К причинам, влияющим на быстрое возвышение цен, мы относим также страстность собирателей. Всякий собиратель изящного страстен: такова уж любовь к прекрасному и страсть к собиранию его творений. Мы, по крайней мере, не можем себе представить бесстрастного собирателя. Ведь любовь к искусству есть благороднейшая из страстей! Иной музей или частный собиратель целые годы выжидают известный лист; наконец он появляется в каком-нибудь каталоге. Настает момент добыть этот давно желанный предмет, в особенности когда дело касается листа любимого мастера. Добыть его нужно во что бы то ни стало: кто знает, представится ли еще другой случай купить его! Конечно, при этом восторге теряются всякая сообразительность, всякое спокойствие и хладнокровие. Счастливый приобретатель радуется своей победе над сильными противниками. Радость эта, быть может, тогда лишь охлаждается, когда наступает момент уплаты громадной цены, которой в пылу аукционной борьбы куплена победа.
Но и в том случае, когда желающие приобрести известную гравюру и не присутствуют сами на аукционе, влияние их может сказаться на величине цены листов. Мы объясним это примером. Трое любителей, из коих один живет в Петербурге, другой в Париже, а третий в Лондоне, случайно ищут один и тот же лист. Наконец лист этот продается на одном лейпцигском аукционе. Понятно, что каждый из них желает приобрести гравюру. Положим, что по настоящим ценам продавец запросил бы за этот лист 50 талеров. Страстный любитель, непременно желающий иметь гравюру, естественно должен быть готовым заплатить высшую цену. Так как все трое из желающих сами на аукционе присутствовать не могут, то они дают свои поручения комиссионерам. Чтобы не упустить случая, один из них назначает предельную цену в 100 тал., другой в 150, третий даже 200 талеров. Для дела безразлично, были ли даны поручения одному или нескольким комиссионерам. При указанных условиях лист должен пойти за цену выше 150 талеров, тогда как если б было только двое желающих, цена листа не была бы выше 101 талера, а при одном поднялась бы только до 55 талеров.
Подобные наблюдения можно сделать почти по поводу каждого аукциона. Гравюры любовного или свободного содержания привлекают целую толпу борющихся охотников, и возвышение цены на аукционе идет с такой быстротой, которая может быть уподоблена разве горному потоку или ливню.
В новейшее время среди любителей в моду вошел обычай безобразный иначе назвать его нельзя, значительно содействующий непомерному увеличению цен. Например, двое любителей желают приобрести один и тот же лист; чтобы вернее достигнуть этого, они вовсе не назначают предела цены: оба желают получить гравюру за какую бы то ни было цену, что, очевидно, представляется явной нелепостью. До каких же пределов может идти борьба? Более рассудительный (комиссионер) уступает, наконец, и не приобретает спорного листа для своего препоручителя. В этой бесцельной борьбе напрасно создана баснословная цена.
Нельзя умолчать о том, что часто большие цены платятся из одного лишь тщеславия. Есть любители, гордящиеся тем, что они обладают в своих папках такими листами, которые они приобрели за высокие цены, что на аукционе побили того или другого богатого собирателя или восторжествовали даже над каким-либо публичным музеем. Но, обсуждая дело хладнокровно, выходит, что именно побежденные были благоразумнее. В особенности не может пускаться на безусловное приобретение редкостей публичный музей, задача которого состоит в том, чтобы создать общую картину искусства гравирования и имеющий еще то преимущество перед частным собирателем, что он может обождать. Частный собиратель умрет, и собрание его разнесется, музей же бессмертен, и то, что ему сегодня не удалось, несмотря на его великие усилия, может ему легче достаться завтра.
В наше время один род гравюр достиг сравнительно наибольшей величины цен это работы золотых дел мастеров и те произведения граверов, которые создавались и вырезывались ими для того, чтобы служить образцом для ювелиров и для изящного рукоделия вообще. Работы эти суть изображения на золотых сосудах, ожерельях, различного рода арабески, виньетки, образцы для вышивания и другие украшения. За исключением произведений известных мастеров, как обоих Бегамов, Аледегревена и некоторых монограммистов, гравировавших подобные предметы, остальные работы носят совершенно неизвестные или малоизвестные имена, ибо они суть произведения ремесленников.
Несколько десятков лет тому назад можно было еще очень дешево приобретать такие книжки с «гротесками», в которых обыкновенно заключалась серия в 6, 12 или 24 листа; ныне же каждый лист серии обходится от 20 100 талеров. Исследуя причину этого внезапного возвышения цены, мы и в этом случае находим отчасти указанное выше основание: орнаменты сделались модой. Впрочем, в данном случае есть и более глубокая причина: это промышленные музеи, возникающие во всех больших городах. Так как цель этих учреждений состоит в развитии художеств, то является потребность предоставить воспитанникам возможность видеть хорошие образцы. С этой целью им показывают подлинные произведения художественной техники, а там, где их нет, снимки с них. Каждый промышленный музей заводит собрание гравированных орнаментов, следствием чего является усиленный спрос на последние, возвышающий их цену. Высокие цены на орнаменты имели и хорошую сторону, так как благодаря им стали показываться работы, которые прежде встречались очень редко.
Не можем заключить главы о ценах на гравюры, не вспомнив об интересной сцене, касающейся нашего предмета и имевшей место на аукционе гравюр Поля Кэрью (Pole Carew) в 1835 году в Лондоне.
Сцена эта рассказана Бланом в его сочинении о Рембрандте. На помянутом аукционе присутствовали самые богатые любители искусства Англии, как лорд Aylesford, Spencer, Sir Astley, W. Erdaile, Wilson и известнейшие лондонские эстампные торговцы, как Colnaghi, Evans и др. Туда же прибыл из Парижа Клоссен (Claussin), готовивший в то время сочинение о Рембрандте и собиравший листы этого мастера. Он желал приобрести только один лист из всей коллекции портрет Толинга (собственно д-ра Петра ван Толя). Лист в сто флоринов уже нашел нового приобретателя за 163 фунт. стерлинг., Анселин со станком уже продан был за 39 фунт., Ансло за 74 ф. Все это было дурным предзнаменованием для бедного Клоссена, не располагавшего большими деньгами. Настал черед для продажи портрета ван Толя. Все пришли в волнение, Клоссен едва дышал. Когда очередь дошла до него, цена листа была уже 150 фунтов. Клоссен посмотрел его в лупу и провозгласил 155 фунтов! В конце зала послышался голос, предлагавший 200 фунтов. Клоссен бледнеет, дрожа поднимается он с места и говорит: «Господа, вы знаете меня, я дворянин Клоссен, посвятивший большую часть моей жизни составлению каталога творений Рембрандта. Вот уже 25 лет, как я ищу этот портрет, который я знаю только по трем экземплярам, находящимся в Париже, Амстердаме и у Барнарда. Если и на сей раз лист этот мне не достанется, то я теряю надежду когда-либо его получить. Прошу моих конкурентов принять в соображение заслуги, которые мое сочинение окажет любителям, и взвесить те жертвы, которые я должен был принести для определения различия в оттисках. Господа, окажите мне немного сострадания!» Слезы выступили из его глаз, слова его произвели некоторое действие на собравшихся, но обращение к состраданию собирателей было делом напрасным. С провозглашением цены в 220 фунтов послышались удары молотка. Счастливый приобретатель был Verctolk van Soelen, государственный министр Голландии.
Какова должна была бы быть в настоящее время цена этого листа, за который Поль Кэрью в 1809 году заплатил только 56 фунтов?
Отдел четвертый
О знаках собирателей
Собиратели и публичные музеи имеют обыкновение отмечать листы своих коллекций именем, гербом, монограммой или монограммическим знаком. Знаки эти могут быть сделаны рукой, сухим или крашеным штемпелем. Частные собиратели и публичные музеи такими знаками как бы выражают свое право собственности на отмеченные листы.
Когда публичные музеи продают дублеты своих коллекций, то сила знака уничтожается прибавлением еще другого штемпеля (Tiligungsstempel). Частные собиратели при продаже листов не имеют обыкновения накладывать погашающего штемпеля.
Наложение знаков собирателей часто сопряжено с затруднениями. Небольшой лист, вышиной от 610 сантиметров, представляет лишь мало места для этого, в особенности когда листок этот в течение времени находился уже во владении разных лиц. Если бумага листа очень тонка, то буквы штемпеля или краска его (часто масляная) пробиваются насквозь, что вредно отзывается на гравюре, в особенности когда по неосторожности штемпель наложен на обороте светлого места изображения. Нам встречались драгоценные листы, на которых лицо или тело фигур испорчены были пробившимися через бумагу чернилами или красками. Когда штемпель еще новый и острый, то он повреждает самую бумагу, часто прорезывая ее. Наложение описываемых знаков на лицевой стороне гравюры также имеет свои неудобства, так как нижнее поле не всегда имеет свободное для этого место. Накладывать же штемпель на самое изображение еще хуже: в темных местах он является бесполезным, в светлых он нарушает гармонию целого и обесценивает всякий лист. Подобный знак равносилен пятну.
Из вышеизложенного явствует, что собиратели и публичные музеи должны соблюдать следующие правила: а) за исключением небольшого сухого штемпеля (вроде штемпеля Роберта Дюмениля), все остальные лучше накладывать на оборотной стороне листа, b) местом для этого следует избирать самую темную теневую часть изображения, с) штемпеля должны быть небольшого формата, d) не следует употреблять масляных красок, проникающих даже через толстую бумагу.
Подписи частных собирателей имеют для любителей своего рода значение. Когда на листе имеется несколько таких подписей, то они представляют нечто вроде дневника, в который занесена история листа. Какие судьбы не претерпевает иной лист, какие странствия не совершает он, пока, наконец, он не достигнет спокойного и надежного убежища в публичной коллекции. Так, писец с золотой цепью Рембрандта, В. 257, до поступления в Берлинский музей прошел через собрания Букингема, Гардинга, Смита и Верстолка ван Солена.
Были знаменитые собрания, обязанные богатству, любви к искусству и знанию их составителей, пользующиеся поэтому особым почетом. Когда составитель подобных коллекций собирал только хорошие вещи и отмечал своим знаком только отличные и редкие листы, то знак такой коллекции равносилен рекомендательному письму. Поэтому на такие подписи знаменитых собраний всегда указывается в каталогах аукционов и эстампных магазинов. Говорят, например, «с подписью Мариэтта» или «из собрания Эсдейля» и т. п., и этим желают выразить, что лист хорош, оттиск старый, ибо он находился в коллекциях, не допускавших дурных или новых оттисков.