Босяцкие баллады - Таёжный Волк 4 стр.

За заплотом лагерным я сижу,
годами солнце в клетке вижу;
давно стала седою моя теста,
а выхода неске от сего места
Но мною выбран святой путь,
и ничего не сможет его гнуть
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!

Много сроков отмотано мной,
зона стала мне хатой родной;
миром забыт в тайговой дичи,
зане стал вечным зеком кичи
Но со свободою не расстался,
а душой я вольницей остался
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!

На воле вечно грачил бобров,
стирал их гаманцы от лавров,
но попадал я на ментов лапы,
да в кандалах гнали на этапы
Но страхов не знаю от загона,
зане прочно стою вне закона
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!

Роками держат под конвоем,
псы ливерят за моим покоем;
сроками за решкою наскают,
в буры да в карцера таскают
Но завязки нема с прошлым,
и не поканаю гадом пошлым
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!

Мусора мне давали по рогам,
чтобы лицом пал к их ногам;
да играют со мною в жмурка,
раз по масти я честный урка
Но совсем не запорол косяка,
да не раскололи суки босяка
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!

Стою теперь на грани смерти
да наверно сгину я взаперти;
зароют меня в глухой засеке,
таче никто не сведает о зеке
Но укачу я бродягой и вором,
а не сукой паршивой и сором
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!

Под секой заклацали затворки,
и снова темина залегла на киче
Шмира его повела на задворки,
а шпанец якоря поднял давиче

Бирку менты надели на пахана,
кто оконался весовым урканом;
в амбаре калевой настала хана,
но старца сего давили арканом

Витал он по шпанским законам
и не пустил на макитру мусоров;
шастал он по крыткам да зонам,
а дышал среди блатных и воров.

Сице рикшу тянул по кичманам,
всю дорогу сманы там куковал,
раз на воле гулял по ширманам,
у штемпов сраных там урковал.

Сице жил он кайсом воровским
смело стригал капусту кражей;
не топал за нахесом лоховским
вечно двигал по лезвию ножей.

Не завязал со святым ремеслом
и в социуме не хрячил блатняк:
за финашки не покатил на слом,
зане в таску лавора и западляк.

Не имел урка пенатов и родича,
бичевал по монду свене гралей;
не имел перед собой ни водича
и не признал мелиху да кралей.

На плинтах в отрицалово катил
ганев там на легавых не пахал:
в парилках вот и марцы хватил
в застенках сырых вечно захал.

В натуре там оборзели ментяги:
барину творили нагло душняк;
брахали его под лопаря и стяги,
обаче не замарали на глушняк.

Суки по рогам ему давали хором
и мастрячили кумовские мутки,
но всегда вентал в законе вором,
не расшибли и трюмные сутки.

Сице николи не запорол косяка,
за раменами пятна не оставил;
в доску потаранил кроче босяка
да коцы в угол гордо поставил

Заховали мусора в краю зечном,
где склеил уркаган седой ласты
Ныне почиет он в покое вечном,
как легенда из воровской касты

На стыках восе колеса стучат:
на севера этапом ронга рысит;
зека с волей роками разлучат,
на ушах кого пятилетка висит

Торцают там ветра на верстах,
где встречают вагонов засеки;
там всюду номера на керстах,
где почиют вечным сном зеки

Сице в тайгу загнали поганцы:
воряга сделал по новой ходку;
сице скоро опустит он кранцы,
затем начнёт в кишлаке мотку

Суки снова посадили на кукан,
скокаря раскоцали во грандах;
снова на лачио покатил уркан,
долго поторчит он на брандах.

Внове жармо надел кичманец,
кто мало шпацырал по городу;
на каторгах постарел жиганец,
кто вшей кормил там смолоду

По музе топал он всем кайсом,
всю дорогу витал на шармака;
вор доселе не шнырил вайсом
и пашней не получал сармака

Нелице гады сажали на пайку,
гоняли вора на этапные драги:
в кандалах вентал крозе тайгу
и вступал на тюремные праги.

Ганева менты давили торбами,
но с куражем роцкал до конца:
им падлы не правили зорбами,
и кастеты не сломали шпанца.

Не упал на варнацком шемине:
осе накопил регалки да шрама;
седни высоце стоит на земине,
нехай пред очами снова брама

Ворота галеры закоцала вахта:
волю сице оставил за гаванью
Босяка старого приняла тахта,
и кодла ему кнецает шаванью

На стыках восе колеса стучат:
на севера этапом ронга рысит;
зека с волей роками разлучат,
на ушах кого пятилетка висит

Торцают там ветра на верстах,
где встречают вагонов засеки;
там всюду номера на керстах,
где почиют вечным сном зеки

Сице в тайгу загнали поганцы:
воряга сделал по новой ходку;
сице скоро опустит он кранцы,
затем начнёт в кишлаке мотку

Суки снова посадили на кукан,
скокаря раскоцали во грандах;
снова на лачио покатил уркан,
долго поторчит он на брандах.

Внове жармо надел кичманец,
кто мало шпацырал по городу;
на каторгах постарел жиганец,
кто вшей кормил там смолоду

По музе топал он всем кайсом,
всю дорогу витал на шармака;
вор доселе не шнырил вайсом
и пашней не получал сармака

Нелице гады сажали на пайку,
гоняли вора на этапные драги:
в кандалах вентал крозе тайгу
и вступал на тюремные праги.

Ганева менты давили торбами,
но с куражем роцкал до конца:
им падлы не правили зорбами,
и кастеты не сломали шпанца.

Не упал на варнацком шемине:
осе накопил регалки да шрама;
седни высоце стоит на земине,
нехай пред очами снова брама

Ворота галеры закоцала вахта:
волю сице оставил за гаванью
Босяка старого приняла тахта,
и кодла ему кнецает шаванью

Опять камерная музыка зычет:
с брадой сицаю на полу голом;
одале стайка журавлей кличет,
но мне захать в зендане полом

Так по новой сел на корточки,
и дубаком заперта кичи порта;
осе кручу на пальцах чёточки,
зеницы метаю на серые борта.

Паки в трюм загружен суками,
понеже не выходил на лавору:
не помаран я душой и руками:
восе меня запирают на завору.

Фраера на пашне там брушат,
а мне в падлу спиной гнуться;
свободу свою гады не крушат,
раз не хочу за пане согнуться.

Потому и травят меня всегда,
в карцере сыром часто начат;
на ранзе и сложу ветки сегда,
чего менты злые давно рачат.

Шпилю декохт и хватаю дуба;
порой гады дерут меня дором:
сице жизнь мою снидает губа,
но лапы задеру святым вором.

Меня дальше мусора накажут,
нехай и завтра наденут бирку;
борней лоб зелёнкой намажут,
чем возьму лопату или кирку.

Не за то поканал стегой волка,
чтоб на зоне упирался рогами;
нелице суки мне давали голка,
но доселе не сломан я догами.

Сице до конца понесу я кроче,
на коленца никогда не встану;
из кичмана коли выйду проче,
снова лошню грабить я стану!

Опять камерная музыка зычет:
с брадой сицаю на полу голом;
одале стайка журавлей кличет,
но мне захать в зендане полом

За серою стеной рассвет настаёт,
но каторжан от дремли не встаёт;
полна хата уже дыханием весны,
но каторжан держит зимние сны

Горы высокие зеленцой покрыты,
а двери шизо намертво закрыты;
воздух пропитан ароматом лесов,
а двери трюма заперты на засов.

От спячки встаёт нагорный край,
и с неба раздаётся вороний грай;
перья ниц бросают дикие птицы,
в зоне гамают конвойные псицы.

За морилой сияет лучами солнце,
свет его проницает через оконце;
лежит пластом на полу тело зека,
не откоцает воряга усталые века.

Кочумарит он при погоде вешней,
спит в отрыве от монды внешней;
нету под ним шконаря и подушки:
травят легавые в стенах кадушки

Сиделец устал от витары зечной,
всецело устал от неволи вечной:
уйти надо из каторжного норока,
уйти надо из карцерного морока.

Грести хочет к высоким тополям,
вентать хочет по зелёным полям;
из далей тянет его лесистая гора,
химать на ней стало мечтой вора

Во снах кичманец нарезал плеть,
тёмной ночкой он оставил клеть:
всею снагой сице подался в бега,
повихрил к заборам беглый зека

Под пологом дыма спали бараки,
луна закатила за дальние вараки;
с едомы лесной звал волчий вой,
но там на вышке маячил часовой

За серою стеной рассвет настаёт,
но каторжан от дремли не встаёт;
полна хата уже дыханием весны,
но каторжан держит зимние сны

Встала заря над густым урманом,
веет прохладой в глуши лесной;
напитаны лагеря сизым туманом,
край острожный дышит весной

Солнца светом тайга заливается,
на поляне слегонца дует зефир;
с пеленой дым костра сливается:
на траве узники шавают чефир.

Лабает вор на гитаре цыганской:
людей окутывает тоска по воле;
шанты поёт о витаре жиганской:
бродяги тумакают о лихой доле.

Вмале по кругу передают косяки:
тают снега в хладных шаронках;
в кумаре дотемна витают босяки,
летают зека в родных сторонках

Там на деляне вкалывают зором,
под ливером лохня пилит сосны;
гам собачий те подымают хором,
но в кельдыме шпана видит сны

Выйти ворам неклява на пашню,
да упираться рогами не по масти:
менты не склонят вегана башню,
неске мазы его с апайками пасти.

Не сломили кумовья тех захарей,
урки правые не согнули коленца:
на отшибе от ветошных пахарей,
только в костры кладут поленца

Сучьи войны давеча прокатили:
паханы спасли масть воровскую:
от верных понятий не откатили,
не засели под власть гановскую.

Шканать не стали ходом задним
ворам идейным пути иного нет;
уркам зона стала домом родным
по этапам раскидано много лет.

Но охота из галеры лапы задать
тайга весною манит всех зверей;
в делянке до воли рукой подать
и за спиною край седых лагерей

Над горою восе матино настало,
от гимели веет светом заревым;
над селом грачей сонце застало:
порхают они с вентом полевым

Сизый дым выходит за околицу;
пахнет осени праной от мороси;
старый домик стоит на особицу,
давно забытый людой в пороси.

Во ханице глухой лежит темень,
и ржавые замки висят на дверях:
в горницах живой души немень,
а хозяин срока ломает в лагерях

На северах за снежными горами,
где зонами полон край дальний,
бродяга пайку снидает с ворами,
кимает он под звон кандальный
Витает под кровом строгой кичи,
сторицей связан с долей зечной;
пролетают года в тайговой дичи,
постарел пацан в неволе вечной

Немало заманов минуло со дня,
когда вышел вон с отчего дому;
потом кони откинула его родня,
стал он скитальцем без никому.

Умотал от села зверей тропами,
по жизни диким вагантом стал;
катал в места разные стропами,
за награйки одиноко он шастал.

С отвагой много падков грачил,
впервые туза поймал за ниткой;
на каторге долго оковы влачил,
но легавые не сломали пыткой

Пирата никто не ждал за кичей,
но с гордой душой зоны топтал;
на волчьем пути остался ничей,
но на жребий совсем не роптал