Эркеле хихикнула.
Я тебе все равно что-нибудь подарю, продолжал мужчина. И без того у нас свадьба будет не как у людей. Ни сватовства, ни приданого, ни выкупа. У тебя родных нет совсем, у меня родителей. Если бы не моя охотничья удача в последнюю луну, не знаю, чем бы гостей угощали.
В стане охотников встречали радостно. Крича и смеясь, к дороге сбежались их семьи, друзья и просто любопытствующие. А также те, кто первым хотел купить лучшие шкурки. Сестра Ойгора повидаться с ним не явилась.
Эркеле здесь не понравилось. Ойгор видел, что девушка боится. Она снова выглядела загнанным зверьком, как в их первую встречу.
Ты привыкнешь, шепнул Ойгор, беря ее за руку. Пойдем, покажу, где я живу. Я там все вещи брошу, и навестим мою сестру.
Зачем?
Я тебя у нее оставлю. Здесь нам нельзя будет вместе жить. Встречаться можно сколько угодно. Буду брать тебя с собой в лес, если хочешь.
Охотиться будешь? Здесь тоже? не поняла Эркеле.
Конечно. Чуть позже. Не за шкурками теперь, а ради мяса. У сестры есть несколько овец, тебе баранина понравится, улыбнулся Ойгор.
Эркеле была очень бледна и украдкой смахивала слезы. Ойгор и сам боялся того же, что заботило сейчас его невесту. Поладят ли они с сестрой? Мужчина сомневался в этом.
Аил Ойгора оказался довольно просторным, пятистенным. Его строил еще отец, когда их семья была полной, счастливой и имела достаток. Ойгор поморщился, увидев, что несколько бревен за зиму прогнили и просели внутрь.
Остывший очаг сломанные стены, вздохнул он и вошел, приглашая Эркеле внутрь.
В темном и пустом аиле стоял сырой затхлый запах. Вещей оставалось очень мало, ведь Ойгор со дня смерти матери продал уже все, что мог. А когда-то здесь были мягкие войлочные ковры и много домашней утвари.
Ойгор принялся заносить в дом мешки, которыми была навьючена лошадь. Два больших с постелями и прочим скарбом, один поменьше со шкурками. Бросил в дальний угол оружие и принялся перебирать шкурки, развязав мешок. Ойгор выбирал подарок для сестры.
Сестра на пять зим старше, рассказывал он. Замужем за кузнецом. Кузнец это кто делает железные вещи, понимаешь? Дочь у них старшая тоже замужем. Есть еще два сына, один совсем маленький. Они в большом достатке живут. Сестра валяет войлоки. Думаю, тебя сможет научить. Тебе дело нужно, Эркеле. Без дела нельзя.
Что это войлоки? упавшим голосом переспросила девушка.
Это из чего у тебя чулки. Теплый, улыбнулся Ойгор.
Он выбрал наконец шкурку, а потому встал на ноги и подошел к так и оставшейся у порога девушке.
Идем? Эй, ты чего?
Эркеле хлюпала носом и нервно теребила кончик рыжей косы. Ойгор поцеловал ее в губы и прижал к груди.
Я знаю, моя девочка, знаю. Ты потерпи немного. Осенью сыграем свадьбу и перейдешь ко мне жить. А я тут пока подлатаю стены, подготовлю все. А то можно подумать, здесь давно никто не живет. И так каждую весну.
Хочу в Тайгу обратно, плакала Эркеле. Здесь чужая. Здесь меня не полюбят. Хочу с тобой! Почему так долго? Почему осенью?
Так принято у нас. Все важные вещи происходят только весной и осенью: свадьбы, похороны[6], большие ярмарки, терпеливо объяснял Ойгор. Это время перемен для людей, утро и вечер года.
Почему-то он вспомнил детенышей диких зверей, которых иногда приносили в стан охотники, случайно убив их мать. Многих удавалось приручить, но живость их сменялась тоской, а взгляд потухал навсегда.
Посмотри на землю вокруг она ведь меняется, значит, можно и нам. Для всего в жизни существует свое время, Эркеле. И природа указывает правильное, нам остается только следовать за ней. Ведь человек глуп, не знает ничего.
И потом я смогу всегда жить в твоем доме? Быть с тобой? настаивала девушка.
К зиме пушной зверь в Тайге пойдет опять, нехотя ответил Ойгор. И я я уеду обратно один. Она подняла на него ошеломленное, растерянное личико, а потом с силой оттолкнула Ойгора от себя.
Почему один?
Ты же видела, никто на зимовье семьи не берет. Жены и дети в стане остаются. И ты останешься дома беречь огонь в очаге и ждать меня. Это только первую зиму будет тяжело. Потом привыкнешь, к тому же, надеюсь, у нас появятся дети, и тебе не будет без меня одиноко. Мы после еще об этом поговорим, хорошо?
Эркеле отвернулась и вышла из аила.
Такое чувство, что я обманул ее, сам себе сказал Ойгор.
Почему-то он вспомнил детенышей диких зверей, которых иногда приносили в стан охотники, случайно убив их мать. Многих удавалось приручить, но живость их сменялась тоской, а взгляд потухал навсегда.
Ты смеешься, Ойгор? шипела сестра, оттащив его в сторону за локоть, пока Эркеле увлеченно играла в камешки с ее младшим сыном, сидя прямо на полу. Что за выходки? Где ты ее подобрал?
Ты смеешься, Ойгор? шипела сестра, оттащив его в сторону за локоть, пока Эркеле увлеченно играла в камешки с ее младшим сыном, сидя прямо на полу. Что за выходки? Где ты ее подобрал?
Я тебе уже объяснил.
Что это за объяснение? Купил за лисью шкурку! передразнила женщина. Хоть бы соврал что поприличнее.
Я бы соврал, невесело усмехнулся Ойгор, да охотники все выболтают по стану за чашкой араки. И про то, откуда она взялась, и про то, что прожила со мной у одного очага две луны.
А это уж вообще злилась сестра. Какой позор Что люди скажут? Вот же навязался ты на мою голову! Мы почтенная семья, Ойгор. Мы это я и муж. Да и отца нашего еще добрым словом вспоминают. А ты ты мало что бесполезный, так еще и связался с какой-то безродной девкой. Да лучше бы ты
Продолжай. Что? Умер? спросил Ойгор. Уж прости.
Что она делала-то в Тайге? пытала сестра. С головой у нее точно ладно? Раз сама не знает, кто она.
Она бросила полный презрения и отвращения взгляд в сторону Эркеле, которая залилась смехом, потому что малыш принялся щекотать ее.
«Да у нее голова яснее твоей», подумал Ойгор.
Мне не важно, кто она, сказал он вслух. И ты не забыла, что я единственный сын в семье и теперь ее глава? Поэтому, пожалуйста, прибереги наставления для своих детей. И говоря о детях, они ведь лучше чувствуют, каков человек на самом деле. А теперь посмотри на своего сынишку. Ему Эркеле понравилась сразу же.
Глупости, отмахнулась сестра.
Не упрямься. Я лишь прошу приютить ее до свадьбы. Остальное моя забота.
Она хоть девушкой была? прищурилась сестра, скрестив руки на груди.
Ойгор от такого вопроса даже рот открыл.
Я не знаю, возмутился он, когда дар речи к нему вернулся.
Как же, не знает он! Кому другому рассказывай. У тебя и постели-то второй в доме не сыщется. Она развернулась и направилась к Эркеле.
Я спал на маральей шкуре, которой ноги лечу, а укрывался шубой, весело сказал Ойгор, догоняя сестру и обнимая за плечи.
Отстань ты, несчастье. Она дернула плечом. Ладно, пусть живет. Научу ее, чему смогу.
Она быстро соображает, вот увидишь.
Он чмокнул сестру в щеку, а затем присел рядом с Эркеле и поцеловал ее руки.
Я пойду, любимая. Сестра тебе все покажет: где спать, из чего есть, зачем какая вещь нужна.
Я завтра рано утром заеду. Прогуляемся, посмотришь нашу реку, лес, горы. Не бойся ничего.
Ойгор прошептала Эркеле, до последнего не отпуская его руку.
Он сдержал обещание, и еще до рассвета пара отправилась к перевалу. Остановились на каменистой площадке, вытоптанной сотнями ног тех, кто приходил сюда полюбоваться видом на ущелье и лежащую далеко внизу долину. Кое-где пробивалась молодая трава, а в одном месте уже расцвели мелкие белые цветы. Одинокая погибшая сосна склонила искривленный сухой ствол и тянула вниз руки-ветки.
Наверху дул сильный ветер. Такой, что Эркеле казалось, он может унести ее прочь. Но Ойгор крепко держал свою невесту за руку.
Что это шумит? спросила девушка.
Водопад. Вон там, смотри. И он указал рукой на противоположную сторону ущелья. Вода летит вниз и шумит.
На теле лесистых гор виднелась светлая неподвижная лента воды.
Не вижу, что летит, не поверила Эркеле. Она не шевелится. И смотри, какая тоненькая. И так шумит?
Просто очень далеко, засмеялся Ойгор. Я потом покажу тебе другой водопад. Мы даже сможем очень высоко взобраться. Почти туда, откуда срывается поток.
В самом ущелье ничего не было видно из-за плотного молочно-белого тумана. Будто сам Тенгри[7] пролил туда кумыс из огромного глиняного кувшина. И не было видно ни мутно-голубой реки, бегущей до самого Алтын-Келя[8], ни стойбища, что разрослось на речных берегах, ни пышной зелени, украшавшей теплую долину, куда лето приходило намного раньше.
Они подошли к самому краю, и Эркеле вглядывалась в горизонт пытливым восторженным взглядом. Самая высокая гора была покрыта снегами и прочно держала на себе небосвод. Дальше горный хребет был почти того же цвета, что и небо. Эркеле казалось, что в этом месте мир вокруг становится больше, небо выше, а горизонт дальше.
Это край земного мира, видишь, Эркеле?
Как мало я знаю слов, вымолвила девушка. Это так красиво. А я не знаю, как сказать.
Я слов знаю достаточно, ответил Ойгор. Но всех слов на всех языках не хватит, чтобы описать то место, где мы живем. Устам нечего сказать, когда говорит сердце.
Как мало я знаю слов, вымолвила девушка. Это так красиво. А я не знаю, как сказать.
Я слов знаю достаточно, ответил Ойгор. Но всех слов на всех языках не хватит, чтобы описать то место, где мы живем. Устам нечего сказать, когда говорит сердце.
За их спинами вставало солнце, окрашивая в розовые и оранжевые тона синие облака, спящие на макушках гор.
Эркеле оказалась способной ученицей, и войлок выходил у нее мягкий и равномерно тонкий. Но никакого удовольствия от своего труда девушка не получала. Кроме того, она побаивалась сестры Ойгора и ее мужа крупного крепкого мужчины с вечно красным от кузнечного жара лицом. Радовалась Эркеле, только играя с младшим ребенком или выезжая на охоту с Ойгором.
Он впервые взял с собой невесту в начале лета, попросив у сестры лошадь, вдвоем в одном седле было слишком неудобно. Привычная для Эркеле хвойная Тайга здесь была разбавлена тонкими стволами берез и осин. С удивлением рассматривала девушка и пышное разнотравье под ногами лошади. Над ранними цветами сонно гудели пчелы.
Смотри, Ойго
Тише! тут же перебил ее Ойгор, резко останавливая коня. Никогда не называй моего имени так громко там, где я охочусь.
Почему? с недоумением спросила Эркеле.
Ни лес, ни зверь не должны знать моего имени. После смерти у духа каждого зверя два пути. Небесные пастбища, куда попадает и всякий достойный человек. И нижний мир, владыке которого не понравится, что человек посмел поднять руку на создание земли.