Жоакин еще хочет сделать вид, что все хорошо, что так и было задумано, складывает руки лодочкой, прыгает в песок в низинке.
А я ныряю, а я вот как.
Взрыв хохота:
Ныряет он, сказанул тоже, ныря-а-ает Моря-то ещё нету!
Жоакин не понимает, почему нельзя нырять море, если есть море, а если моря нет, значит, и бегать по нему можно, вот по этой песчаной пустоши, бить пятками в песок
Террено де Феверио поднимается выше, выше, как будто хочет соединиться с землей где-то там, бесконечно далеко. Террено де Феверио всегда тянется вверх, даром, что в космосе нет ни верха, ни низа, ничего нет. Терренно де Феверио это не космос, это Марс, это причудливые джунгли, разросшееся от земли до небес, это пальмы, которые поднимаются уже не до пятнадцатых, а то тысячу пятнадцатых этажей, огромные орехи, которые падают, сотрясая землю, извилистые корни, рассекающие улицы, а дальше огромный провал, там должно быть море, но моря нет, море обещали в сто каком-то там году, так до сих пор и обещают.
Отлично, говорят люди за столом, перешептываются о чем-то, понять бы еще, о чем, обсуждают что-то, понять бы еще, что, решают, быть Жоакину, или не быть, а если быть, то кем быть, то как быть, и кем быть.
Ну, вот образование у вас ну не очень тянет девушка не то в дредах, не то в лианах, вот если бы
Жоакин вытаскивает из рукава козырного туза:
Так видите ли, я из рабства.
Простите?
Я из рабства где ж там образование получать
Говорит как можно спокойнее, как можно непринужденнее, вроде а что тут такого, ну да, с кем не бывает. Вертится в памяти обрывок газетенки, социологи бьют тревогу, все больше внимания уделяется людям, освобождённым из рабства после терренийского скандала, в результате чего работники, которым посчастливилось, или, наоборот, не посчастливилось оказаться в рабстве, рискуют остаться без вакансий
Что же большое спасибо мы с вами свяжемся.
И сказано это так, что становится понятно никто ни с чем связываться не собирается, иди-ка ты куда-нибудь в никуда, в пустыню, хотя туда нельзя, там будет море, или к западу, но туда нельзя, там будет лес, или к северу, но там горы, или куда-нибудь никуда.
А чего ты на море живешь?
Так должны спросить Жоакина, так Жоакина не спрашивают, пока еще некому спрашивать, проходят мимо, косятся недовольно, что это такое, человек, и построил себе дом в море. Вернее, этот навес с перекладинами и домом назвать нельзя, но все равно. Ладно бы, на берегу, только там без разрешения администрации не построишь ничего, или ладно бы корабль какой-нибудь, хоть яхточка какая-нибудь, а тут совсем не пойми, что такое, дом на воде
Жоакин перебирает объявления, требуются, требуются, требуются объявления обдают его заливистым лаем, мы вам перезвоним, мы вам перезвоним, мы вам перезвоним
А чего ты на море живешь?
Так, началось, думает Жоакин, ни раньше, ни позже, именно сейчас, когда весь мир сворачивается калачиком и засыпает в полуденном зное
Двое подходят, оценивающе смотрят убежище Жоакина, Жоакин даже какие-то миниатюрные башенки сделал и крохотный балкон на чердачном окне, хотя никакого чердака здесь и в помине нет
Жоакин разводит руками:
А где мне жить?
Да сейчас вроде везде работа с проживанием
Жоакин фыркает, какая к черту работа с проживанием, можно подумать, его уже во все стороны тянут, давайте к нам, нет, давайте к нам, да пошли вы все, не трогайте его, он мой
Хватается за соломинку:
Здесь остров будет.
Люди смотрят на него, кивают:
Ну, конечно же здесь будет остров.
Жоакина передергивает, как-то слишком быстро договорились, так не бывает. Или они окончательно с ума сошли, или замышляют что-то, подлянку какую-нибудь, из которой вообще не выбраться потом
Остров будет ваш, вы не беспокоитесь даже
Жоакин кивает. Он знает, что остров его, и остров, которого еще нет, он тоже знает, что он его, только остальные еще не знают, что остров принадлежит Жоакину, а Жоакин острову
Жоакин настораживается, что-то подсказывает ему, что за работу официанта или уборщика не подарят дом, которого еще нет, на острове, которого еще нет, в океане, которого еще тоже нет.
Взгляните
Жоакину показывают на фото, Жоакин хочет сказать, что никогда в жизни этого человека не видел, не говорит, не помнит, не знает.
Вы его найдете, говорят Жоакину.
Найду.
Вы его убьете, говорят Жоакину,
Убью, соглашается Жоакин, ну а как же иначе, само собой, сказали убить, убьет.
И остров ваш будет, и домик ваш, а там, глядишь, и океан дадут
Жоакин спрашивает то, что хотел спросить с самого начала, но боялся чего-то, сам не знал, чего:
А а океан, его как привезут? А его по кусочкам привезут и здесь разложат? А чем соединять будут?
Люди смеются, ай да Жоакин, как чего ляпнет, так хоть стой, хоть падай. Хотя хотя черт а что, если правда воду в замороженном виде сюда возить по кускам с какой-нибудь планеты, выкладывать в низинку, которую назначили океаном
Глава 12 Человечек не на луне
Жил человечек на луне,
На луне, на луне,
Жил человечек на луне,
Его звали Эйкин Драм
и вовсе не так, и вовсе не на Луне, а на Марсе, кто же на Луне живет, вы сами подумайте, как там жить вообще, там даже атмосферы нет, а вот на Марсе есть. Вот на Марсе и живет Эйкин Драм, да только разве песенку переспоришь, знай, поет свое
Жил человечек на луне,
На луне, на луне,
Жил человечек на луне,
Его звали Эйкин Драм
Не f а th.
Не f а θ.
Не a:f а half.
На светский прием необходимо чуть-чуть опоздать, чтобы показать себя занятым человеком. Осталось только понять, жив ли этот обычай, или уже нет, и во сколько нужно приходить, минута в минуту, или чуть-чуть опоздать, знать бы еще, сколько это чуть-чуть.
Знакомиться с другими людьми можно только через третьих лиц понять бы еще, где прикажете взять этих третьих лиц, если никого не знаешь.
Руки следует вынимать из карманов, а вот что делать, если карманов нет, об этом в книжке по этикету ничего не сказано. Сначала в чашку положить сахар, потом лимон, или нет, наоборот, сначала лимон, потом сахар, когда пьете чай, взгляд должен быть направлен в чашку, то есть, сначала положить сахар, потом лимон, потом взгляд, или нет Глупый, глупый Эйкин Драм, опять все перепутал. А ведь о самых главных вещах не пишут ни в каких книгах, самые главные вещи узнают по мимолетным жестам, по едва различимым интонациям, по тончайшим переменам в выражении лица
Большое спасибо, говорят Эйкину Драму.
Эйкину Драму везде говорят большое спасибо, и все, и можно идти дальше в никуда по бесконечным требуется, требуется, требуется, выслушивать очередные благодарности
Эйкин не выдерживает, что-то прорывается изнутри, спрашивает само, спотыкаясь о f там, где должны быть th и θ:
Будьте любезны, скажите мне что именно я сделал не так?
Глупый, глупый Эйкин, вот теперь окончательно все испортил, потому что о таких вещах не спрашивают, о таких вещах не говорят, о таких вещах даже не знают, их чувствуют на каком-то подсознательном уровне, который невозможно даже ощутить, только уловить его мимолетное дыхание
Простите?
Эйкина переспрашивают, Эйкину дают шанс исправить хотя бы этот невыносимо неловкий момент, вежливо откланяться и уйти. Драм чувствует, как что-то против его воли прорывается откуда-то из ниоткуда, спрашивает
почему вы мне отказали?
Простите? снова спрашивают люди по ту сторону стола, но вы приняты.
Сердце кувыркается несколько раз, падает куда-то в никуда, нет, это неправильно, они должны отказать, потому что всегда
Будьте любезны, взгляните Эйкину Драму показывают фотографию, Эйкин Драм уже готовит какие-то вежливости, чтобы объяснить, что первый раз видит это лицо на фото.
Пожалуйста, уважаемый мистер Драм вы найдете
Эйкин хочет спросить где найдет, понимает, что спрашивать здесь не положено, надо просто искать.
Да, сэр, говорит Эйкин Драм.
Пожалуйста, уважаемый мистер Драм, на стол ложится что-то хитромудрое, Драм успевает заметить тончайшую иглу и ампулу с чем-то прозрачным и пугающим.
Драм хочет спросить, зачем, понимает, не спрашивает, здесь не положено спрашивать, здесь надо понимать.
Будет исполнено, сэр.
Мы премного вас благодарим. Беседа с вами доставила нам большое удовольствие
Глава 13 Живой океан
Жоакину страшно.
Жоакин видит океан
Живой.
Настоящий.
Жоакин боится, Жоакин никогда в жизни ничего подобного не видел, это не как на картинках, и не как на фото, и даже не как на видео, видео не обдает потоками воды, не сбивает с ног, не утягивает вязким песком куда-то в никуда. Океан на фото не бросается на людей со всех ног клочьями пены, не обдает мелкими солеными брызгами и только сейчас Жоакин понимает, что утопить читателя будет не так просто, как он мечтал, что любой читатель сам Жоакина на тридцать три раза утопит
Жоакин оглядывает пляж, ищет читателя, наступает на что-то с хрупом раскалывающееся, а, это кокос, только пустой уже. Сейчас бы такой же, только полный, из которого можно пить по глотку, вон они продаются через улицу, увенчанную пальмами. Жоакин колеблется, Жоакин все-таки переходит улицу, покупает кокос, улыбается девушке за прилавком, потягивает чуть сладковатуб прозрачно-белесую муть.
Выискивает.
Высматривает.
Может, здесь, на пляже, а может, здесь, в волнах, где устроились люди с досками наперевес ловить волну. Волна не ловится, волна встает на дыбы, сбрасывает незадачливых седоков. Нет, не то, читателя среди них нет, и среди вот этих, поющих в караоке, Просто просто свела меня с ума ты как хотел я
нет, не то.
Жоакин оглядывает подступающие сумерки, ветер подхватывает что-то бумажное, готовое сорваться со стены, несет по улице, Жоакин успевает увидеть знакомые слова vaga, Marte о, дьябло-дьябло-дьябло
Жоакин срывает бесконечные вага, вага, вага, рвет на мелкие кусочки, выхватывает из рук неприметного человечка, уже готового позвонить по номеру, указанному в листовке
Нао-нао-нао!
Во де во де
Жоакин шарахается в сторону, этот китаец здесь откуда взялся, а ведь взялся же, прижимает к себе листок, не хочет отдавать, работы нет, что ли, уже на любую согласен. Жоакин волнуется, Жоакин не знает, как объяснить, сколько всего нужно объяснить, чтоб бывает с теми, кто ведётся, кто соглашается, кто бросает все, вернее, бросает ничего, потому что вот у этих, спящих на улице, ничегошеньки нет, видавшие виды подушка и одеяло на островке безопасности. Как им объяснить всем, всем, всем, что там, где им обещают молочные реки, кисельные берега, на самом деле ничего нет, каторжный труд где-то нигде, откуда никто не выбирается живым.