Buon giorno! Come sta? с улыбкой обратился он к служащему за стойкой.
Вам письмо, синьор. Urgentissimo,[73] ответил служащий и в свою очередь улыбнулся.
Письмо было из банка Дикки в Неаполе. В конверт было вложено еще одно письмо от трастовой компании Дикки в Нью-Йорке. Сначала Том прочитал письмо из неаполитанского банка.
«10 февр. 19
Глубокоуважаемый синьор!
Трастовая компания Уэнделла в Нью-Йорке обратила наше внимание на то, что возникло некоторое сомнение касательно подлинности Вашей подписи по получении Вами перевода в пятьсот долларов в январе месяце. Спешим уведомить Вас, что, возможно, в связи с этим мы предпримем соответствующие шаги.
Мы уже сочли необходимым известить на этот счет полицию, но ожидаем, что Вы подтвердите мнение нашего специалиста по подписям и специалиста по подписям трастовой компании Уэнделла в Нью-Йорке. Будем весьма признательны за любую информацию, которую Вы сможете сообщить, и настоятельно просим откликнуться на это обращение, как только Вы сочтете это возможным.
С искренним уважением,
P. S. В том случае, если выяснится, что подпись действительно Ваша, убедительно просим Вас, несмотря на это, как можно скорее посетить наш банк в Неаполе, чтобы мы смогли иметь на будущее образец Вашей подписи. Прилагаем письмо, посланное через нас на Ваше имя трастовой компанией Уэнделла».
С искренним уважением,
P. S. В том случае, если выяснится, что подпись действительно Ваша, убедительно просим Вас, несмотря на это, как можно скорее посетить наш банк в Неаполе, чтобы мы смогли иметь на будущее образец Вашей подписи. Прилагаем письмо, посланное через нас на Ваше имя трастовой компанией Уэнделла».
Том распечатал письмо от трастовой компании.
«5 февр. 19
Уважаемый мистер Гринлиф!
Нам сообщили из отдела по достоверности подписей, что, по их мнению, Ваша подпись на ежемесячно высылаемом Вам переводе под 8747 не подлинная. Исходя из того, что по какой-то причине Вы не обратили на это внимания, спешим сообщить Вам об этом, чтобы Вы могли подтвердить подписание упомянутого чека или же подтвердить наше мнение, заключающееся в том, что упомянутый чек был подделан. Мы также обратили на это внимание Банка ди Наполи.
Прилагаем бланк, на котором просим поставить образец Вашей подписи и вернуть нам.
Надеемся получить от Вас ответ в самом ближайшем будущем.
Искренне Ваш,
Том облизал пересохшие губы. Он напишет в оба банка и сообщит, что деньги у него не пропадали. Но надолго ли они отстанут? Начиная с декабря он подписал три перевода. Неужели они станут проверять все его прежние подписи? Найдется ли эксперт, который сможет сказать, что все три подписи подделаны?
Том поднялся к себе и немедленно сел за машинку. Вставив лист бумаги с логотипом гостиницы, он с минуту рассматривал его. Пожалуй, они на этом не успокоятся, думал он. Вот если бы целая группа экспертов с лупами рассматривали эти подписи, то, вероятно, они смогли бы сказать, что все три подписи подделаны. Но Том знал, что подделаны они чертовски ловко. Он помнил, что декабрьский чек подписал несколько торопливо, но не настолько плохо, чтобы его нельзя было отсылать. Он мог бы сообщить в банк, что потерял чек, и тогда ему прислали бы другой. Чтобы обнаружить поддельную подпись, уходят месяцы, думал он. Почему же они вычислили эту за месяц? Не потому ли, что после убийства Фредди Майлза и истории с моторной лодкой в Сан-Ремо занялись проверкой всех обстоятельств его личной жизни? Они хотят, чтобы он лично явился в банк в Неаполе. А что, если кто-то знает Дикки в лицо? По его телу прошла дрожь. На какое-то время Том почувствовал себя слабым и беззащитным, настолько слабым, что не находил в себе сил сделать хоть какое-то движение. Он представил себе, что перед ним стоит дюжина полицейских, итальянских и американских, и они спрашивают у него, где Дикки Гринлиф, а он не может ни предъявить им Дикки Гринлифа, ни сообщить им, где он, ни доказать, что он вообще существовал. Том представил себе, что пытается расписаться как Г. Ричард Гринлиф на глазах у дюжины специалистов по почеркам, чувствует, что не в состоянии вообще ничего написать, и приходит в отчаяние. Он заставил себя сесть за машинку и начать письмо в трастовую компанию Уэнделла в Нью-Йорке.
«12 февр. 19
Уважаемые господа!
Касательно вашего письма о моем январском чеке. Я подписал этот чек сам и полностью получил деньги. Если бы чек до меня не дошел, я, разумеется, тотчас известил бы вас об этом.
Высылаю вам образец моей подписи, как вы просили.
Искренне ваш,
Прежде чем подписать это письмо и бланк, Том несколько раз расписался на обратной стороне конверта трастовой компании. Потом написал такое же письмо в неаполитанский банк и пообещал зайти к ним через несколько дней и еще раз расписаться, чтобы у них был образец его подписи. На обоих конвертах он написал: «Urgentissimo», потом спустился вниз, купил марки и отправил письма.
Затем он вышел прогуляться. Желание поехать на Капри исчезло. Было пятнадцать минут пятого. Он бесцельно брел по улице. Наконец остановился перед антикварным магазином и несколько минут рассматривал мрачную картину маслом, на которой были изображены двое бородатых святых, спускавшихся по темному холму при свете луны. Он вошел в магазин и, не торгуясь, купил ее за ту цену, которую назвал продавец. Картина даже не была вставлена в рамку, и он, свернув полотно в рулон, понес его в гостиницу.
21
«83-й полицейский участок.
Рим.
14 февр. 19
Глубокоуважаемый синьор Гринлиф!
21
«83-й полицейский участок.
Рим.
14 февр. 19
Глубокоуважаемый синьор Гринлиф!
Срочно просим Вас приехать в Рим, чтобы ответить на несколько важных вопросов, касающихся Томаса Рипли. Ваше присутствие крайне желательно и окажет нам большую помощь в расследовании.
Ваша неявка в течение недели вынудит нас принять меры, которые будут неприятны как для нас, так и для Вас.
С искренним уважением,
Значит, они все еще ищут Тома. Но может, что-то сдвинулось в деле Майлза, подумал Том. Итальянцы не стали бы обращаться к американцу в таком тоне. В последней фразе звучит явная угроза. И о поддельном чеке они, конечно же, знают.
Не выпуская письма из рук, Том беспомощно осмотрелся. Он увидел себя в зеркале: уголки рта опущены, в глазах застыли беспокойство и страх. Всем своим видом он выражал тревогу и испуг, а поскольку выражение тревоги на его лице появилось помимо его воли, ему сделалось вдруг страшно вдвойне. Он сложил письмо и спрятал его в карман, потом вынул из кармана и разорвал на мелкие кусочки.
Он начал быстро собираться, схватил висевшие в ванной халат и пижаму, бросил туалетные принадлежности в кожаный несессер с инициалами Дикки, который Мардж подарила ему на Рождество. Но вдруг остановился. Прежде всего необходимо избавиться от вещей Дикки, от всех до единой. Здесь? Сейчас? Или лучше выбросить за борт по дороге в Неаполь?
Ответить на эти вопросы было непросто, но Том вдруг понял, что ему нужно делать, что он сделает, когда вернется в Италию. Он поедет в Милан, или Турин, или куда-нибудь в окрестности Венеции, купит подержанную машину с большим пробегом и скажет, что последние месяца два-три разъезжал по Италии, и ничего не слышал о поисках Томаса Рипли.
Том продолжил сборы. С Дикки Гринлифом покончено, это наверняка. Ему страшно не хотелось снова становиться Томасом Рипли, не хотелось быть никем, вообще не хотелось возвращаться к своим привычкам и чувствовать, что на тебя смотрят свысока, что людям скучно в твоем обществе, если ты не разыгрываешь из себя клоуна. Ему не хотелось снова кого-то развлекать, зная, что на большее он не способен. Возвращаться к себе он не хотел, как не хотел носить свой старый потрепанный костюм, весь в пятнах, неглаженый, он и новый-то был не очень хорош. Слезы Тома упали на рубашку Дикки в бело-голубую полоску, которая лежала в чемодане сверху; она была выстирана, накрахмалена и выглядела как новая, как и в тот раз, когда он достал ее из шкафа Дикки в Монджибелло. Но на кармашке красными буквами были вышиты инициалы Дикки. Упаковывая вещи, Том с явным пренебрежением принялся отбирать вещи Дикки, которые можно было оставить у себя либо потому, что на них не было его инициалов, либо потому, что никто уже не помнит, чьи это вещи Дикки или его собственные. Мардж, правда, может узнать некоторые из них, например голубую кожаную записную книжку, в которую Дикки записал всего пару адресов. То́му эту книжку Мардж точно не дарила. Но он и не собирался больше встречаться с Мардж.
Том расплатился за гостиницу «Пальма», но ему пришлось дожидаться следующего парохода на материк. Он заказал билет на фамилию Гринлиф, размышляя о том, что делает это в последний раз, хотя не исключено, что и не в последний. Он еще не отказался от мысли, что гроза его минует. Возможно. И горевать поэтому бессмысленно. Горевать бессмысленно даже в качестве Тома Рипли. Том Рипли никогда особенно не горевал, хотя частенько искал поводы для этого. Разве последние месяцы ничему его не научили? Хочешь быть веселым, мрачным, тоскливым, задумчивым так и веди себя соответственно, вот и все.
Когда на следующее утро он проснулся в Палермо, ему в голову пришла обнадеживающая мысль: всю одежду Дикки можно сдать в «Америкэн экспресс» в Венеции, оформив квитанцию на другую фамилию, а потом, когда-нибудь, если захочется или будет нужно, снова ее забрать, а то и вообще не брать. Он почувствовал себя гораздо лучше оттого, что красивые рубашки Дикки, коробочка с запонками, браслет с инициалами и наручные часы будут храниться не на дне Тирренского моря или в какой-нибудь урне на Сицилии, а в надежном месте.
Соскоблив монограммы Дикки с двух чемоданов, он запер их и отослал в Венецию, в компанию «Америкэн экспресс», вместе с двумя холстами, которые начал писать в Палермо. Чемоданы он зарегистрировал на имя Роберта С. Фэншо и попросил хранить их до тех пор, пока он их не востребует. Единственное, что он оставил у себя и что его изобличало, были кольца Дикки, которые он положил на дно неказистой коробочки из коричневой кожи, принадлежавшей Томасу Рипли. Том несколько лет всюду возил ее с собой и хранил в ней занятную коллекцию запонок, заколок для воротничка, разрозненных пуговиц, пару перьев для ручек и катушку белых ниток с иголкой.
Том поехал железной дорогой из Неаполя через Рим, Флоренцию, Болонью и Верону, где сошел с поезда и отправился на автобусе в город Тренто, находившийся километрах в сорока от Вероны. Он не хотел покупать машину в таком большом городе, как Верона, потому что, как ему показалось, полиция может обратить внимание на его имя, когда он станет оформлять номера. В Тренто он купил подержанную «ланчу» кремового цвета, которая обошлась ему примерно в восемьсот долларов. Он купил ее на имя Томаса Рипли, предъявив свой паспорт, и снял комнату в гостинице на то же имя, чтобы дождаться следующего дня, когда будут готовы номера на машину. В последующие шесть часов ничего не произошло. Том опасался, что даже в этой маленькой гостинице узнают его имя, что в конторе по выдаче номеров также обратят на него внимание, однако к полудню следующего дня на его машине были установлены номера и ровно ничего не случилось. И в газетах ничего не было о том, что разыскивается Томас Рипли, как не было ничего ни о Майлзе, ни о происшествии с моторной лодкой в Сан-Ремо. От этого Том почувствовал себя как-то странно и вместе с тем спокойно и счастливо, будто всего, что случилось раньше, вовсе и не случалось. Даже в печальном образе Томаса Рипли он почувствовал себя счастливее. Он получал удовольствие оттого, что почти переиграл прежнего Тома Рипли в его сдержанных отношениях с незнакомыми людьми, перещеголял его наклоном головы, задумчивым взглядом искоса, как бы подчеркивающим собственную неполноценность. Да разве кому-нибудь, ну хоть кому-нибудь, придет в голову, что такой человек мог пойти на убийство? Его могли подозревать разве что в убийстве Дикки в Сан-Ремо, но, похоже, в расследовании этого дела полиция не слишком далеко продвинулась. В его превращении в Тома Рипли было одно утешение: он снимал с себя вину за нелепое и необязательное убийство Фредди Майлза.