Аппарат по-прежнему был в лучшем случае «так себе», и, несмотря на растягивающуюся на добрый час-полтора настройку перед выступлением «Аквариума» в Рок-клубе, руководил которой экспансивный перфекционист Тропилло, добиться сбалансированного звука почти никогда не удавалось. По воле постоянно преследовавшей его злой кармы страдал от этой несбалансированности больше всех Курёхин его клавиши неизменно тонули в общем грохоте. Я прекрасно помню, как, влетая в гримерку после великолепного, на мой эмоциональный взгляд, ошеломительно мощного концерта, встречал там похоронно-угрюмое настроение Боря ревниво хмурился, а Курёхин был и вовсе в ярости, злясь на всех одновременно и на Гребенщикова, и на Ляпина, и на Тропилло.
Аппарат по-прежнему был в лучшем случае «так себе», и, несмотря на растягивающуюся на добрый час-полтора настройку перед выступлением «Аквариума» в Рок-клубе, руководил которой экспансивный перфекционист Тропилло, добиться сбалансированного звука почти никогда не удавалось. По воле постоянно преследовавшей его злой кармы страдал от этой несбалансированности больше всех Курёхин его клавиши неизменно тонули в общем грохоте. Я прекрасно помню, как, влетая в гримерку после великолепного, на мой эмоциональный взгляд, ошеломительно мощного концерта, встречал там похоронно-угрюмое настроение Боря ревниво хмурился, а Курёхин был и вовсе в ярости, злясь на всех одновременно и на Гребенщикова, и на Ляпина, и на Тропилло.
Чуть ли не единственным сценическим номером на концертах «Аквариума», где в те времена блистал Курёхин, был короткий дуэт, в котором Боря пел своего любимого Вертинского («Ты успокой меня»). Избавившись от всяческой конкуренции, Серёжа вовсю резвился на открывшемся вдруг инструментальном просторе, разливаясь романтически-душещипательными и казавшимися бесконечными рояльными пассажами. Игривый и ироничный Курёхин, нисколько не теряя своего постмодернистского стеба, вдруг обретал неожиданную для него сентиментальность, а романтик Гребенщиков, совершенно искренне вкладывая душу в мелодраматический текст, заражался вдруг нехарактерным для себя ироническим стебом. Номер этот один из самых ярких и удачных примеров сотрудничества Курёхина и Гребенщиков к сожалению, ни в один из многочисленных альбомов «Аквариума» так и не вошел, и только много позже старая концертная запись появилась на изданном в 2012 году московской «SoLyd Records» двойном альбоме «Сергей Курёхин в Аквариуме». Альбом, в отличие от моих ожиданий и, как мне кажется, к сожалению, не стал антологией лучших моментов курёхинского участия в группе, но опубликованные на нем и ранее не издававшиеся записи многое проясняют в непростых отношениях Курёхина и БГ и в той роли, которую Сергей играл в знаменитой группе.
Неслучайно именно этот концерт март 1983 года в подмосковном Жуковском продюсер «SoLyd» Андрей Гаврилов[158] решил выбрать для иллюстрации присутствия Курёхина в составе «Аквариума». Нечастый случай, когда клавиши Сергея действительно хорошо слышны, и когда они в отсутствие Ляпина несут на себе основную музыкальную нагрузку в инструментальной палитре группы. И не только клавиши. Здесь есть редкая возможность услышать пусть короткие и довольно неуклюжие, но вполне характерные острые фриджазовые выкрики курёхинского саксофона (помните слова из взятого буквально тремя месяцами ранее интервью: «совсем недавно я вдруг понял, что всю свою жизнь я мечтал играть на саксофоне»). Несколько месяцев он пугал всех громогласными заявлениями о смерти фортепиано и о страстном желании научиться играть на главном джазовом инструменте. Впрочем к лучшему, ли к худшему, дальше нескольких подобных попыток дело не пошло, и саксофон был очень скоро благополучно забыт.
Дружба и теснейшее творческое общение между Курёхиным и БГ не распространялась на остальных членов «Аквариума», хотя внешне Сергей поддерживал со всеми прекрасные отношения. Более того, изнутри в особенности со стороны не без основания чувствовавшего посягательство на свою позицию музыкального стержня группы Дюши нарастало раздражение и недовольство все расширяющейся ролью Курёхина в «Аквариуме» и его чем дальше, тем более определяющим влиянием на БГ. Тем более что и «Аквариум» не как музыкальная группа, а как общность создавших его людей в 19831985 годах переживал не лучший период. Гаккель[159] начал свою растянувшуюся на годы серию уходов-возвращений; Дюша серьезно заболел и проходил период довольно тяжелого и изнурительного лечения. В этой ситуации Курёхин, несмотря на появившуюся к уже тому времени «Поп-Механику», делал на сотрудничество с БГ все более и более серьезную ставку.
Он в свою очередь испытывал нарастающее раздражение по отношению к давним партнерам Гребенщикова по старому «Аквариуму». Как это виделось Сергею, с точки зрения музыкального мастерства они были столь же непрофессиональны, как и их лидер. Но, в отличие от БГ, они не только не порождали столь нужных ненасытно жадному до обновления Курёхину идей, но нередко весьма прохладно относились и к его собственным бесконечным экспериментам по радикализации формы. Курёхин считал старый «Аквариум» погрязшим в безнадежно устаревшей идеологии и музыке хиппизма («Я не хиппи», заявил он однажды со всей категоричностью). А главное, он старый «Аквариум» был тормозом и якорем на пути к казавшемуся Курёхину столь необходимым и, главное, возможным духовному и музыкальному перерождению вместе и пусть даже формально во главе с БГ.
Он в свою очередь испытывал нарастающее раздражение по отношению к давним партнерам Гребенщикова по старому «Аквариуму». Как это виделось Сергею, с точки зрения музыкального мастерства они были столь же непрофессиональны, как и их лидер. Но, в отличие от БГ, они не только не порождали столь нужных ненасытно жадному до обновления Курёхину идей, но нередко весьма прохладно относились и к его собственным бесконечным экспериментам по радикализации формы. Курёхин считал старый «Аквариум» погрязшим в безнадежно устаревшей идеологии и музыке хиппизма («Я не хиппи», заявил он однажды со всей категоричностью). А главное, он старый «Аквариум» был тормозом и якорем на пути к казавшемуся Курёхину столь необходимым и, главное, возможным духовному и музыкальному перерождению вместе и пусть даже формально во главе с БГ.
Кульминации этот процесс достиг на выступлении «Аквариума» на III рок-клубовском фестивале в марте 1985 года. Воспользовавшись объективными и субъективными обстоятельствами, Курёхин сумел убедить Гребенщикова выступить в совершенно необычном и потенциально взрывном составе. Титов, окончательно к тому времени вытеснивший Файнштейна[160], в роли бас-гитариста, вполне Курёхина устраивал. К Трощенкову он относился терпимо, хотя и предпочитал более привычного ему по «Поп-Механике» и куда более изощренного и изобретательного Кондрашкина. Но тут, как я понимаю, Боря настоял на своем. Кондрашкина, который играл практически на всех песнях «Треугольника», «Акустики» и «Электричества», он знал очень хорошо, относился к нему с уважением, но считал его барабанщиком малоритмичным (как мне кажется, совершенно несправедливо, но не об этом сейчас речь). Сошлись на компромиссе, и Кондрашкин занял место перкуссиониста.
Но главная козырная карта была вытащена именно из курёхинской колоды. Под именем «Валентин Пономарёв» на сцену вышел специально вызванный для этого из Вильнюса Владимир Чекасин. Сценическое имя Чекасина было выбрано не случайно и отсылало к усиленно проводившимися Курёхиным в составе «Аквариума» двумя-тремя годами ранее экспериментам. Но тогда и Чекасин, и Валентина Пономарёва, чей дух был столь остроумно вызван на сцену чекасинским псевдонимом, вливались в обширный состав группы с Файнштейном, Дюшей, Гаккелем, Ляпиным и призваны были лишь вносить яркие, мощные, но все же дополнительные, обогащающие, но не основные краски в привычную инструментальную палитру и текстуру электрического «Аквариума». Здесь же Чекасин был сознательно и определенно выведен на первый план.
Уже упоминавшийся альбом «Сергей Курёхин в Аквариуме» содержит полную запись того самого концерта марта 1985 года. До выхода диска в 2012 году спустя более чем четверть века после памятного концерта я этой записи не слышал ни разу, но она полностью подтвердила прочно сохранившееся у меня о нем ощущение. Тяжелое, мрачное, давящее ощущение и от звука, и от облика представшей на сцене под старым, обожаемым всеми названием новой, никому неведомой группы. Чекасин, в соответствии с выстроенной Курёхиным аранжировочной концепцией, не только, как это принято в песне, солировал в заранее отведенных проигрышах, но играл практически непрерывно, внося очень характерную краску своего резкого визгливого саксофона во всю музыкальную фактуру. Курёхин, переключившись с более привычного для него на концертах «Аквариума» фортепиано на электронные клавиши, создавал плотную звуковую подкладку, изредка прорываясь в пространные пассажи, которые на записи, увы, все равно почти не слышны привычная курёхинская карма? Уже этих двоих казалось так много, что звуковое украшательство кондрашкинской перкуссии на фоне сплошного ритма трощенковских барабанов и пульсирующе-певучего титовского баса мало что добавляло в общий поток могучего звукового урагана. Притихший зал недоуменно-испуганно выдержал обрушившийся на него шквал непривычных звуков и проводил группу сдержанными аплодисментами.
Мои чувства тогда, в 1985-м, были в полном смятении. С одной стороны, я как приверженец и, более того, апологет и пропагандист любого и всяческого авангарда должен был радоваться движению своих любимых музыкантов в сторону страстно поддерживаемой мною новой музыки. С другой, я к тому времени уже был бесповоротно и глубоко очарован эстетикой «Аквариума» такого, каким я его узнал и полюбил по «Синему альбому», «Треугольнику», «Акустике» и «Электричеству». До сих пор вторжение Курёхина в «Аквариум» даже на тех концертах, когда оно казалось очень существенным и почти доминирующим, не ломало, тем не менее, привычного облика группы. То, что я услышал в тот вечер, могло быть хорошо, даже здорово (я поначалу просто не мог определиться, понравилось ли мне); могло быть революционным прорывом; но это был не «Аквариум». В присутствии и при негласном попустительстве Бориса Гребенщикова, на глазах у всего рок-Ленинграда, у него уводили его детище.
Гребенщиков, как мне показалось тогда, и как я считал все эти годы, прекрасно почувствовал направленную лично на него угрозу, исходившую (пусть и не злонамеренно) от ставшего столь тесным и подавляющим сотрудничества с Курёхиным. Саша Титов подтвердил это мое ощущение: «Боб тогда напрягся». Это было куда серьезнее вызывающих экстаз зала бесконечных ляпинских соло. Не стоит забывать, что происходило это еще в доперестроечные времена, и никаких официальных концертов, никакого телевидения не было и в помине. Фестиваль Рок-клуба был пиком, главным и важнейшим событием рок-года, единственной существовавшей на тот момент табелью о рангах. «Аквариум» на том фестивале редчайший случай остался вообще без призов. Пусть в глубине души Боря, разумеется, слишком хорошо знал себе цену, чтобы принимать близко к сердцу присуждаемые на фестивале лауреатские места и награды. Пусть знали ему цену и просвещенная рок-общественность («Да, в данном случае БГ постигла неудача. В каком смысле неудача? В том, что он не попал в лауреаты? Мне кажется, что он вполне может хихикнуть разок по этому поводу и идти спокойно заниматься своим делом дальше», справедливо написал в рецензии на концерт в журнале «Рокси» Алек Зандер Саша Старцев[161]), и фестивальное жюри. Но все же полное игнорирование со стороны жюри выступления «Аквариума» не задеть Гребенщикова не могло. Тем более на фоне триумфального, хоть и внеконкурсного выступления «Поп-Механики» и специального приза «за поиск новых музыкальных выразительных средств», которым был отмечен Сергей Курёхин.