Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы - Геннадий Мурзин 8 стр.

«Партейные», по мнению всё тех же деревенских, самые настоящие безбожники, а потому православные праздники не справляют.

4

Ванюшка тихо-тихо сползает с полатей на теплые кирпичи русской печи, натягивает штаны, шерстяные носки, теплую сестрину куртку, валенки, малахай-шапчонку, перепоясывается старым красным материным платком и выскальзывает на улицу, не забыв прихватить сестрину портяную сумку на лямке, в которой та носит школьные учебники.

На дворе  светло, морозно, щиплет щеки и нос, перехватывает дыхание, реснички все в инее, слезинки на ходу обращаются в льдинки, но Ванюшку уж ничто не остановит. Он вешает на плечо сумку, берет в правую руку посох с ледяной звездой и выходит на улицу.

Он идет вдоль разбежавшихся в разные стороны домов, опираясь о посох и чуть сгорбившись. Это для того, чтобы больше походить на странника. Рано еще, а потому улица пуста.

Первый дом. Здесь тетя Маруся, кладовщица живет. Проходит мимо: может вытурить. Не рискует заходить во второй и в третий дома. А вот, поравнявшись с четвертой избой, сворачивает и смело идет во двор. Его встречает Жулька, безобидная собачонка. Оскалилась и зарычала. Не признала, видать. Но потом, ткнувшись мокрым носом в штанину, завиляла куцым хвостиком и запрыгала вокруг, слабо повизгивая. Учуяла-таки!

Ванюшка, сопровождаемый Жулькой, поднялся на заиндевевшее крыльцо, доски которого захрустели, вошел в сени и постучал в дверь. Услышал голос тети Даши:

 Кто там?  не став дожидаться ответа, сказала.  Входите.

5

Ванюшка открыл тяжелую скрипучую дверь и вошел.

 Здравствуйте, люди православные!  пытаясь басить, сказал Ванюшка, потом перекрестился, глядя на икону Николая Чудотворца в красном углу, трижды поклонился. Потом заучено, поэтому не по-детски складно, спросил.  Рады ли страннику, заглянувшему в столь ранний час?

Тетя Даша, сидя на лавке возле стола и сложив на животе пухлые руки, отвечает ласково:

 Коль с добром пришел, то будем жаловать, мил человек,  она еле заметно улыбается, но Ванюшка от волнения этого не замечает. Ее муж, Петр Степанович, сидит в красном углу, положив изрезанные дратвой (он  шорник) натруженные руки на столешницу. Тетя Даша спрашивает.  Откуда и куда путь держит странничек?

Ванюшка очень серьезно продолжает басить:

 Издалека иду, из-за гор высоких, из-за моря синего. Путь мне предстоит долгий и трудный.

И Ванюшка начинает протяжно петь:

Ванюшка поет, а сам, уже чуть-чуть осмелев, косит глаз на хозяев. Думает: «Признали его или нет? Вроде бы, не признали. Чему удивляться, если даже Жулька не сразу разобралась, кто пожаловал».

Ванюшка добросовестно пропел сочиненную им вчера славку и закончил так:

 Восславим и мы своего Христа, православный люд, и помолимся!  он трижды перекрестился. Хозяева также перекрестились.  С Рождеством Христовым, Петр Степанович! С Рождеством Христовым, Дарья Марковна! Покровительства вам Господнего  от меня да от странника.

Тетя Даша встала с лавки.

 Разболокайся, странничек, и проходи к столу. Будем потчевать, чем Бог послал, христославца раннего, но родимого.

Тетя Даша ушла к печи и загремела заслонками. Ванюшка не стал величаться и, выставив за порог посох, чтобы в тепле не растаял, быстро скинул одежины, и присел слева от хозяина. Наклонившись в его сторону, тихо прошептал:

 Тетя Даша узнала меня или нет, дядя Петя?

Дядя Петя гладит жесткие вихры Ванюшки, подыгрывая, улыбается.

 Бог ее знает. Пожалуй, не признала.

У хозяев в войну пропал без вести единственный сын. Много лет прошло, а они все ждут сынка, все на что-то надеются. Ванюшка разделяет их горе, хотя и не понимает, как это можно «пропасть без вести»? Бывает Ванюшка у них часто. Его здесь привечают, ласковы с ним. А мальчишке только то и надо. Бедно живут люди, но в чистоте. Не скупердяи. Последним готовы поделиться.

Появляется тетя Даша, неся в руках тарелки и стаканы. Ставит на стол и в изумлении всплескивает руками.

 Ванюшка, ты?!

 Я, тетя Даша, я!  гордо отвечает Ванюшка.

 А я не признала. Все думала: кто это может быть с такой хорошей и длинной славкой? Кто тебе сочинил? Немало годков я прожила, а не слышала.

 Сам сочинил.

 Сам?!  В изумлении тетя Даша вновь всплескивает руками.  Господи, но ты еще и православные песни сочиняешь?

Ванюшка покраснел. Ему не хотелось признаваться, что это его первая в жизни песня, что написалась сама собой.

 И-и-иногда,  смутившись, пролепетал он и потупил глаза.

Через минуту на столе перед Ванюшкой стояла большая тарелка с запашистыми ватрушками  пышными да румяными  и большой стакан с вареным в печи молоком, а также безумно вкусно пахнущий, запеченный с корочкой рождественский гусь. Ванюшке досталась мясистая правая нога. Это был рождественский пир.

А вечером была большая трёпка. Кто-то из добрых людей поспешил сообщить «партейному» счетоводу Василию Алексеевичу, что его сын нынче христославил. Мог ли пропустить отец такую позорную весть?

Иван Васильевич грузно повернулся на другой бок и тяжело вздохнул. Ему кажется, что та рождественская трёпка имела далеко идущие последствия. Он отказался вступать в партию. Ему, первому в цехе вагранщику, не раз предлагали. Как-то даже пригласили в заводской партком. Он подумал: «А на что козе баян?» Вслух же сказал другое: грамотёшки, мол, маловато, чтобы стать «партейным» (он умышленно использовал именно это слышанное в детстве слово); недостоин еще, идейно не шибко-то подкован, в трудах Маркса-Ленина, мол, пока не разобрался.

А потом, назло «партейным» пошел в церковь и принял обряд крещения. Между прочим, было ему уже двадцать семь. В двадцать восемь родилась у него дочь. Полугодовалую девочку окрестил. Вызвали в профком. Стали воспитывать: позорит своим мракобесием трудовой коллектив. Послал «воспитателей» подальше и ушел, хлопнув дверью. Ничего не сделали. А что бы они сделали с работягой? Их же вождь сказал: рабу терять нечего, кроме своих цепей. С его-то квалификацией да не найти работу?..

За дверью вновь сопение и осторожные шаги, опять в щелочке носик и голубенький глазик. Теперь Иван Васильевич шумно вздыхает. Потягивается.

 О-хо-хо!

Открывает глаза, встает, опускает в тапочки ноги. И дверь спальни тотчас же с шумом распахивается. Ураганом влетает Светланка и повисает на его шее.

 Дедушка, ну, как можно так долго спать?!  восклицает она и гладит редкую стариковскую шевелюру.  Думала: не дождусь. Думала: помру, не дождавшись,  подражая взрослым, заключила вопросом.  Разве можно испытывать так долго мое терпение?

Он крепко прижал к себе ребенка.

 Извини, внученька. Не знал, что у меня такие гости.

Иван Васильевич встал, сопровождаемый внучкой, пошел в ванную, чтобы привести себя в порядок. Он долго и с наслаждением плескался.

6

Когда вышел, то увидел в гостиной накрытый стол и сидящих за ним дочь и зятя, а внучки не было, чему он удивился. Дочь встала и поцеловала отца.

6

Когда вышел, то увидел в гостиной накрытый стол и сидящих за ним дочь и зятя, а внучки не было, чему он удивился. Дочь встала и поцеловала отца.

 С Рождеством, папуль!

 С Рождеством,  сказал зять, и они обменялись рукопожатием.

Иван Васильевич присел на свой любимый стул. Дочь придвинула к нему столовые приборы. Зять стал открывать бутылки: для мужчин  водочку, для женщин  сухое.

И тут Иван Васильевич заозирался. Догадывается, что все это не зря, но

 А где востроглазенькая озорница?

Дочь с зятем, как истинные заговорщики, переглянувшись, промолчали.

Скрипнула тут дверь. В гостиной показалась Светланка. Она была в сверкающем костюме Снежной Королевы и с посохом в руках, на конце которого сияла, подсвечиваемая изнутри разноцветными лампочками, Вифлеемская звезда.

Иван Васильевич воскликнул:

 Боже мой, какая красавица к нам пожаловала! Откуда?!

Вопрос повис в воздухе. Потому что Светланка своим чистым и свежим, будто у ангелочка, голосочком запела:

Светланка перекрестилась. Потом подошла к ошеломленному деду, обвила ручонками шею, поцеловала.

 С Рождеством Христовым, дедушка!  в горле Ивана Васильевича что-то застряло, а глаза повлажнели. Глазастенькая внучка заметила дедушкины слезы.  Ты плачешь, да? Рождество сегодня и надо радоваться. Тебе не понравилось, как я пела, да?

 Ну, что ты, радость моя! Понравилось.

 Очень-очень?

 Нет слов, внученька.

 А слезы?..  спросила девочка, усаживаясь за стол возле деда

 От радости.

 Что ты говоришь, дедушка: разве можно плакать от радости?!

 Получается, можно.

 Странно,  сказала девочка, удобно перекочёвывая на дедушкины колени.  Я плачу лишь с горя.

Иван Васильевич заулыбался.

 И часто?..

 Плачу, что ли?

Дед отрицательно мотает головой.

 Нет. Часто к тебе горе приходит?

 Не часто В декабре в последний раз ревела?

 Из-за чего?

 Учителка двойку врубила.

Дед, изумившись, спрашивает:

 Заслужила, поди?

 Ну, да! Скажешь тоже. Не знаешь, что я учусь на одни пятерки?

 Все мы грешны.

 Учителка  больше других. Несправедлива она!

 Надо уметь, девочка моя, прощать. Иисус Христос, сама знаешь, через какие муки прошел.

Девочка встряхнула головой и ее косички сначала взлетели вверх, а потом, пощекотав шею старика, улеглись вновь на ее спине.

 Знаю. Его злые дяденьки распяли на кресте А в ручки его гвозди заколотили.

 Ну, вот А Христос простил всех своих мучителей.

Светланка опустила глаза.

 Трудно это ну прощать-то.

Дед прищурился.

 Кстати, ты мне не сказала, откуда ты эту славку взяла?

 Песню-то, что ли?

 Ее. Мне казалось, что

Девочка наклонилась к уху дедушки, рассмеявшись тихо-тихо, не выдавая секрета, совсем другое прошептала.

 Уж, знаю, Анька, когда скажу ей, позеленеет от зависти. У нее-то нет дедушки, который песни пишет.

 Ну, Светик, я ведь тоже Только одну и написал Случайно.

 Не случайно, дедушка,  строго поправила Светланка,  а по воле Господа нашего.

Иван Васильевич рассмеялся.

 Твоими устами, моя любимица, глаголет истина.