Васька вздрогнула. Его страшные глаза, сейчас лучились весельем и смехом, как и ранее, а поза была донельзя расслабленной, но в тихом голосе не было ни намека на шутку.
Да не припомню. Может видела иных, лица знакомые, но я тут недолго. Могу и ошибаться, не поняла девушка.
Я говорил о погоне, помнишь? Да расслабься, расслабься нет ее еще, чего напряглась? Я у них дня полтора выиграл по прикидкам.
Тогда что?
А дружки оказывается их тут вот что. И не думал о таком, а зараза-то вона как расползлась-расплодилась. Не оглядывайся, сказал! Там, за двумя столами сидят.
Холодок тревожного напряжение, пока не слышно, легонько, коснулся ее волос, наэлектризовав и пустив по телу мурашки.
Они думают, что говорят тихо, прикрываясь грубыми шутками и смехом, продолжил Лют. Тихо, да как бы ни так это для других тихо. Не для меня.
И что? глаза девушки забавно округлились, и она вновь стала похожа на испуганного совенка.
А то. Знают они меня. И знают, за кем я был послан.
Откуда? Кем?
Кто я положим, понятно, что знают. Кем послан тоже, как раз, понятно. А вот откуда знают то непонятно. И, черт побери очень интересно узнать это «откуда».
И что теперь?
А то резать они нас надумали. Ночью, как спать ляжем. И не только нас. Тут ведь таверна, без шума с нами не выйдет. А стало быть и все остальные смертники. Только не знают об этом.
При слове «смертники» она не удержалась и вздрогнула. Уютная и теплая корчма перестала быть уютной. Люди ели, разговаривали, выпивали, но после слов людолова неприятный холодок пробежал по всем. Ей почудилось, что она видит то невидимое напряжение, о котором говорит людолов. Она не удержалась и, в пол оборота, глянула на компанию за двумя столами едят и пьют, вон даже хохочут. Косичкоусый крепыш в кольчуге вон поднял свою кружку и произнес пылкую здравицу князю его поддержали шумным ревом все в таверне. Людолов тоже поддержал. Все было, как и раньше, но сам воздух, ей казалось, теперь смердел опасностью.
А разве так можно? Людей, которых тебя приютили, с которыми хлеб делил? не поверила она.
Можно, Васька. Еще как можно, если очень хочется. А они ух, как хотят.
Снаружи раздался испуганный громкий матерный вопль, заглушивший весь гомон в таверне. Глаза Нелюдя сузились.
В суму заглянул. Вот жеж, сукин сын? Не забыть дать по шее любопытному.
В какую суму? Василиса совершенно сбилась с мысли.
В ту самую, девонька в ту самую, в которую я запретил заглядывать. Сейчас эти пошлют туда малого узнать, что случилось, а потом рассердятся еще больше, ибо есть на что. Ты ешь. Пей да ешь возможно, силы понадобятся. Пожалуй, рвать когти во всю прыть отсюда надо
Как рвать? Почему? А чего с ними делать? она, по возможности незаметно очертила глазами присутствующих в таверне.
Если что я и из лука стрелять могу, и сулийцу бросить.
Людолов едва подавил хохот и спрятал улыбку за кружкой пива, из которой как следует, отхлебнул.
Чего молчишь? шёпотом и, пригибаясь, спросила Василиса, чего будем?
Не будем, покачал головой Людолов.
Почему?
Их чертова дюжина, Васса. Пусть всем далеко до княжьи гридни, но их много. А двое, тот, что с бородищей, да тот, что с усами так вполне себе и за гридней сойдут. Вон на харе шрам приметный. И на руке правой занятная метина-мозоль, что крыж*8 меча оставляет от постоянного пользования. Тринадцать это много, особенно в тесном помещении разом навалятся внезапно не сдюжить. А у меня ни моей секиры, ни моих ножей, ни даже щита почти вся сброя за дверьми осталась. С собой только пузорез-засапожник и сабля. Те, кто тут сейчас гостит не вои плохая подмога. А охраной у хозяйки два калеки вон на лавочке сидят, тыквенные семечки лузгают, да те, что у врат. Но те не поспеют вовремя. А поспеют вон тот же усач, пожалуй, один их посечет не вспотев. Уходить надо.
Нельзя так, покачала головой Васса. Как ты это видишь?
Тати в погоню за нами пойдут то, как пить дать. В лесу на тракте, да ещё в темноте я могу их отменно угостить из лука там мое преимущество. Сами не обрадуются. Правда, рубка в темноте это всегда риск. Тем более, если уходить придётся с тобой.
А почему со мной?
Если я один сбегу это будет подозрительно. Тебя они пытать будут, пусть и второпях, но будут. Потом убьют. И всех, кто есть в корчме тоже просто чтоб видаков не было. Уходить надо обоим.
А если уйдем убивать не будут?
Будут, не стал запираться людолов. Со зла могут всех посечь. Но уходить надо.
Нельзя, Лют. Разве можно так все оставлять? Другие ни в чем не виноваты их оборонить надо. Убьют ведь, сам говоришь!
А если нас с ними тебе лучше будет от того? Я и тебя могу оставить, коль такая совестливая.
Какое-то время он наблюдал за внутренней борьбой в девушке, не мешая, давая обдумать сказанное. Ее лицо то краснело, словно от жара, то белело, словно от холода. Любопытные существа люди. Их решения часто делят их на два больших племени на тех, кто живет для себя и на всех прочих, которые так или иначе готовы рисковать для других, себе во вред. Людолов был почти уверен, что девушка выберет уходить и дело тут не в племенах просто очень страшно будет остаться при самом худшем обороте дела. Но та, глядя на играющих с псом детей, твердо сказала:
Нет, Лют. Так нельзя. Их оставлять нельзя.
Почему бы это?
Ты же княжий человек? А они люди князя. Ну, так защити их?!
Дуры все бабы, покачал головой Нелюдь и добавил. Даже если красивые Особенно если красивые. Ты хоть представляешь, что будет? Хоть в одной сшибке была? Нет? Тогда не представляешь! Кровь, кишки, люди орут калеченные такое желаешь увидеть? Пойдем, не дури в лесу и сподручней, и может и не увидишь, чего не нужно! А уйдем может и не станут резать всех тут за нами сразу дернут в погоню.
А вдруг станут? А вдруг станут их резать? Со зла?! Я не могу так, Лют. Здесь столько людей вон даже женщины и дети. Надо что-то делать.
Что ж, ладно, Людолов покарябал шрам, думая. Коль ты решила остаться ты готова помочь? Мне? Оборотню-Нелюдю?
Готова!
Готова, рискнуть жизнью своей ради других людей?
Готова.
Даже умереть, если понадобиться?
Василиса кивнула, закусив губу.
Я не слышу.
Готова.
Интерес-сно, Нелюдь откинулся на скамье, взглянув на нее по-новому. «Клятое упрямство!»
Думаю, что ты просто не понимаешь, на что соглашаешься. Просто не понимаешь, что это такое резня в темноте.
Его лицо стало строгим, а взгляд стало почти невозможно выдерживать. Пугал. Она немного побледнела, закаменев лицом, но, тем не менее, твердо ответила:
Я готова.
Не переубедил?
Нет. Кровью ты меня не напугаешь. Я же женщина не забыл?
Тут крови, пожалуй, будет немного побольше, он по-доброму усмехнулся. Надо же теперь она уже в жуткой кривой от старых шрамов улыбке могла распознавать доброту!
Я не испугаюсь!
И сейчас не переубедил?
Нет.
Добро, скривился людолов. Только слушай меня и ничему не удивляйся. Делаешь то, что скажу. Будешь артачится уйду сразу. Прям сейчас уйду через крышу, а тебя с разбойничками оставлю, потому как не мое это дело с ними ратиться зазря.
За людей же?
Не ори он ведь тоже не глухие! Могут и услышать и тогда совсем кисло будет.
За ее спиной скрипнула входная дверь.
О ну вот побежал во-двор малой, людолов вдруг расхохотался, словно доброй шутке, но глаза, она видела его глаза остались сосредоточенными и злыми. Времени у нас осталось всего ничего. Решайся прямо сейчас пока осталось хоть немного времени. Уходим?
Нет.
Нелюдь скрипнул зубами и это звук заставил ее вздрогнуть.
Добро-о, протянул он. Я предупреждал.
Ты что-то придумал?
Обязательно.
Что?
Наша сила в том, кто мы есть. Ничего такого, чего б они от меня не ждали, ощерился в плотоядной улыбке людолов. И только сейчас она поняла, как же подходит ему его прозвище «Нелюдь» эти внимательные, цепкие его глаза не выражали никаких, подходящих моменту, эмоций словно у мертвеца. Словно у не человека взял и все отключил!
Богохульная нечисть!
Людолов поднял глаза на говорящего попик решил, таки, подойти к их столу пошатываясь, и нетвердо, стоя на ногах. От него крепко пахло хмелем, который, видимо и придавал храбрости. Такую храбрость княжий слуга не любил, от нее всегда были проблемы, и потому предостерегающе выставил руку с раскрытой ладонью перед пришедшим.
Святой отец мне ей Богу не до вас сейчас. Ступайте с миром.
Ей Богу? Какому Богу? не унялся батюшка, проигнорировав жест, и подсел к ним за стол. У вас, язычников богов много! Так к какому?
Я просто хочу поесть и отдохнуть, отче мне не до христианской проповеди.
Право же, святой отец вовсе незачем начала Васька, но тот прервал ее мановением руки.
Не сейчас глупая заблудшая овечка. Верю, что ты в душе агнец Божий, но сейчас ты и так греха набралась преизлиха! Просто даже сидя за одним столом с Этим! Я уже боюсь подумать о другом между вами!
Да он мне просто помог! Мы вовсе не начала она, покраснев, но он вновь прервал ее жестом.
Это не важно! Мой святой долг вразумлять души заблудшие, прибывающие во тьме. Твоя же душа, людолов, во тьме не блуждает а родилась в ней. Ей сложнее, но все не безнадежно! Даже ты можешь выйти из тьмы и принять Свет истиной веры
Ой, спасибо, ответил Людолов, булькнув пивом. Значит и я не безнадежен?
Кровь что проливаешь ты к Дьяволу ведет. То к нему прямая дорога.
Но ведь гридь княжья тоже кровь проливает? людолов наградил ревнителя веры широким кривым оскалом убийцы так не похожей на обычные улыбки.
Это не важно! Мой святой долг вразумлять души заблудшие, прибывающие во тьме. Твоя же душа, людолов, во тьме не блуждает а родилась в ней. Ей сложнее, но все не безнадежно! Даже ты можешь выйти из тьмы и принять Свет истиной веры
Ой, спасибо, ответил Людолов, булькнув пивом. Значит и я не безнадежен?
Кровь что проливаешь ты к Дьяволу ведет. То к нему прямая дорога.
Но ведь гридь княжья тоже кровь проливает? людолов наградил ревнителя веры широким кривым оскалом убийцы так не похожей на обычные улыбки.
Они в бранях проливают, а ты подло, отай*9, вливаясь в толпу, втираясь в доверие. Исподтишка и предательски действуешь.
Да нет же, поп, людолов скривился, словно надкусил что-то кислое. Вовсе не так! Куда мне с такой рожей втираться в доверие?
Он грохнул тяжеленым кулаком по столу. Еще пива сюда! Живо!
Но ты во лжи живешь, а это грех! поджав губы, заметил монах.
Подавальщица, верно оценив возможности мощного организма людолова и его соответствующей прожорливости, принесла сразу две кружки.