Отъехав на какое-то расстояние и надев перчатки, он принялся вытирать наружную сторону двери, чтобы стереть отпечатки пальцев, единственное место, до которого он дотрагивался. Том остановил машину на улице, которая резко уходила к «Америкэн экспресс», напротив ночного клуба «Флорида». Он вышел из машины, оставив ключ в зажигании. В кармане у него был бумажник Фредди, хотя итальянские деньги он уже переложил в свой бумажник, а швейцарскую банкноту в двадцать франков и несколько австрийских купюр сжег в квартире. Он вынул бумажник Фредди из кармана и, проезжая мимо сточной канавы, выбросил его.
Возвращаясь к дому, Том думал о том, что сделал всего две ошибки: от грабителей логично ожидать, что они прихватят и пальто, потому что оно было добротное, а заодно и паспорт, оставшийся в кармане пальто. Но ведь не всякий грабитель действует логично, продолжал размышлять он, а тем более, надо полагать, итальянский грабитель. Да и не все убийцы ведут себя логично. Ему вспомнилась фраза из разговора с Фредди: «итальянец. Молодой парень». Наверное, кто-то выследил его, подумал Том, ведь он никому не говорил, где живет. О том, где он живет, знают двое-трое посыльных, но посыльные не проводят время в таких местах, как кафе «Греко». Он поежился, чувствуя, что все-таки допустил оплошность. Том представил себе смуглого молодого человека, который, тяжело дыша, преследует его до дома и, после того как Том в него войдет, ждет, в каком окне загорится свет. Том вобрал голову в плечи и прибавил шагу, будто за ним и вправду шел по пятам упорный, фанатичный преследователь.
17
Не было еще и восьми часов утра, когда Том вышел из дома купить газеты. В них ничего не было. Его не найдут еще несколько дней, подумал Том. Кому придет в голову заглядывать за какую-то могилу вроде той, за которую он положил Фредди. Том чувствовал себя вполне безопасно, но физически был совсем плох. У него было похмелье, ужасное состояние, когда, за что ни возьмешься, ничего не можешь довести до конца. Даже когда он чистил зубы, то прервал вдруг это занятие и пошел посмотреть, действительно ли его поезд уходит в десять тридцать или все-таки в десять сорок пять. Оказалось, в десять тридцать.
К девяти он был полностью готов оделся и разложил плащ на кровати. Он даже поговорил с синьорой Буффи и сказал ей, что его не будет по меньшей мере недели три, а может, и больше. Синьора Буффи вела себя, на его взгляд, как обычно и о его вчерашнем американском госте даже не заикнулась. Том подумал, что бы еще у нее спросить, что-нибудь ничего не значащее, имея в виду вчерашние расспросы Фредди, и что синьора Буффи на самом деле думает про эти расспросы, но, поскольку ему ничего не пришло в голову, он решил оставить ее в покое. Все шло превосходно. Поначалу Том никак не мог понять, отчего у него болит голова после вчерашнего, выпил-то он самое большее три мартини и два перно. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что это, скорее, результат внушения и похмелье у него оттого, что он собирался обставить дело так, будто они с Фредди изрядно выпили. Теперь все позади, а от надуманного похмелья было не избавиться.
Зазвонил телефон. Том взял трубку и мрачно произнес:
Pronto.[45]
Синьор Гринлиф?
Si.[46]
Qui parla la stazione polizia numero ottantatre. Lei e un amico di un americano chi se chiama Frederick Meelays?[47]
Фредерик Майлз? Si, ответил Том.
Голос, в котором чувствовалось напряжение, сообщил ему, что утром на Аппиевой дороге было найдено тело Фредерика Милеса, а синьор Милес был у него вчера, не так ли?
Да, это так.
В какое время?
Примерно от полудня до пяти-шести вечера, но я не уверен.
Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?.. Впрочем, не беспокойтесь, вам не нужно идти в участок. Следователь сам к вам придет. Одиннадцать часов утра вас устроит?
Буду рад вам помочь, если смогу, произнес Том голосом, в котором прозвучало приличествующее случаю волнение, но не мог бы следователь прийти сейчас? В десять часов я должен уйти.
На том конце провода выразили сожаление. Тому ответили, что это трудно, но они попробуют. Если до десяти они не смогут прийти, то очень важно, чтобы он не уходил из дому.
Va bene,[48] согласился Том и повесил трубку.
Черт их побери! Теперь он ни на поезд не успеет, ни на пароход. Ему хотелось только одного убраться подальше, уехать из Рима и оставить квартиру. Он принялся обдумывать, что скажет полиции. Все было так просто, что даже скучно. Правда состояла в том, что они выпивали, Фредди рассказывал ему о Кортине, они долго разговаривали, а потом Фредди ушел; может, он и был немного пьян, но настроение у него было очень хорошее. Нет, куда отправился Фредди, он не знает. Может лишь предположить, что вечером у Фредди была встреча.
Том пошел в спальню и поставил на мольберт холст, который начал несколько дней назад. Краска на палитре была еще влажная, потому что он держал ее на кухне в кастрюле с водой. Он смешал немного голубой и белой краски и взялся за серовато-голубое небо. Картина была выдержана в характерных для Дикки ярких красновато-коричневых и чисто белых тонах такими он видел крыши и стены домов Рима из окна своей квартиры. Он сделал лишь одно отступление когда рисовал небо. Зимнее небо в Риме такое мрачное, что даже Дикки изобразил бы его не синим, а серовато-голубым. Том сдвинул брови, как это всегда делал Дикки, стоя за мольбертом.
Снова зазвонил телефон.
Черт побери! пробормотал Том и подошел к телефону. Pronto!
Pronto! Фаусто! услышал он голос. Come sta?[49] И вслед за тем раздался знакомый юношеский смешок.
Это ты, Фаусто? Bene, grazie![50] Извини меня. Том продолжал говорить по-итальянски насмешливым, отсутствующим голосом Дикки. Я пытаюсь рисовать всего лишь пытаюсь. Он хотел, чтобы его голос был похож на голос Дикки, который потерял такого друга, каким был для него Фредди Майлз; таким же голосом Дикки разговаривает по утрам, когда погружен в работу.
Pronto! Фаусто! услышал он голос. Come sta?[49] И вслед за тем раздался знакомый юношеский смешок.
Это ты, Фаусто? Bene, grazie![50] Извини меня. Том продолжал говорить по-итальянски насмешливым, отсутствующим голосом Дикки. Я пытаюсь рисовать всего лишь пытаюсь. Он хотел, чтобы его голос был похож на голос Дикки, который потерял такого друга, каким был для него Фредди Майлз; таким же голосом Дикки разговаривает по утрам, когда погружен в работу.
Может, пообедаем? спросил Фаусто. Мой поезд отходит в Милан в пятнадцать минут пятого.
Том тяжело вздохнул как это сделал бы Дикки.
Я сейчас уезжаю в Неаполь. Прямо сейчас, через двадцать минут!
Если бы можно было избежать встречи с Фаусто, думал он, то Фаусто не узнал бы, что полиция вышла на него. Сообщения о Фредди появятся в газетах не раньше полудня, а то и позже.
Но я здесь! В Риме! Где твой дом? Я на вокзале! весело, со смехом, говорил Фаусто.
Где ты взял номер моего телефона?
А!.. позвонил в справочное. Там мне сказали, что ты не давал своего номера, но я рассказал девушке длинную историю о том, что ты выиграл в Монджибелло в лотерею. Не знаю, поверила ли она, но я постарался убедить ее, что все это очень важно. И о доме рассказал, и о корове, и о колодце, и даже о холодильнике! Три раза ей звонил, и в конце концов она дала твой номер. Так где ты, Дикки?
Видишь ли, я бы с тобой пообедал, если бы не поезд
Va bene, я помогу тебе нести чемоданы! Скажи мне, где ты, и я приеду за тобой на такси!
Времени слишком мало. Может, лучше встретимся на вокзале через полчаса? Мой поезд уходит в Неаполь в десять тридцать.
Отлично!
Как там Мардж?
A inamorata di te,[51] смеясь, ответил Фаусто. Ты собираешься встретиться с ней в Неаполе?
Не думаю. Через полчаса увидимся, Фаусто. Надо спешить. Arrivederch.[52]
Rividerch, Дикки! Addio.[53] Он повесил трубку.
Когда Фаусто увидит дневные газеты, он поймет, почему Дикки не пришел на вокзал, в противном же случае решит, что им просто не удалось по какой-то причине встретиться. Но Фаусто увидит газеты к полудню, думал Том, а итальянские газеты сделают из этого событие убийство американца на Аппиевой дороге. После интервью с представителем полиции он поедет в Неаполь на другом поезде, после четырех часов, так что Фаусто на вокзале уже не будет, а в Неаполе дождется следующего парохода на Майорку. Только бы Фаусто не выудил в справочном адрес и не явился до четырех часов. Еще Фаусто здесь не хватало, когда придут полицейские!
Том задвинул пару чемоданов под кровать, еще один чемодан поставил в шкаф и прикрыл дверцу. Зачем полицейским знать, что он собирается покинуть город? Но отчего он так нервничает? Улик у них, кажется, никаких. Вероятно, кто-то из знакомых Фредди знал, что тот собирался вчера навестить его, вот и все. Том взял кисточку и смочил ее в скипидаре. Ему хотелось, чтобы полицейские думали, будто он не слишком огорчен известием о смерти Фредди и, поджидая их, решил немного порисовать, хотя и был одет так, словно куда-то собрался. Ведь он им уже сказал, что собирался уйти. Надо играть роль друга Фредди. Не слишком, впрочем, близкого друга.
Синьора Буффи впустила полицейских в половине одиннадцатого. Том выглянул на лестницу и увидел их. Они не задали ей никаких вопросов. Том вернулся к себе. В комнате остро пахло скипидаром.
Их было двое: один постарше, в офицерской форме, другой помоложе, в форме простого полицейского. Старший вежливо поздоровался с ним и попросил показать паспорт. Том протянул ему паспорт, и офицер внимательно перевел взгляд с Тома на фотографию Дикки так внимательно его еще никто не разглядывал, так что Том собрался было развеять могущие возникнуть сомнения, но вопросов не последовало. Офицер вернул ему паспорт, улыбнулся и слегка поклонился. Это был невысокий мужчина среднего возраста, похожий на тысячи других итальянцев среднего возраста, с густыми бровями и короткими кустистыми черными усами с проседью. Он не производил впечатления ни очень умного, ни очень глупого человека.
Как его убили? спросил Том.
Ударами по голове и затылку каким-то тяжелым предметом, ответил офицер, а потом ограбили. Мы полагаем, что он был пьян. Когда вчера он уходил из вашей квартиры, он был пьян?
Пожалуй немного. Мы оба выпивали. Мы пили мартини и перно.
Офицер записал его слова в блокнот и пометил время, когда, по словам Тома, Фредди находился в квартире, примерно с полудня часов до шести.
Другой полицейский, приятный молодой человек с невыразительным лицом, ходил по квартире, заложив руки за спину. Подойдя к мольберту, он с интересом склонился над ним, точно находился в музее.