А ещё был эпизод, о котором вспоминать страшно.
Младшему брату было около трёх лет, мне двенадцать. В дождливый летний вечер мы остались дома вдвоём. Пока я занималась своими делами, он играл в спальне за закрытой дверью. В какой-то момент решила пойти посмотреть, как он. Нянькой я была никудышной. Открываю дверь и вижу ребёнка, стоящего в узком проёме окна. Он стоял, держась за раму, полшага отделяло его от того света. Ещё секунда и конец Малыш почти ступил на мокрый карниз, но увидел меня и остановился с невинным, чуть испуганным выражением лица.
Единственная радость в жизни своего отца. Единственный любимый сын своей матери. Маленький добрый мальчик, он стоял в окне третьего этажа. Внизу была бетонная дорожка шириной в метр
Как мне хватило ума не закричать от ужаса, до сих пор не понимаю. Подошла к нему молча, медленно, без резких движений, аккуратно сняла с подоконника и, кажется, спокойно объяснила, что так делать нельзя. Не помню, чтобы я его ругала. Я его очень любила. Он был мне, как сын.
Страшно представить, что было бы, если бы я зашла в комнату на минуту позже.
Страшно представить, что было бы, если бы я рассказала об этом матери и отчиму в тот момент. Меня бы избили, искалечили, убили, выместив на мне весь страх и ужас, который в таких ситуациях обычно приходит постфактум.
Больше я его одного не оставляла. Он жив. Счастлив ли, не знаю. Но прошло уже почти четверть века, а я до сих пор помню мальчика, стоявшего в окне, словно это было вчера.
В присутствии отца для брата не существовало никаких запретов. Особенно если рядом не было матери. Возвращаясь из школы, мы часто обнаруживали в комнате беспорядок, испорченные личные вещи, разрисованные тетради. Пришлось даже повесить замок, чтобы ребёнок не мог зайти в нашу с сестрой комнату. Однако, когда нас не было, отец открывал дверь, и Рафик наслаждался вседозволенностью.
Ссоры случались, когда Ильхам Таирович требовал дать малышу вещи, которые мы отказывались давать, зная, что он их испортит.
Несмотря ни на что, я очень любила младшего брата, хоть иногда ему от меня тоже доставалось. В полтора года хотела начать учить его читать, но мать запретила, опасаясь, что стану его обижать. Аргументировала тем, что учить читать его будут в школе, а пока делать этого не следует, чтобы не навредить. В школе читать он так и не научился. Вернее, научился, но остался безграмотным. После отъезда за границу, устав от его глупейших ошибок в ходе переписки по интернету, однажды отправила в подарок электронный учебник по русскому языку и что-то ещё в этом роде. Естественно, всё это полетело в мусорную корзину. От состоятельных родственников, живущих за границей, обычно ждут других подарков.
Мать всячески старалась оберегать своё любимое дитя мужского пола от тирании старших. Её братья были грубы с ней, и она боялась, что с нашей стороны к младшему брату будет то же самое. К тому же его отец был алкоголиком, и она боялась, что, если дать ребенку жёсткое мужское воспитание, он начнёт пить, когда станет подростком. Поэтому вся работа по дому лежала на нас с Аидой. Когда брат выносил мусор, это было геройство, но даже этому он сопротивлялся:
Ну, почему я вечно должен выносить это ведро?!
Может, работа и не из самых приятных, но больше он ничего толком не делал.
Иногда, когда мы оставались вдвоём, мне удавалось уговорить его наводить порядок вместе. Я не сидела на диване и не отдавала приказы, как наша старшая сестра. Пока, например, я мыла посуду, он занимался какой-нибудь другой несложной работой. Мы работали вместе, одновременно. Он помогал мне, поэтому у него не возникало ощущения, что его заставляют работать, пока другие отдыхают.
У нас был общий враг Аида. Она пыталась подчинить его себе, поднимала на него руку, но я вставала на его защиту, и ей не удавалось его калечить. А после переезда в другую страну я начала защищать его и от словесной тирании матери. Однажды услышала, как она с ним разговаривает, унизительно и жестоко.
Ты хочешь, чтобы он сбежал от тебя так же, как я?
Она промолчала, но после моих слов к следующему приезду на родину ситуация заметно улучшилась.
При этом она берегла и баловала его:
Он же мальчик, он слабый, его беречь надо. А вы девочки, вы сильные, вас не жалко.
Да, мы были девочки, мы были сильные, а он мальчик, и его было жалко.
Забегая вперёд, скажу, что в итоге мальчик всё-таки сбежал. Уехал в Казань, отказавшись дать матери адрес.
Когда материальное положение улучшилось, мать стала возить сыночка по заграницам. Боялась, что мы будем обижаться на неё, нам ведь этого не досталось, но лично я ни на что не претендовала. Она часто упрекала нас, что мы считали её матерью только, когда нам нужны были деньги, поэтому я и не думала что-либо требовать. Просто искренне радовалась за брата хоть кому-то из нас досталось что-то хорошее. Привозили подарки из путешествий и на том спасибо.
Как любой ребёнок, Рафик мог устроить истерику на ровном месте. Успокоить уговорами было нереально, и мы часто просили его уйти плакать в спальню. Это вошло в привычку: он мог по полчаса сидеть за закрытой дверью и громко причитать. Даже в подростковом возрасте. Так я научилась спокойно реагировать на детский плач.
Реакцию на детские истерики я тренировала и тогда, когда приходилось почти волоком тащить брата в детский сад. Он орал, сопротивлялся, падал на землю, отказываясь идти. Из-за этого временами я опаздывала в школу. Нервы мои получили хорошую закалку.
Ильхам Таирович часто водил грузовик пьяным. Однажды я узнала, каково это ехать непристёгнутой с водителем, который почти не видит дороги. Эта картина до сих пор стоит перед глазами, словно было вчера, а ведь прошло уже больше четверти века.
В кабине сидели мать, маленький брат, я и сестра. Пьяный отчим был за рулём. Машину носило от одной обочины к другой. Было очень страшно. Мы то и дело вскрикивали, когда навстречу проносились другие автомобили. Я посмотрела ему в лицо и поняла, что он не может сфокусировать взгляд. Его глаза временами закрывались и резко открывались. Если бы мы не кричали, возможно, он легко уснул бы за рулём. Мать старалась сохранять спокойствие, но то и дело окликала его и просила ехать осторожнее. Полагаю, кричать на него, как бывало обычно, она опасалась, так как его действия были непредсказуемы. Мы чудом избежали аварии, но эту поездку я запомнила на всю жизнь.
После развода матери с отчимом мой младший брат в девять лет научился управлять грузовиком. В деревне у отца он сажал этого пьяницу в кузов и отвозил домой. Впрочем, рано обретённый навык вождения не помог получить водительские права с первого раза после учёбы в автошколе он несколько раз ездил на пересдачи.
Есть один эпизод, о котором я должна упомянуть в этой книге. Выводы ты сделаешь сам, дорогой читатель.
Во времена, о которых я рассказываю, интернета ещё не было. Телевизор был один на всю семью, а каналы переключались с помощью плоскогубцев.
Отчим сидел и смотрел какую-то передачу. Я зашла в зал и молча попыталась переключить то ли на мультики, то ли на детский фильм. Мне почему-то и в голову не пришло поинтересоваться его мнением. Просто пришла и стала щёлкать каналами. Он, естественно, возмутился. На крики прибежала мать. Я объяснила ситуацию, Ильхам Таирович громко выразил свою позицию. Мать, защищающая своих птенцов, встала на мою сторону. «Пришельцу», коим был отчим в нашей квартире, пришлось отступить.
Вот так я училась «уважать» мужчин.
Лишь годы спустя поняла, насколько неправы были и мать, и я. Да, мне стало жаль этого человека.
Где-то в начале совместной жизни с Ильхамом Таировичем мать (я не могу называть её мамой) варила что-то в скороварке. Внезапно агрегат засвистел и выпустил большую струю пара. Двухметровый верзила моментально упал на пол и выполз из кухни, забыв обо всём на свете, в том числе о беременной супруге, которая находилась рядом. Он испугался, что скороварка вот-вот взорвётся.
Трусом он был, говорила мать, вспоминая этот эпизод, и добавляла, любой «шпингалет» мог запросто набить ему морду.
Да, уважения она к нему не испытывала. Возможно, он действительно был таким, как она его описывала.
Мне было около четырнадцати лет, когда произошёл довольно яркий эпизод, который хорошо помню до сих пор.
Летний вечер. Отчим вернулся откуда-то в стельку пьяный. Он сидел на скамейке у нашего подъезда. Я в это время играла в бадминтон с местными ребятами. Отношения с ними у меня были, мягко говоря, напряжённые. К тому же я была влюблена в самого красивого мальчика во дворе. Он наблюдал за игрой.
Вдруг отчим начал засыпать. Медленно положил голову сначала на руки, потом на колени, а потом просто рухнул на бетонные плиты на глазах у публики, наслаждавшейся вечерней прохладой. У меня подкосились ноги, почувствовала себя раненой птицей. Хотелось провалиться сквозь землю.
Было ужасно стыдно за то, что эта пьяная скотина живёт в нашей семье. Если отчим последний алкаш, то какая же я? Как можно ко мне относиться с уважением, зная, что живу в одном доме с конченым маргиналом? Ведь «скажи мне, кто твой друг» Скажи, кто твой отец и я скажу, кто ты.
Однажды я, мать и сестра вернулись домой, было около девяти часов вечера. Ильхам Таирович был дома с пятилетним сыном, железную дверь он запер изнутри. Мы звонили, стучали, колотили, думая поначалу, что он спит пьяный, как это уже бывало. Гремели на весь подъезд около часа или даже больше, грохот стоял такой, что можно было мёртвых пробудить на ближайшем кладбище. Перед соседями, конечно, было неудобно, но просидеть всю ночь под дверью тоже не хотелось. В конце концов отчим открыл. Оказалось, он слышал нас с самого начала, но велел Рафику молчать. И тот послушался.
Это стало последней каплей в материнской чаше терпения. На следующий день из деревни приехал дядя Халим человек серьёзный, крепкий, закалённый тяжёлым физическим трудом. Он был очень зол, ругался, материл отчима. Помню, как подумала, сидя в ванной: «Сейчас он его ударит». И, действительно, как только мелькнула эта мысль, послышался звук удара.
В тот же день Ильхам Таирович собрал вещи и уехал к родителям в деревню.
Я знаю, что такое алкоголизм. За семь лет второго брака матери насмотрелась достаточно. Это не сделало меня убеждённой трезвенницей, но на восприятие мира повлияло очень сильно.