Сука!
В воцарившемся кромешном мраке почти ничего не видел даже он, в комнате не было окон, но мрак был союзником только ему. Людолов бил на движение, на звук, на их запах ему было намного-намного проще, ведь кругом были только враги и потому его сабля и засапожник, кромсали, протыкали, рубили плоть и связки, скрежеща по костям, выпускали кишки и вырывали вопли. Горячим брызгало вновь и вновь, ругань хрип и мат были свидетельством царившего страха и отчаяния.
Навались, сука! Навались! кто-то орал во тьме и, несмотря на неразбериху, его послушали в какой-то момент все сплелось в один сплошной клубок тел, катающийся и опрокидывающий все в комнате, колотящийся об стены. Сабля застряла в чьем-то вопящем теле, в дело стало возможным пустить только нож. Чужие ножи и лезвия топоров скрипели по кольчуге Люта, в попытке нащупать его живое мясо, в ход пошли кулаки, и все что могло причинить вред.
Навались, сука! Навались! кто-то орал во тьме и, несмотря на неразбериху, его послушали в какой-то момент все сплелось в один сплошной клубок тел, катающийся и опрокидывающий все в комнате, колотящийся об стены. Сабля застряла в чьем-то вопящем теле, в дело стало возможным пустить только нож. Чужие ножи и лезвия топоров скрипели по кольчуге Люта, в попытке нащупать его живое мясо, в ход пошли кулаки, и все что могло причинить вред.
Вот он! Вот он! Я держу суку! А-а-а, с пробитым засапожником, плещущим кровью с воздухом, легким, разбойник уцепился за его руку с ножом, а когда широкая ладонь ухватила его за лицо вцепился в нее зубами. Отбиваясь от колотящих и режущих всех и вся во тьме врагов, людолов, глухо зарычав, бросил нож, ухватив вцепившегося в него зубами врага, за голову, второй рукой. Прокушенной рукой, с нечеловеческой силой рванул вниз и в сторону мокро хрустнуло, и раненый с болезненным сиплым воплем, рухнул под ноги сражающихся. С нижней челюстью, висящей до груди на каких-то жилах, он так и ползал там, жутким монстром, спятившим от страшной боли, попираемый и пинаемый ногами до самого конца боя, пока не изошел кровью.
Огня! Огня! орали несколько голосов все еще живых израненных людей посреди всего этого, и, многострадальная дверь, на сей раз, от удара вылетела окончательно, внеся хоть какой-то свет во тьму, вместе с двумя новыми врагами. И людолова увидели вновь. Не давая ни секунды, он атаковал всей массой своего тяжелого, облитого броней тела ближайшего, сшиб, и вырвал из его скрюченных пальцев топорик, пустил по касательной вдоль кольчуги неловкий торопливый удар топора другого и, уйдя резким рывком вниз от тесака третьего, рубанул его по правой ноге. Тать с воплем рухнул, но орал он недолго вторым ударом людолов перерубил горло так, что фонтан крови брызнул в потолок. Промахнувшийся топорник метнул свое оружие в Нелюдя, но толи раненная рука подвела, толи страх промазал. И, так как это было его единственное оружие, бросился прочь из жуткой, залитой кровью, мозгами и кишками комнаты, с маху столкнулся с забегающими товарищами, опрокинул их. Нелюдь, думающий и решающий в боевом режиме куда более быстро, чем человек, на уровне инстинктов хищного животного, свой шанс не упустил: схватив тесак умирающего во вторую руку он прыгнул сверху на кучу-малу, полосуя и рубя в капусту орущих от ужаса и бессилия людей. Без жалости, без сострадания и скидок на мгновенную нечаянную беспомощность. В ночной резне нет места состраданию, как и человеколюбию кровь фонтаном брызнула ему на лицо, и он заревел совсем не по-человечески так страшно, что этот звук бедная Василиса, все еще кричащая под лавкой, запомнила на всю жизнь. У него вытягивается лицо? Неужели так и есть, или ей в этой полутьме все это мерещится? Она замерла, силясь хоть что-то разобрать и взять себя в руки, но заорала вновь, увидев, как к ней ползет красный от крови, стонущий обрубок без ног, с перерубленным лицом и месивом там, где должен быть рот. Существо пыталось спрятаться там, где уже была она, и оно тоже заорало в ответ на ее крик, но крик создания, еще так недавно бывшим человеком, оборвался на резкой ноте тяжелый топор развалил его череп прямо до месива из зубов и мягких тканей, и Васса, наконец, потеряла сознание.
Милосердно добив изувеченного, людолов вырвал оба копья из ложа, стремительными прыжками преодолел расстояние между комнатой и балкончиком второго этажа, откуда открывался вид на помещение таверны там все еще слышны были звуки боя. Картина, открывшаяся ему там, была хоть и мрачной, но не настолько, как он предполагал двое оставшихся разбойника порубили несколько гостей и одного охранника, но второй, в купе с хозяйкой таверны, вооруженной вертелом, и несколькими гостями с табуретками и лавками отбивались от врагов. Мужества им предавали отчаянность ситуации и орущие дети и бабы за спиной. Нелюдь метнул копья сразу с двух рук, по-нормански, как учили кровожадные морские разбойники севера, и они бы гордились своим учеником первое прошибло ключицу, прошло сквозь легкие, позвоночник, пригвоздило врага к деревянному полу накрепко так что он так и остался стоять. Второе копье лишь пробило бедро на вылет и уронило самого опасного из разбойников в кольчуге с косичками усов и настоящим мечом в лапах. Впрочем, он тут же вскочил, хоть и, охнув от нестерпимой боли, вырвал из себя копье. Людолов спрыгнул в низ весь в крови, с топором и скрамасаксом, он был воистину инфернально-жуток. Последний из ватажников наставил на него копье, обагренное собственной же кровью.
Сдавайся! Я не желаю тебя убивать. Будешь жить! с трудом ворочая непослушным языком, почти неразборчиво потребовал Лют, но последний ватажник понял.
Чтоб пытали? Хер тебе! проорал, брызгая слюной и кровью на усы, разбойник и сам, прежде чем Нелюдь успел его перехватить или как-то остановить, всадил длинный узкий нож, себе в сердце. Узкий клинок легко прошел сквозь звенья доспеха и пронзил жизненно-важный орган людолов успел лишь подхватить падающее тело.
Зачем? Ну, зачем?! Дурак! сказал он умирающему.
Сам дурак! побулькал он. Тупой КняжийПес Не поймешь.
И умер. Еще несколько мгновений людолов, словно не веря, держал его тело в руках, но спохватившись, просто бросил, безо всякого почтения к усопшему.
Осподи, Спаси и сохрани, то священник размашисто крестил поле боя. Спаси и сохрани. Спаси и сохрани
И дети, и женщины, и мужчины все замерли в испуге перед жуткой могучей фигурой, словно сошедшей к ним из старинных россказней о кровожадных языческих богах, когда-то бродивших и творящих свои кровавые забавы среди смертных.
Один сбег! Людолов один сбег! Тот, что с бородой и в броне! нарушила молчание хозяйка таверны.
Сверху, в полной тишине, послышался шорох и стон людолов, среагировав на движение, высоко подпрыгнув, уцепился за пол второго этажа. Рывком, подтянувшись, он вновь оказался перед коридорчиком и раскуроченной дверью, открывавшую вид на бойню внутри его спальни. Один из разбойников, с перерубленными ногами и сломанной рукой, в спешке не замеченный, был жив и пытался уползти куда-то. Не церемонясь, Нелюдь схватил его поперек туловища и метнул через перила вниз не высоко, чай не разобьется. Сам, последовав следом.
Откуда вы знали обо мне и моем поручении? четко и раздельно спросил Лют, глядя в лицо раненого. Лицо охотника на людей сейчас было просто чудовищным не только для врага, но и для всех всклоченный, с воспаленными глазами на выкате, с бородой и волосами, в которых словно клюква выросла от брызг крови.
Нахер иди! было ответом.
Жесткие, мощные пальцы княжьего человека, словно гвозди, вонзились в края раны и потянули вниз раненный заорал нечеловечески.
Кто, меня, выдал?! Имя!
Раненный не ответил его все еще корчило от новой волны боли и людолов рванул края раны еще раз теперь крик был скорее похож на вой.
Довольно! Что творишь, убивец? Что делаешь с человеком! монах выставил тяжелый крест перед собой как оружия. Впрочем, крест был таких размеров, что если врезать им по-голове
Сдурел?
Не смей! Не смей! Так нельзя! напустился монах, размахивая крестом и силясь закрыть пытаемого собой.
А разве князь не велит пытать ворогов пред казнью, коли они, многое поведать могут? Ты что слову княжьему перечишь?
Священник застыл.
Или в вашей Византии людей не пытают не четвертуют, а братья другу друга скопят и ослепляют?
То другое, проговорил Евстафий.
Эва как? То есть, с благословения, можно и шкуру с человека спустить?
Бог не велел!
Почему? осведомился Нелюдь.
Потому что нельзя! Бог так не велел.
Это твой бог не велел, рыкнул Нелюдь. Мои мне ничего такого не говорили!
Нужно прощать врагов своих! Нельзя так, отец Евстафий говорил тихо, но голосом был тверд.
А как иначе? Прощать говоришь? Ты думаешь, поп он бы тебя пожалел? Тебя или кого иного здесь? Пожалел бы? Отвечай!
На все воля Божья.
Нет, задери тебя ваши демоны никакой тут его воли нету! Здесь просто кровь и грязь. А этот зарезал бы и тебя, и всех остальных. Без зазрений совести. Всех до единого до последнего сосунка. Нет видоков*10 нет тех, кто могут опознать, нет опасности для его шкуры! Вас никого бы не было! И он такой не один. Они не все здесь! Князю нужно знать, кто ему помогал. Понимаешь? Чтобы вас же от них оборонять. Так как твой бог тебе подсказывает это сделать? Отвечай!
Хотя бы не здесь, Лютик, подала голос хозяйка таверны она была ранена мечом в левую руку, но держалась молодцом. Не здесь очень прошу. Здесь дети! Хватит им страхов, натерпелись уже. Не нужно прошу.
Людолов некоторое время мрачно молчал. У его ноги скуля, отходила собака с перерубленным хребтом досадливо поморщившись, он мощным ударом ноги перебил ей шею. Потом схватил за шиворот раненого и подтянул к камину.
Сарай есть, где ничего нету? осведомился он, сунув подобранный из камина раскаленный докрасна уголь прямо в раны в ногах раненный кричать не мог, только застонал и впал в забытье. Песий потрох потерял много крови и долго не продержится чую. У меня мало времени, потому думай быстро!
Людолов некоторое время мрачно молчал. У его ноги скуля, отходила собака с перерубленным хребтом досадливо поморщившись, он мощным ударом ноги перебил ей шею. Потом схватил за шиворот раненого и подтянул к камину.
Сарай есть, где ничего нету? осведомился он, сунув подобранный из камина раскаленный докрасна уголь прямо в раны в ногах раненный кричать не мог, только застонал и впал в забытье. Песий потрох потерял много крови и долго не продержится чую. У меня мало времени, потому думай быстро!
Есть-есть, испуганно закивала хозяйка таверны. Хват проводит.
Добро, буркнул людолов. Постепенно, по-чуть-чуть, лихорадка боя его начинала отпускать. Уберитесь пока тут, а то, как на скотобойне, ей-ей!