Известно, что кони подразделяются по темпераменту, также, как и люди, на четыре главные группы. Так вот, Иртыш был безусловным сангвиником, разительно отличаясь своими чертами от всех прочих, коней нашей деревни. А были здесь и холерики, в частности, агрессивный и злобный Динго, и флегматики, их характерный представитель сильный и спокойный здоровяк Диктор. Меланхоликов, пожалуй, представляла Тревога несколько мягкая, робкая и очень умная и добрая кобыла.
Но почему-то и клички их у нас, кажется, соответствовали и самим лошадиным характерам, хотя давались они животным сразу же по рождении и согласно букв алфавита. То есть, если в прошедшем году жеребята назывались на первую букву «А», то в этом на букву «Б» и так далее. Так было удобно определять возраст лошади.
С тех пор тот прекрасный скакун стал нашим любимцем на многие годы, вплоть до поры его зрелости и почтенного уже для коня возраста.
К этому располагал и характер его: добрый, общительный, если так можно сказать про коня, с игривым, весёлым нравом. А кличка его была Иртыш и нам казалось, что она для этого коня весьма подходит.
Известно, что кони подразделяются по темпераменту, также, как и люди, на четыре главные группы. Так вот, Иртыш был безусловным сангвиником, разительно отличаясь своими чертами от всех прочих, коней нашей деревни. А были здесь и холерики, в частности, агрессивный и злобный Динго, и флегматики, их характерный представитель сильный и спокойный здоровяк Диктор. Меланхоликов, пожалуй, представляла Тревога несколько мягкая, робкая и очень умная и добрая кобыла.
Но почему-то и клички их у нас, кажется, соответствовали и самим лошадиным характерам, хотя давались они животным сразу же по рождении и согласно букв алфавита. То есть, если в прошедшем году жеребята назывались на первую букву «А», то в этом на букву «Б» и так далее. Так было удобно определять возраст лошади.
Что же до соответствия имён, то Иртыш, например, был спокоен, ровен, временами игрив, как и соответствующая ему река на разных участках своего течения. Младшая сестра сего коня Комета, что и таинственная небесная странница, была загадочна, несколько дика, обособленна. Могучий тяжеловес Диктор отличался очень спокойным, ровным, размеренным характером. Пожилая кобыла Голубка имела серый, а при хорошей освещённости, казавшийся слегка голубоватым, цвет, отличалась мягким, размеренным характером. Особняком, как уже говорилось, был очень агрессивный и сильный жеребец Динго, несомненный вожак всего табуна. Как тут не вспомнить про дикую и злую собаку Динго, обитательницу земель Австралии и некоторых юго-восточных стран.
Динго был к тому же ещё большой озорник и упрямец. Что он вытворял с одним из мальцов, охочим проехать на нём и как веселил при этом невольных зрителей оставалось в памяти у людей надолго.
А дело было так. Дошкольник Валька, друживший с извозчиками и привечаемый ими, имел в деревне, что в нескольких километрах поодаль, бабушку, которую очень любил. Иной раз, в конце рабочего дня, он приходил к конюшне и просил, у собравшихся здесь мужиков, лошадь, чтоб съездить к любимой бабушке.
Весёлый извозчик Юра, работающий с Динго, в отличие от всех своих коллег, никогда мальчугану не отказывал, но перед тем, как вручить тому вожжи, вынимал удила из конского рта и закреплял их под подбородком лошади. И Валька, деловито усевшись в сани, отправлялся в путь. Другая бы лошадь в таком случае, хоть и нехотя, но повиновалась бы вожжам, но Динго был не тем конём, чтобы слушаться любого ездока, тем более какого-то мальца. Прошагав несколько десятков метров и уяснив, что его хотят направить на междеревенскую дорогу, он, под матерные ругательства наездника и хохот наблюдающих это действо мужиков, поворачивал и шёл обратно к конюшне. Здесь был, конечно, шутливый и добрый смех, и Валька, впоследствии всё то вспоминая, сам смеялся над своими детскими поездками. Коня всё же жалко, говорил он, после рабочего дня-то я его в дорогу посылал, и правильно, что он наотрез отказывался.
Хотя, стоит сказать, что зимой кони не очень-то утруждались: с санями им было легче ходить, нежели летом с колёсными телегами. Да к тому же зимой рабочий день не ахти какой длины, потому как темнеет очень рано.
А со временем, по мере насыщения колхоза техникой, работы у лошадей вообще стало меньше и возрастных особей старались по малому нагружать. При этом количество лошадей какое-то время сильно не сокращали. Так старые лошади стали большую часть времени проводить в конюшне. И лишь в моменты заготовки колхозниками сена для личного скота всех коней нагружали по полной программе.
О, это была настоящая трудовая горячка! Для мероприятия выделялись всего одни сутки, но обязательно в погожее время. И тогда конюшня начисто опустошалась. Разбирались все, имеющиеся там кони, разве что кроме совсем необъезженных, самых молодых.
Целыми семьями взрослые люди ещё с вечера пускались на поиски мало-мальски пригодной для косьбы травы. Сделать это надо было ещё до темна, чтобы уже с чуть занявшимся рассветом приступить к заготовке. Искомый участок обычно находился где-то у края леса, или на лесной поляне, с приемлемыми для скота травами и где колхозное начальство побрезговало брать сено для коллективного хозяйства.
Срочно делался небольшой закос, дающий всем знать, что сей участок занят, «застолблён», чтобы какая-то другая семья не положила вдруг глаз на отысканный «лоскут» и приступали к короткому отдыху. А уже чуть свет, зардевшейся в небе, зари начинались косьбы.
А там, как сказал поэт: «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»
Косцы же говорили: «коси коса пока роса, роса долой и мы домой». А ещё говорили: «в людях не деньги, в копнах не сено». То есть надо держать его при себе. Да к тому же, надо быстро расстилать его и сушить, пока оно не сопрело. Сие делалось где-то уже близко от дома. И за несколько погожих дней высушив, время от времени вороша, переворачивая травяную массу, приступали к уборке её на свои дворы, на сеновалы навесы под надёжной, непромокаемой крышей.
Попутно скажу, что той заготовки на всю зиму всё равно не хватало. Зимой сено подкупали в глубинных деревнях, куда ещё не сумел добраться строгий социалистический контроль и где люди могли запасаться тем благом с достатком и сверх достатка
Но мы здесь несколько отвлеклись от жизни самих лошадей. Вернёмся же к ним. Надо сказать, что в быте коней, даже касаемо очень возрастных их особей, бывали часы немалой отрады. Сие возникало, когда в летние месяцы они отгонялись на ночь на относительную волю, на природу, в так называемое «ночное».
В такие вечера мы с моим другом Толькой просились у конюха отогнать вместе с ним на ночлег табун. И порой нам это позволялось.
Помню, как в одну из первых таких гонок подо мной была та самая, пожилая кобыла Голубка, о необычном цвете которой я упоминал ранее.
Сёдел у нас не было и нам во время тех скачек приходилось всегда восседать непосредственно на лошадиных спинах.
Ох, и сколько же страхов я испытал тогда! При отъезде Голубка подо мной неожиданно стала взбрыкивать, или, как у нас говорили: «зверикать». Это, когда лошадь, радостно возбудившись, начинает скакать, подбрасывая вверх, то переднюю, то, особенно, заднюю часть своего тела, при этом резко виляя корпусом из стороны в сторону. Так вот, Голубка вдруг стала, как юная «зверикать», отрывая меня от своего буйного тела. Я, словно объезжающий молодого мустанга, ковбой, подбрасывался в воздух от её, ходящей ходуном, спины. Повода вырвались из рук, но каким-то чудом я удерживался, ухватясь за самые концы её длинной гривы и как не слетел при том наземь, одному Богу ведомо.
К счастью та катавасия длилась недолго. Вскоре Голубка успокоилась, и я уже без проблем продолжил на ней свой путь. А неким условием того её буйства, думаю, послужил мой маленький вес и рост, мизерный даже для моего тогдашнего двенадцатилетнего возраста, она просто не почувствовала на себе серьёзного седока
Больше же мне помнится одна из поздних моих скачек, перед тем, как нашу конюшню закрыли, и значительно сокращённое в связи с этим поголовье наших лошадей перевели в конюшню соседней деревни.
В тот погожий вечер кони браво выскакивали из проёма конюшенных ворот и живо резвились на примыкающей к краю деревни, лужайке.
В деревню они обычно при выгоне не бегут знают свою привычку, а здесь, на окраине всё огорожено. И место широкое, есть, где разгуляться. Здесь животные не теряются, заполняют луг своими безудержными скачками, да взбрыкиваниями, валяниями на траве.
Но мы не даём им здесь во-всю разгуляться, и скоро от деревни гоним по огороженному прогону вдаль.
Подо мной умная и послушная кобыла Тревога. Ей можно и не управлять, она сама скачет так, чтобы где надо заворачивать резвящийся табун по нужному маршруту.
Путь наш мимо водокачки, свинарника, каких-то старых, неиспользуемых уже, построек. Справа дорога на одну из деревень. Но проход в заборе уже закрыт и табуну ход только к огороженному загону, называвшемуся у нас «гражеником». И кони устремляются туда, поднимая с просохшей, избитой копытами земли клубы взвивающейся над гривами пыли.
Мелькают по сторонам пегие, покосившиеся столбы и жерди старых заборов. Впереди взлохмаченные гривы, колыхающиеся головы, спины, хвосты.
Раздутые от стремительного бега лошадиные ноздри создают особую красу вытянутым мордам, будто ровно срезанные спереди, лихо рассекают они встречный знойный воздух.
Но на середине прогона небольшой пруд и кони замедляют свой бег, останавливаются у берега, поочерёдно и осторожно заходят в воду. Здесь у них водопой. Вначале, гребут копытом воду перед собой, толи, отпугивая возможных водных обитателей, толи, разгоняя мусор и муть, и потом уже смачно пьют, погрузив губы в заветную влагу. Дальше тот же путь в просторный загон. Дальняя часть его и бока представляли закруглённый лесок, ближняя небольшой луг с весьма богатой, хотя и во многих местах заметно утоптанной, растительностью. По форме же весь тот загон символично напоминал конское копыто, где лесок «подкова», а луг свободная часть того « копыта». Ну, лично мне так это казалось.
Но на середине прогона небольшой пруд и кони замедляют свой бег, останавливаются у берега, поочерёдно и осторожно заходят в воду. Здесь у них водопой. Вначале, гребут копытом воду перед собой, толи, отпугивая возможных водных обитателей, толи, разгоняя мусор и муть, и потом уже смачно пьют, погрузив губы в заветную влагу. Дальше тот же путь в просторный загон. Дальняя часть его и бока представляли закруглённый лесок, ближняя небольшой луг с весьма богатой, хотя и во многих местах заметно утоптанной, растительностью. По форме же весь тот загон символично напоминал конское копыто, где лесок «подкова», а луг свободная часть того « копыта». Ну, лично мне так это казалось.