До пятого класса маленький Алёша считался чуть ли ни отличником, не считая вечного неуда по поведению. Он любил и что очень важно понимал математику и другие предметы, такие как: история, география, биология, зоология, но пожалуй что и всё. Остальные предметы он не считал для себя полезными и не уделял им серьёзного внимания. Тройка по нелюбимым предметам образовывалась как-то сама собой. Видимо педагоги понимали, что мальчик при желании мог бы изучить их предмет, но того желания с его стороны как раз то и не было. Мальчик с раннего детства играл в шахматы, к которым приучил его отец. Алёша по своей воле ещё с десяти лет записался в шахматную секцию в районном Доме пионеров и доигрался до участия в большом турнире во Дворце пионеров на Ленинских горах и чуть позже получил второй юношеский разряд.
Как-то, будучи в соседнем Доме пионеров Свердловского района, его там заинтересовала весьма необычная секция, она была вроде бы шахматная, но и мини-футбольная в тоже время. Это было новое слово во внешкольном интеллектуальном и физическом воспитании подростков. Секция или кружок включала в себя умственную шахматную и активную физическую футбол, составляющую. Жаль, что такие комбинированные секции не получили дальнейшего широко распространения в СССР. Ребёнку просидевшему несколько часов за партой, а потом ещё два-три часа за шахматной доской, просто жизненно необходима была активная двигательная разрядка. Занятия по шахматам начинались с семнадцати восемнадцати часов. Участники подтягивались по разному, кто когда успевал, в зависимости от места проживания. Ребята прибывали, рассаживались за шахматы по парам, начинали играть. Примерно с двадцати до двадцати одного часа тренер, как правило не меньше чем кандидат в мастера спорта, преподавал собравшимся теорию шахмат, а затем, когда уже совсем стихало в здании средней школы, всей секцией во главе с тренером ребята отправлялись в спортзал, где занятия продолжались, но уже по футболу. В местном, допоздна работающем гастрономе перед его закрытием ребята набирали каких-нибудь булок-плюшек и треугольных пол-литровых пакетов молока по шестнадцать копеек. Таким образом шахматисты-футболисты подкреплялись в перерывах между футбольными таймами и сразу после игры, когда на всех нападал какой-то зверский аппетит. Футбол заканчивался далеко за полночь. Школа находилась в Вадковском переулке недалеко от Савёловского вокзала. Никакой общественный транспорт в это время уже не ходил и неместные пацаны шли домой пешком по Новослободской улице, мимо Савёловского вокзала, дальше по Бутырской улице, потом по Дмитровскому шоссе до кинотеатра «Комсомолец». Шли ночью по широким пустынным улицам весело и громко обсуждая прошедшую игру, проводя разбор полётов и даже размышляя о высоких материях. У кинотеатра «Комсомолец» их пути расходились, а Алексей шёл дальше один до кинотеатра «Ереван» и своего дома на Селигерской улице. Что удивительно усталости он тогда совершенно не чувствовал.
Самое интересное, когда уже во взрослой жизни он вспоминал эти многокилометровые прогулки с ребятами после многочасовых ночных футбольных матчей, у него всегда возникал вопрос к самому себе: «Неужели это всё было на самом деле, неужели я это мог?! Неужели ребята это могли?!» Алексей напряжённо вспоминал: конечно же он должен был смертельно уставать, но не мог вспомнить ничего подобного, усталости он не помнил вообще. Наоборот их трудно было оторвать от футбола и если бы не тренер, они играли бы, и играли дальше до самого рассвета и вообще пока бы наверное не упали бы совсем без чувств. Такие занятия проходили два раза в неделю, во вторник и четверг. Все ребята с нетерпением ждали этих дней и как казалось Алёше, они все тогда были счастливы таким простым, но таким настоящим мальчишеским счастьем.
5.Бульвар
Отец Алексея умер рано и как-то неожиданно для всех. Иван Андреевич каждый год почти на всё лето уезжал в санаторий, к этому все привыкли. Привыкли также и к тому, что к первому сентября он всегда возвращался, а тут уже был самый конец августа, а отец всё не приезжал. Маму Алексея Светлану Николаевну, тогда привёл её двоюродный брат дядя Володя, в то время уже полковник. Алёша в это время выходил из дома и тут он увидел всю заплаканную маму, он первый раз видел её такую качающуюся из стороны в сторону. Мальчик совершенно не понимал что происходит, оторопел и замер на месте как монумент, пока к нему не подошёл дядя Володя, посадив Светлану Николаевну на лавочку возле подъезда.
Крепись и держись, мой золотой! Твоего папы Ивана Андреевича больше нет произнес дядя Володя, крепко по-мужски сжав тринадцатилетнему мальчишке руку. Мужайся!
«Как-то по-дикторски произнёс, словно объявил войну» подумал тогда Алексей, ещё не понимая смысл сказанного. Мальчик долго молчал, слёз не было, но он словно отключился от внешнего мира. Ещё несколько дней он провел в таком совершенно выключенном состоянии, пытаясь осознать что же произошло и как ему теперь с этим дальше жить.
Прошло несколько дней пока мама Алексея пришла в себя. Опомнившись, она вызвала из Черкизово бабу Любу, которая к тому времени уже вышла на пенсию. Она по просьбе Алёшиной мамы должна была готовить, убираться и присматривать за Алёшей. Баба Лена, неразлучная всю жизнь с ней её родная сестра, недавно умерла и её место в жизни Любови Александровны заняла мама Алёши.
С этого трагического, переломного и страшного 1976-го года для тринадцатилетнего Алеши началась совсем новая жизнь, но уже какая-то не совсем полноценная, без чего-то очень важного близкого и родного, будто у него ампутировали какую-то часть тела. У него создалось впечатление, что всё, что было до смерти отца перечеркнуто его смертью и больше возврата к этому нет. Этой, какой-то удивительно сухой осенью, почти совсем без дождей, Алёша находился на уже знакомом ему Ваганьковском кладбище впервые уже не в качестве экскурсанта, сопровождающего бабушек и путешествующего по чужим могилам как это было раньше на пасху и в другие памятные дни. Теперь он был участником похорон, провожал родного человека в последний путь. Когда уже собирались опускать гроб в могилу, баба Люба подвела мальчика к самому гробу, чтобы он попрощался с отцом. Алёша также как мама, следующим после неё, прикоснулся губами к холодному папиному лбу. «Это смерть она холодная, я её помню подумал тогда Алёша. А вот и бездна!» мальчик взглянул на вырытую рядом глубокую яму от которой веяло холодом. Он хорошо помнил эту пустую холодную глубину, он был с ней уже знаком, когда тонул на Клязьминском водохранилище и на Плотине. Теперь эта холодная пропасть навсегда забирала его родного отца и он уже не мог ничего поделать, ничем помочь и ничего изменить. При этих мыслях к горлу подступали горькие слёзы, слёзы бессилия и отчаяния. После прощания и опускания гроба с отцом в яму, могилу долго, долго засыпали землёй. А Алёша, под впечатлением, всё это время стоял без движения в каком-то забытьи. Тогда, наверное, там у свежей могилы отца и закончилось его детство.
В школьном коллективе так же произошли существенные изменения, как ему показалось. Одноклассники за лето существенно подросли и повзрослели, и совсем перестали носить красные галстуки. Мальчишки почти все начали курить, а большинство девчонок уже попробовали свободной любви со старшими парнями. Шестиклассницы ушивали обычное форменное школьное каштанового цвета платье и подрезали его по последней мини-моде. Подрезали настолько коротко, насколько только это было возможно. Присесть или нагнуться в таком платье уже было невозможно, но мода, как и красота всегда требует жертв. Платье было ещё и ушито в оптяжку так, что Алексея всегда удивляло, как они его только на себя натягивали. В своём таком простом мини-прикиде девчонки просто сводили с ума весь противоположный пол. Сидящая рядом за партой с Алексеем, тринадцатилетняя Нина Николаева по прозвищу «Ника», уже давно гуляла с семнадцатилетнем парнем, бывшим учеником шэпэша Чириком. Ника ещё во втором полугодии шестого класса стала всё реже и реже посещать школу, а перейдя в седьмой, наконец «залетела» от Чирика и после этого, бросила школу совсем. В четырнадцать лет она родила, но по-прежнему продолжала тусоваться в шумных компаниях ровесников, только уже с коляской, продолжая свою весёлую жизнь как ни в чём не бывало. Ника заматерела и стала одной из «основных» чувих в своем дворе. Женитьба и рождение ребёнка, казалось, что даже прибавили ей солидности. Рассказывали что она как-то «отоварила» двоих совсем не слабых пацанов своего возраста с соседней улицы и добивала их уже лежачих ногами пока они не вырубились. После чего спокойно закурила и повезла коляску с ребёнком дальше. Несчастные были виноваты в том, что не очень вежливо попросили у неё закурить. За эту «борзость» и поплатились несколькими зубами и ребрами.
В школьном коллективе так же произошли существенные изменения, как ему показалось. Одноклассники за лето существенно подросли и повзрослели, и совсем перестали носить красные галстуки. Мальчишки почти все начали курить, а большинство девчонок уже попробовали свободной любви со старшими парнями. Шестиклассницы ушивали обычное форменное школьное каштанового цвета платье и подрезали его по последней мини-моде. Подрезали настолько коротко, насколько только это было возможно. Присесть или нагнуться в таком платье уже было невозможно, но мода, как и красота всегда требует жертв. Платье было ещё и ушито в оптяжку так, что Алексея всегда удивляло, как они его только на себя натягивали. В своём таком простом мини-прикиде девчонки просто сводили с ума весь противоположный пол. Сидящая рядом за партой с Алексеем, тринадцатилетняя Нина Николаева по прозвищу «Ника», уже давно гуляла с семнадцатилетнем парнем, бывшим учеником шэпэша Чириком. Ника ещё во втором полугодии шестого класса стала всё реже и реже посещать школу, а перейдя в седьмой, наконец «залетела» от Чирика и после этого, бросила школу совсем. В четырнадцать лет она родила, но по-прежнему продолжала тусоваться в шумных компаниях ровесников, только уже с коляской, продолжая свою весёлую жизнь как ни в чём не бывало. Ника заматерела и стала одной из «основных» чувих в своем дворе. Женитьба и рождение ребёнка, казалось, что даже прибавили ей солидности. Рассказывали что она как-то «отоварила» двоих совсем не слабых пацанов своего возраста с соседней улицы и добивала их уже лежачих ногами пока они не вырубились. После чего спокойно закурила и повезла коляску с ребёнком дальше. Несчастные были виноваты в том, что не очень вежливо попросили у неё закурить. За эту «борзость» и поплатились несколькими зубами и ребрами.