? спросила Маша.
Сказала, что дежурный воспитатель. А что?
Эта воспитка зверюга. Точно бить будет, ответила Маша.
Иван Христофорович сказал:
Пусть только пальцем тронет.
Сергей спросил:
Думаете, испугается?
Ладно, Иван Христофорович махнул рукой, старших не принято обсуждать, тем более за глаза. Давайте-ка займемся еще одним делом, он встал на стул, открыл дверцу антресоли, достал большую кипу каких-то вещей, аккуратно уложенных, выстиранных и поглаженных. Лежат они тут больше двадцати лет Посмотрим, а вдруг что-нибудь и подберем подходящее, он выложил это богатство на стол. А, ну, дети, разбирайте и все, что вам подойдет по росту и по размеру, надевайте на себя, а старье скидывайте, сам же стал рыться тем временем в нижнем ящике шкафа, откуда наружу полетели зимние ботинки разных размеров. Примеряйте тоже. Ботинки вполне еще приличные. Главное, теплые, потом полез в другой шкаф, принес теплый пуховый платок, оставшийся от жены, а также кроличью, но почти новую мужскую шапку. Еще через минуту появились рукавички и два пальто мальчишечье и девичье. Повертев их в руках, заметил. Думаю, подойдут.
Дети растерянно копошились в вещах, не зная, за что взяться в первую очередь. Иван Христофорович им помог.
Через полчаса перед ним стояли два вполне благополучных подростка, одетых не совсем в новое, но еще добротное.
Иван Христофорович собрал в кучу старье.
А это
Дядя Ваня, сказал Сергей. Он подумал, что Иван Христофорович хочет выкинуть. Это казенное
Понимаю, что надо будет вернуть. Сейчас упакуем и в авоську Вернем Конечно, вернем Зачем нам, не так ли?
Дети согласно кивнули.
Иван Христофорович отвез детей в интернат, переговорил с воспитателями и теперь возвращается назад.
Уже сумерки. Небольшой ветерок гонит по асфальту крупу. Первый рождественский день подходит к концу. Перед глазами заплаканное лицо Машеньки и угрюмое Сереженьки. Он тоже готов был расплакаться, но мужское достоинство
Иван Христофорович принял решение: он станет приводить этих детей на выходные Если разрешат Он будет добиваться Он не может стать полноправным опекуном, но что-то сделать для двух обездоленных вполне в силах. И он сделает, обязательно сделает. Сделает все, что будет в его силах. Он не богат. Он не обещает ничего сверхъестественного. Но он гарантирует: дети в субботу и воскресенье будут обласканы, будут сытно накормлены, будут в тепле.
Они, по его мнению, именно в этих трех вещах нуждаются больше всего.
«Интересно, думает Иван Христофорович, как бы отнеслась к его решению Дарьюшка?..»
С Божьей помощью
1
Никита, проснувшись, приоткрыл сначала один глаз, а потом и другой. Приподнявшись на одном локте, оглядел сумрак бедной комнаты. Прислушался. Тихо. Никто не гремит и на кухне. Значит, матери уже нет: умотала куда-то. Как говаривает Клавдия Ивановна, при этом сердито хмыкая (одинокая старушка, соседка по коммуналке), шлындает где-то.
Сквозь двойные рамы глухо доносится благовест бух-бух-бух. Это средний колокол недавно построенной неподалеку церкви своим звоном православный люд сзывает к праздничной заутрене.
У Никиты длительные каникулы, а у взрослых выходные, то есть праздничные, Рождество Христово.
Этот кареглазый, с непокорно торчащим чубчиком на лбу парнишка, как принято говорить, из неблагополучной семьи. «Неблагополучной» в том смысле, что семья не полная. К тому же мать вечно в глубоком и затяжном похмелье. Никита не раз слышал, как на кухне Клавдия Ивановна корила мать, заявившуюся с работы поздно и с разящим наповал запахом:
Побойся Бога, греховодница. Сын ведь без пригляда родительского подрастает, без тепла и ласки.
В ответ нечленораздельное мычание.
Отец ушел из семьи семь лет назад, когда Никите только-только исполнилось три годика. И он не помнит отца. Как-то Никита на дне комода, под тряпьем обнаружил фотографию молодого мужчины. Загляделся, гадая, кто это мог быть? Мать, увидев, ураганом налетела на мальчика, вырвала фотографию и заорала:
Не лезь, ублюдочное семя, туда, куда не просят!
Так двинула сына, что тот отлетел в дальний угол комнаты и сильно ушибся лбом о край табуретки. Оттуда видел, как мать истерично рвала в клочья фотографию. Детский ум подсказал: отец! Никита потом спрашивал мать, когда та была в настроении, то есть сильно пьяная, почему папа не приходит? Никита увидел, как материны глаза в ту же секунду налились злобой, и она бросила:
Не нужен ты ему!
Обидно стало Никите. На глаза навернулись слезы. Сдержался. Потому что где-то слышал, что настоящие мужчины нюни не распускают. Откуда было знать ребенку, что это чудовищная материнская ложь?!
2
Александр и Настёна увиделись и сдружились в университете, когда заканчивали третий курс. Он учился на филологическом факультете, она на историческом. Он пошел по призванию, она по необходимости. История Настёну не привлекала, но там был наименьший проходной бал, следовательно, у нее шансов быть зачисленной побольше. Он усердствовал в учебе, она нет, чтобы только не отчислили. Он вышел из университета с красным дипломом, она выехала на сплошных троечках.