Я податлив. Копаю. Порода тверда.
Неплохо в день воскресный[158]
Неплохо в день воскресный
С тобою переспать,
Но ты с улыбкой пресной
Уселась на кровать
Химерой бестелесной.
А все же запах плоти
Мою подгонит прыть:
Тебя прижму и в поте
Лица пойду отлить,
Весь в сперме, как в блевоте.
В субботу веселей,
И, подпирая стены,
Все обсуждают цены,
Собачек и детей.
В субботу веселей.
А нынче день воскресный,
Сплошная скукота,
То злобой бессловесной,
То страхом налита.
Сегодня день воскресный
Смолкаю, неуместный.
Свобода миф, я полагаю[159]
Свобода миф, я полагаю,
А может, пустоты синоним;
Свобода злит меня я знаю,
Как быстро в серой скуке тонем.
Имел сказать я то и это
Еще чуть свет, часу в шестом;
Я был на грани бреда где-то;
Я пылесос включил потом.
Вокруг парит небытие
И липнет к нашей влажной коже.
То секс, то лень берут свое.
Мы пýсты. Небо пусто тоже.
Когда поймешь, что представляет жизнь собой[160]
Когда поймешь, что представляет жизнь собой,
Рассмотришь так и сяк, одно на ум приходит:
Что есть разрушить в прах; но все так прочно вроде,
А человеческих существ аморфный рой
Меж тем любой ценой,
Хоть не расти трава, себя воспроизводит.
Лишь смутно видится мне утро дней моих,
Когда сижу вот так, весь скручен в рог бараний:
Уходит все в песок ни форм, ни очертаний,
Уходит без следа и утро дней моих.
Что истина?..[161]
Что истина? Она как лужа
Вокруг прилавка мясника.
Любовь Всевышнего к тому же
Обманчива и далека.
У псов озноб бежит по коже,
От потрохов слюна течет,
И мы с тобой на них похожи,
Нас тоже идол наш влечет.
Для черной мессы тело самки
Слилось со спермою самца;
Страсть, выходящая за рамки,
Мне изменяет без конца.
Где истина? Она в крови,
Где истина? Она в крови,
Как в венах наша кровь живая.
И я зверею от любви,
В тебя, как в суку, проникая.
Волна дразнящим языком[162]
Волна дразнящим языком
Лизнет песок и схлынет снова.
Ракушки собирая, ждем
Спасителя (уже второго).
Умрем останется скелет,
Чтоб белизны достичь с годами.
У рыбы есть внутри хребет.
Ждет рыба рыбака с сетями.
Внутри у человека скот
Заложен в качестве основы;
Но век свой зряшный напролет
Он ждет Спасителя второго.
В уклончивом вечернем свете[163]
В уклончивом вечернем свете
Все больше равнодушье скал.
Наш муравейник незаметен,
Ведь человек так мал, так мал.
Когда на эти изваянья,
Работу волн, взираем мы,
В нас пустоты растет желанье
И нескончаемой зимы.
Как сделать так, чтоб человечность
Взять верх могла в роду людском
И жизнь переходила в вечность,
В цепочке становясь звеном?
Утробная тоска тупая
В тебе, сестра моя, во мне,
И ты кричишь, изнемогая
От этой мудрости камней.
Чем ярче свет, тем мир темнее[164]
Чем ярче свет, тем мир темнее:
Я становлюсь меланхоличным.
Бесшумны меж камнями змеи,
А шимпанзе те истеричны.
Мы ж подаем друг другу знаки.
Вот водосбор уже увялый.
Не различить пути во мраке,
Мне неизвестны ритуалы,
Что воздвигают огражденье
От отупляющей текучки.
Здесь происходят только случки,
И здесь не место возрожденью.
Зажмурь глаза, поставь заслон
Меж плотским миром и тобой.
Словно кольцом, я окружен
Реальностью, но ей чужой.
Раз надо, чтобы разрезали[165]
Раз надо, чтобы разрезали
Стрекозы воздух у реки,
Чтоб лопались и исчезали
На водной глади пузырьки,
Раз у всего один финал
И наподобие гангрены
Мох разрушает минерал,
Раз мы должны сойти со сцены
И под землею лечь на ложе,
Как в продолженье сна дурного,
Раз впереди одно и то же
И каждый новый день нам снова
Так отвратителен и труден,
Природе ж дела нет до нас,
Что ж, мы ласкать друг друга будем,
Найдем блаженство, и не раз.
Невыносим без интерлюдий
Мир безучастный, без прикрас.
Плайя-Бланка[166]
Плайя-Бланка. Словно точки
Ласточки на небе чистом.
Млеют от жары туристы
Парами, поодиночке.
Плайя-Бланка. Лампионы
На сухом горят стволе
Пальмы. Вечер. Отдаленный
Говор немок в полумгле.
Плайя-Бланка, род анклава
В мире горя и страданий,
Словно остров в океане,
Малая любви держава.
С рюмкою аперитива
Вот курортницы сидят,
Обратив друг к другу взгляд
Нежный и красноречивый.
Утром все они покров
Снять спешат, что глазу любо.
Я ж один брести готов
Прямо к парусному клубу.
Плайя-Бланка. Небосвод
В ласточках. Прозрачен воздух.
Вот и все. Короткий роздых.
На Люфтганза перелет
Нас в действительность вернет.
Мы в безопасности; мы едем вдоль холмов[167]
Мы в безопасности; мы едем вдоль холмов;
Над нами ровный свет; наш мир цивилизован;
Удобен наш вагон, а поезд быстр и нов:
На полной скорости уже лететь готов он.
И в геометрии наделов за окном,
И под охраною надежных переборок
Мы в безопасности и грезим об одном,
Мир, ставший пустотой, понятен нам и дорог.
У каждого полным-полно своих забот,
И все же общим мы дыханием едины,
И зверь, живущий в нас, уже готов вот-вот
От человеческой избавиться личины.
Мы в безопасности; мы едем по Земле;
В скорлупках пустоты мы сбиты в кучу тягой,
Путь сочленяет нас в уюте и тепле,
И ты меня своей интересуешь влагой.
Уже пошли дома; там улицы; на них
То редкий пешеход, то грузовик случайный.
Вот-вот и встретимся мы с продуктивной тайной
Больших заводов, одиноких и пустых.
III
Нужно сказать, что я был не один в машине[168]
Нужно сказать, что я был не один в машине.
Еще умершая была;
Бесшумная ночь плыла
И отворяла свои ворота.
Приближалось солнцестоянье,
Бедное тело
Тряслось и потело.
Ночь серебром отливала,
Верткую рыбу напоминала.
Всюду проникла ночная мгла,
Ты к безумью близка была.
Все предметы обволокла
Эта ночная мгла.
Виденья в ночи онемелой
Словно рисунки мелом.
Той ночью нам открылся лик иной.
Колодец[169]
Ребенок-робот ведет за собой
Цивилизацию, как поводырь слепого,
К обрыву смерти, словно на берег морской:
Стонет слепой, не в силах сказать ни слова.
Это не берег морской, это колодец в такой
Космос, где разлита
Бездонная пустота,
В которой частицы плоти вращаются в круговороте.
Идет ребенок-гонец,
Не выбирая дорог,
Он предвещает конец,
Прошлому вышел срок.
Вот так же и мы умрем,
Вот так же исчезнем в том
Колодце, где меркнет свет
Настолько, что тени нет,
Где пустота разделяет частицы
Тел, разъятых впотьмах,
Где в пустоте продолжает кружиться
Неуловимый прах.
Он парит в тишине,
Не ведая, где черта,
Пока с пустотою не
Сольется вновь пустота.
Дети Ночи звёзды[170]
Дети Ночи звёзды
Круглые и тяжелые утренние звезды;
Словно капельки, полные мудрости,
они медленно кружатся вокруг собственной оси,
издавая легкий, вибрирующий звук.
Они никогда не любили.
В первый день второй недели[171]
В первый день второй недели на горизонте появилась пирамида. Ее черная базальтовая поверхность поначалу показалась нам совершенно гладкой; но после нескольких часов ходьбы мы стали различать тонкие, закругленные прожилки, напоминающие мозговые извилины. Мы остановились передохнуть в тени фикусовой рощи. Жеффрие медленно поводил плечами, словно сгоняя насекомых. Его удлиненное, нервное лицо каждый день все больше покрывалось морщинами; теперь оно постоянно выражало тревогу. Жара становилась нестерпимой.
Однорукий или одноглазый калека с кровоточащей раной[172]
Однорукий или одноглазый калека
с кровоточащей раной,
Напудрен и в парике, как положено
при дворе Людовика XIV.
На войне он бесстрашен.
А господин Вилькье продолжает
свои маленькие опыты на насекомых.
Быть может, я сам проводник Бога[173]
Быть может, я сам проводник Бога,
Но это не вполне осознаю
И пишу эту фразу в качестве эксперимента.
Кто я?
Похоже на игру в угадайку.
Убираю свой карандаш[174]
Убираю свой карандаш.
Получилась ли фраза?
Карандаш мой, напрасно ты входишь в раж
Мне куда милее табула раза.
Поглядеть на меня вот писатель сидит за столом:
Зрелище малоприятное, говоря между нами.
Непонятно, чего сидеть за столом,
если все перевернуто кверху дном,
Нечисть воет, поклацывая зубами.
И ты, карандаш, предашь?
Карандаш, извергающий рвоту
Полуправд, негодяй и шут,
Сам теперь отвечай за эту блевоту:
Я ищу, где люди живут.
Писать[175]
Писать:
Как людей ни зови
Все в таком далеке!
Себя ублажать
(И опять не забыть о руке):
Запах яблока и чуть-чуть любви.
Уезжать
(Далеко-далеко. Оказаться совсем вдалеке).
Есть то пространство, где все цельно, все весна,
Где и несходство не испортит нам соседства;
Есть то пространство, где покой и тишина,
Потустороннее: вне и помимо детства.
Ночь, облака[176]
В испарине я пробудился,
Толпа видений все мелькала
Под веками. Свет чуть струился,
Тяжелым было одеяло.
Конечно, надо жизнь свою
Переменить, как ни крути.
Уже два года, как я пью,
Да и любовник не ахти.
Должны мы ночи напролет
Ждать, словно в глубине колодца,
Когда неслышно подойдет
К нам смерть и наших глаз коснется.
Тяжелых век нам не поднять,
Ведь смерть сама взялась за дело.
Тогда пора богов искать
Утраченных. Ликует тело.
Между собой не параллель диагональ[177]
Между собой не параллель диагональ
Мы провели меж зыбких в сумерках берез,
В чьем круге тишины порочной вертикаль
Крещенскою водой стояла, слёз
Прозрачней.
Желанье облекло нас, пламени подобно.
Две жизни мы свои швырнули в это пламя;
Я и не знал, какой быть женщина способна.
Рот делался сухим с твоими врозь устами
И мертвым.
Лежу один без сна, ночь давит, как оковы.
Мне кажется, теперь темней, чем прежде, ночи.
Я спичкой чиркаю: дрожащий огонечек
Приводит тень в углах и образы былого
В движенье.
И зыбь берез среди
Других картин.
Пью воду. Ком в груди.
Темно, и я один.
Парад[178]
Заложник твоих слов,
Я шел наобум поневоле.
Небеса разверзлись; я был готов
К неведомой роли.
На случайной площади мертвый каскад
Рассыпáл ледяную крошку,
Забивая аорту мою наугад,
Пока я дышал понемножку.
Пока я дышал, от натуги сипя,
От слов, ненужных и тленных,
Мир, убивающий сам себя,
В моих просыпался венах.
Легко в этом мире прожить без забот,
Не ведая смысла и сути.
Самое главное слово придет
На самой последней минуте
И явит во всей подноготной судьбу
В последнем спокойствии плоти,
Когда возлежишь в деревянном гробу
На бархате и позолоте.
Бархат шуршит, как шуршит вода
По коже, изрытой годами,
Покуда кочующие года
Срывают ее лоскутами.
Идет во всей красоте
Прекраснодушных слов,
Идет во всей красоте
Пышный парад лоскутов.
Паскаль[179]
Она дрожала напротив меня, и мне казалось, что дрожит весь мир.
(Эмоциональная фикция, еще одна.)
Жизнь без роду подобна исходу[180]
Жизнь без роду подобна исходу,
С каждым днем все прозрачнее дни.
Я один: ни друзей, ни родни
Ухожу, словно остров под воду.
Нам жить, любимая, осталось[181]
Нам жить, любимая, осталось
Чуть-чуть всего.