Только, пожалуйста, немного, попросила она, я почти не пью.
Я налил ей полрюмки «Хеннесси», а затем наполнил свою, только уже до краев. Я испытывал потребность выпить, чтобы обрести душевное равновесие мне было малость не по себе. Как-то незаметно я стал чувствовать легкое подрагивание и покалывание во всем теле, особенно в конечностях, как если бы через меня пропускали слабый электрический ток. Похожие ощущения вызывает действие электростимулятора. В голове у меня словно что-то пульсировало, а левая рука начала постепенно неметь. Это очень напоминало то, что я однажды испытал в студенческом стройотряде, когда положил руку рядом с проводом электросварочного аппарата. Правда там лежал только один провод, но и этого было вполне достаточно. Из дурацкого юношеского любопытства и бравады я стал понемногу приближать к проводу руку, чувствуя, как усиливаются неприятные ощущения, а затем уже и настоящая боль.
Я поднял свою рюмку.
Ваше здоровье, Наташа. Выпьем за знакомство.
Она вновь улыбнулась. Мне показалось, ее словно что-то позабавило в моих словах, хотя было совершенно непонятно, что бы это могло быть.
Ваше здоровье, ответила она и пригубила коньяк.
Я смотрел на нее поверх своей рюмки. У меня возникло впечатление, что она пробует этот напиток впервые. Заметив мой взгляд, она быстро опрокинула коньяк в рот, как будто желая доказать мне, что мое впечатление является ошибочным.
Тогда я тоже выпил, почувствовав, как коньяк медленно растекается по моим жилам вместе с волной глубокого, приятного тепла. Мне стало полегче.
Борис много рассказывал мне о Вас, начал я, он говорит, что Вы загадочная женщина.
В самом деле? в голосе Наташи слышались нотки беспокойства.
Ну да, продолжал я, ему кажется, что Вы храните какую-то тайну.
И он поручил Вам выяснить, что это за тайна?
Я понял, что допустил оплошность в самом начале. Это было непростительно для журналиста, но она буквально выводила меня из равновесия.
Что Вы! Боже сохрани! Просто я люблю задавать вопросы. Ведь я журналист.
Вот как? Наверное, это ужасно интересная профессия.
Как когда. Иногда от нее хочется залезть на стену, но часто мне кажется, что без нее я не смог бы жить.
Вы репортер?
Нет. Давно уже нет. Теперь я главный редактор газеты, но конечно, когда-то я был и репортером. Без этого журналист состояться не может, я уверен.
Вероятно, Вы правы. Вам видней.
Да, наверное. Но чисто репортерский, да и вообще просто человеческий интерес ко всему вокруг у меня сохранился. В свое время мне приходилось брать немало интервью, и у меня выработалась чисто профессиональная привычка задавать вопросы, причем, порой они оказываются, возможно, не совсем тактичными. Может быть, именно поэтому нашего брата журналиста многие недолюбливают. Так что, если я допустил бестактность, прошу меня извинить. Я не хотел вмешиваться в Ваши личные дела.
Ничего страшного, Володя, я совсем не обижаюсь.
Вы должны понять: мы, то есть, журналисты часто копаемся в вещах, до которых нам как будто не должно быть никакого дела, но поверьте, далеко не всегда нами движет праздное любопытство. И нам всегда интересен человек, особенно если он не «одноклеточный».
То есть? Наташа насторожилась.
Я имею в виду «неординарный», «не одноплановый», «не прямолинейно простой». У нас так говорят.
А, понятно, Наташа, как мне показалось, облегченно улыбнулась.
Впервые слышу это слово в таком смысле.
Эта наш журналистский жаргон. Да впрочем, и не только журналистский. Вообще таков подход у тех, для кого в центре внимания находится человек. Но это должна быть личность, а не примитив, у которого сразу все видно, как на ладони.
Но у меня вовсе нет каких-то там тайн и всего такого. Просто я не хочу, чтобы Борис знал, где я живу, по крайней мере, пока.
Наташа, я и в мыслях не имел
Не стоит, Володя, перебила меня она, Борис Вам наверняка рассказал. Поймите, у меня просто есть причины семейного характера.
Она немного помолчала.
Может быть, со временем это изменится, добавила она, а то, что я прихожу только ночью Видите ли, у меня попросту нет другого времени. Если Вы друг Бориса, Вы не должны ему мешать.
Бог с Вами, неужели я
Не стоит, Володя, перебила меня она, Борис Вам наверняка рассказал. Поймите, у меня просто есть причины семейного характера.
Она немного помолчала.
Может быть, со временем это изменится, добавила она, а то, что я прихожу только ночью Видите ли, у меня попросту нет другого времени. Если Вы друг Бориса, Вы не должны ему мешать.
Бог с Вами, неужели я
Подождите, вновь прервала меня Наташа. Я понимаю, что Борис пригласил Вас сюда не спроста он хотел, чтобы Вы посмотрели на меня, не так ли? Возможно, что-то во мне может показаться Вам странным или необычным, но Вы должны знать я люблю его.
Хорошо, ответил я, я не собираюсь подвергать это сомнению, да это и не мое дело. Но раз Вы любите Бориса, то я как его старый друг должен обратить Ваше внимание на то, что он в последнее время чувствует себя не очень хорошо. Он говорит, что у него развилась слабость, быстрая утомляемость и тому подобное, хотя раньше он на такие вещи почти никогда не жаловался.
Наташа встревожено посмотрела на меня. В ее глазах мелькнуло какое-то странное выражение, но это было мимолетно.
Он мне этого не говорил, сказала она.
Естественно, ответил я, он не хочет Вас тревожить. Поэтому я говорю Вам об этом.
Спасибо. Теперь я буду знать это.
Он говорит, что проходил медицинский осмотр, но возможно, ему надо обследоваться более основательно. Вы не медик?
Нет, я по образованию филолог.
Выходит, почти коллеги?
Да, пожалуй.
Если не секрет, какая у Вас специальность?
Русский язык и литература.
Ну, совсем близко! Вы работаете в школе?
Работала когда-то, но это было давно, пять лет тому назад.
Она задумалась. Мне показалось, что она испытывает досаду. А может, я ошибаюсь?
В этот момент вошел Борис, держа в руках поднос, на котором стояла большая дымящаяся турка и три чашки.
О, я вижу, вы уже потягиваете коньячок! Ты же говорила, что не пьешь.
Мне было неудобно отказать. К тому же коньяк был очень вкусный.
Вкусный? Ммм, ну хорошо. Ты мне смотри, не спаивай мою Наташку, Борис посмотрел на меня.
Будет тебе, ответил я, она выпила всего полрюмки.
Да, кстати, Вовунчик, может быть, ты хочешь немного перекусить?
Не знаю, но почему ты предлагаешь только мне? Разве Наташа не голодна?
Наташка у нас вообще никогда ничего не ест говорит, что сыта.
Я удивился. Что-то уж очень много странностей. У меня снова возникло нехорошее предчувствие.
Внезапно я ощутил легкую тошноту. Должно быть, я в самом деле переутомился, что и неудивительно день был страшно тяжелый. Надо ехать домой и отдохнуть.
Ну, тогда я тоже не буду, сказал я, уже поздно, я жутко устал, и мне пора ехать. Прошу меня извинить.
Я встал.
Тем более что тянуться мне к черту на кулички. Ко мне пока доберешься, все на свете проклянешь, не то, что у вас, на Летней, я повернулся к Наташе, совсем не далеко. И главное, чудный район зелень, чистый воздух. Разве только, кладбище почти что под окнами. Такое соседство, наверное, не очень приятно?
Наташа напряженно смотрела на меня. В глазах у нее появилось какое-то новое выражение его было трудно сразу определить, но оно мне не понравилось.
Нет, ничего, наконец ответила она. Покойники ведь не разгуливают по улицам и не нападают на прохожих, не так ли?
Конечно, ответил я с напускной небрежностью, хотя на душе у меня кошки скребли, опасаться следует живых, это верно. Спокойной ночи. Надеюсь, мы еще увидимся.
Спокойной ночи, довольно холодно ответила Наташа.
Я направился к двери.
Я тебя провожу, сказал Борис, и мы вышли в прихожую, затворив за собой дверь комнаты.
Ну что? спросил он, когда мы оказались вдвоем.
В каком смысле?
Как в каком? Ну, Наташа?
Я в нерешительности провел рукой по волосам, как я всегда делал, когда не мог ответить что-либо определенное.
Вот что, старина, наконец сказал я, это все не сформулируешь в нескольких фразах, к тому же мне самому еще надо подумать, разобраться. И потом, здесь не место, да и не время. Давай, я позвоню тебе на днях, и мы встретимся где-нибудь в городе, идет?
Ну, хорошо, согласился он. Я буду ждать звонка. Но все-таки, хотя бы общее впечатление.
Впечатление у меня было явно неблагоприятное, но ничем определенным, таким, что я мог бы привести в подкрепление его, я не располагал. Мне не хотелось задевать Бориса, так как я знал по опыту, что любимая женщина затмевает для человека все и вся на свете, и он мог принять мою нелестную оценку в штыки и даже всерьез обидеться, поэтому я ответил уклончиво:
Она, безусловно, очень необычный человек, и не скрою, что некоторые моменты настораживают меня, но я вижу, что ты любишь ее, и мне хотелось бы воздержаться от необдуманных, скоропалительных оценок. Я обмозгую все, как следует, и сформулирую свои соображения. Но прежде всего я хочу задать тебе один вопрос.
Да?
Скажи мне, только откровенно, и хорошо подумай, прежде чем отвечать: ты действительно хочешь знать мое настоящее мнение, каково бы оно ни было? И не получится ли так, что ты воспримешь его, как обиду?
Что за дурацкие вопросы?
Нет, погоди, они вовсе не дурацкие. Мне важно это знать. Я желаю тебе только добра, и я хочу тебе содействовать, но я не хочу быть неправильно понятым. Поэтому я повторяю: ты действительно хочешь знать мое настоящее, объективное мнение?
Да, я хочу знать твое объективное мнение. Именно поэтому я тебя и позвал.
Хорошо. Тогда я поразмыслю над этим дома, в спокойной обстановке и позвоню тебе. Договорились?
Ладно. Звони. Счастливо.
Счастливо, ответил я, и мы пожали друг другу руки на прощание.
Глава III. Дни становятся короче
Когда я открыл дверь своей квартиры, мой кот Григорий уже сидел в прихожей и ожидал меня. Как только я вошел, он принялся расхаживать вокруг, заходя то справа, то слева, и тереться о мои ноги. Это было большое, красивое животное, упитанное, с мощной мускулатурой, красивой белой «манишкой» на груди и такими же белыми «перчатками» на всех четырех лапах. Я нагнулся и погладил бархатистую шерсть. Григорий довольно заурчал целый день он сидел в одиночестве и теперь был счастлив моему приходу.