Я кивнул, хоть и не вполне понял, о чем он.
Это уж нас не касается.
Ошибаешься, гавкнул он каким-то странным тоном. Очень даже касается.
Я пристально всмотрелся в него. От лунного сияния бритое могучее туловище казалось еще более поджарым. Глаза мерцали в полутьме.
Ты что хочешь пойти туда?
И услышал, как он засмеялся сквозь зубы. Даже не засмеялся, а заворчал свирепо.
Освободим наших, сказал он. И отомстим тем, кто похищал их. Око за око, клык за зуб.
От этих слов я вздрогнул.
Без пощады?
Как иначе?
Я склонил голову набок, внимательно разглядывая его.
Я думал, ты уже упился местью, друг мой.
Слишком долго я жаждал.
Думаю, рано или поздно ими займется человеческое правосудие.
По сравнению с нашим их правосудие это полное дерьмо.
Я еще немного поразмыслил. И воспоминание о несчастных спаррингах, которые сидят в клетках, ожидая решения своей судьбы, сильно взволновало меня. Но все же возразил:
У многих здешних двуногих есть детеныши.
Какая разница? Вырастут станут такими же.
Я удивился тому, как холодно это прозвучало.
Но есть же и хорошие хозяева
Где? В Каньяда-Негра?
Не знаю В смущении я поскреб ухо. Ну, в городе Разве нет? Есть еще места где-то.
Мое место теперь здесь. Другого не знаю.
Мы лежали, соприкасаясь мордами. И я чувствовал, какой у него ледяной нос.
Брось эту затею, Тео. Забудь.
Аф-аф-аф Не смеши меня, Арап, смех его больше напоминал стон. Детеныши или взрослые не важно Убьем, скольких сможем, как на Живодерне, и пусть наш Великий Пес или их Господь Бог отсортирует хороших и плохих.
Я задрожал. А ведь вы знаете я жизнью выдублен на славу и всякое видал. И на теле у меня, и в памяти немало шрамов. Но услышанное даже меня смутило. Это было выше моего понимания. Выражаясь в стиле Агилюльфо, я никогда не упивался кровью. И жестоким быть мне всегда приходилось по необходимости. Однако так получалось, что Тео смотрит на это иначе.
Ты раньше не был таким.
Не помню, каким я был раньше, зато знаю, каков я ныне. Знаю, во что меня превратили, он нетерпеливо дернул головой. Пойдешь со мной?
Зловещей тенью он уже шел по склону вниз. Как волк, которого голод заставляет оставить щенков в логове и спуститься в долину. Однако Тео не бросил щенков, и гнал его не голод, а месть.
Погоди, сказал я, смирившись. Ладно, пойду с тобой. Но людей убивать больше не стану. Помогу тебе напасть на них. Но никого не убью.
Он рассмеялся, как раньше зловеще и мрачно.
Да не беспокойся, я сам справлюсь И не сомневаюсь, что сидящие в клетках захотят мне подсобить.
Тео не ошибся. В помощниках недостатка не было.
Мы вошли в Каньяда-Негра, что называется, под покровом ночи, двигаясь бесшумно, как некие собачьи коммандос. Завернув за ряд клеток, я наткнулся на дога-сторожа, который буквально окаменел от изумления, увидев, что я жив и даже виляю хвостом. Освещенный луной Тео стоял чуть поодаль и смотрел на нас, пока я рассказывал догу обо всем, что было. Не умолчал и о том, что будет, и добавил:
Выбирай, на чьей ты стороне.
Он задумался на миг. Даже в полутьме ясно видна была у него на морде моральная, извиняюсь, дилемма. То ли сохранить верность хозяевам, которые в грош его не ставят, то ли погибнуть от лап двух таких профессионалов, как мы с Тео. Разумеется, сомневаться тут было не в чем, но к чести его должен сказать, что убедить себя он дал не сразу.
Все же это хозяева, р-р-гав, твердил он.
Уголовный сброд, говорил я. Мрази, продающие наркоту бедолагам, ворующие собак и отправляющие их на Живодерню Они не заслуживают твоей верности. Недостойны собачьего уважения.
Но они же мои хозяева.
Я вздохнул.
Ладно, коллега, решай сам. Либо поднимешь тревогу и сдохнешь, либо примкнешь к нам.
Он еще немного подумал и наконец вымолвил:
Жизни много не бывает.
Вот и я так думаю.
Есть свои преимущества в том, чтобы вертеть хвостом подольше.
Жизни много не бывает.
Вот и я так думаю.
Есть свои преимущества в том, чтобы вертеть хвостом подольше.
Есть и немало их.
А чтобы прожить подольше, желательно не помереть пораньше.
Прямо с языка у меня снял.
Ладно, окончательно решился он. Я пойду с вами, однако нападать ни на кого не буду Клетки вам открою, если хотите, но не более того.
Годится, ответил Тео. Сколько тут двуногих?
Два семейства. Круглым счетом человек двадцать, вместе с четырьмя-пятью сопливыми детенышами.
Оружие у них есть?
Как положено. Пара обрезов, ножи и прочее в том же роде.
Ну, пойдем тогда, займемся делом, а то скоро рассветет.
И мы занялись. Дог, как и обещал, лапой и носом открывал клетки. А мы с Тео подошли к лачугам и остановились в темноте перед ними.
Когда поднимется лай, они наверняка выглянут посмотреть, в чем дело, еле слышно проурчал мой напарник.
Напряженно застыв, мы подождали еще немного. Где-то в отдалении залаяла собака. За ней другая, и вскоре вся Каньяда огласилась многоголосым хором. Десяток или больше черных теней заметались во все стороны с оглушительным ликующим лаем. Невольники праздновали освобождение.
Вспыхнул свет в окнах, распахнулись двери, выскочили люди с фонарями, и тогда мы с Тео кинулись на них.
· 12 ·
Без закона и хозяина
Рассвет застал нас в горах: город остался уже вдалеке, а в извилистой глади реки отражалось золотисто-красное небо. Нас было душ двадцать, и мы уносились прочь от Каньяда-Негра, оставляя за нашими хвостами разор и смерть. Был даже дым, поднимавшийся высоко в небо, потому что в свалке в резне, как уточнил бы Тео, перевернулась жаровня и одна из лачуг занялась огнем.
Мы остановились на последней вершине, у дороги, которая шла вниз, к реке и там пересекалась с шоссе, выводившему к мостам и к городу. Среди нас были собаки разных пород лабрадоры, сеттеры, легаши и беспородные уличные дворняги, всех размеров и мастей, кобели и суки. Одних украли у хозяев, других подобрали на шоссе или за городом после того, как хозяева их бросили. Был тут и Красавчик Борис со своими тремя подружками. И все мы сгрудились на гребне, глядя, как за домами дальних городских окраин встает солнце. Мы чувствовали смрад промышленных выбросов, слышали гул и рокот первых автомобилей, постепенно заполнявших улицы, а за спиной у нас благоухали чабрецом, смолой и дроком поля и луга. Легкий ветерок покачивал ветви тополей, и светлая изнанка их листьев будто вспыхивала на свету.
Остановившись в этом месте, начали мы держать совет, поднялся лай у одних озабоченный, у других восторженный. Те, кто был в свое время похищен, желали немедленно и как можно скорей вернуться к своим хозяевам. Другие более осторожные или благоразумно предусмотрительные напоминали, какие опасности будут ожидать нас по пути: можно угодить под машину на шоссе, стать добычей живодеров из зеленых фургонов, колесящих по улицам, или попасться в руки еще каких-нибудь злонамеренных негодяев. Зачем нам шило на мыло менять, из огня да в полымя попадать? Те, кто отдавал себе отчет в том, что случилось в Каньяде непосредственных участников побоища было мало, почти все на самом деле в одиночку сделал Тео, а я, например, дрался так, чтобы никого не покалечить, и старался спасти человечьих щенков так вот, они напоминали, какие последствия может это иметь для нас.
Покуда сталкивались и противоборствовали мнения, я смотрел на Тео. А он худой и мускулистый, о чем уже было сказано, бритый наголо, отчего все его рубцы были видны, с коротко подрубленными ушами, придававшими ему еще более свирепый и опасный вид, помалкивал, отсев в сторонку и слушая перепалку остальных участников нашей авантюры. Выждав немного, я подошел к нему и спросил:
И что теперь, Тео?
Он ответил не сразу. Сперва взглянул на меня так же, как на Живодерне вскинул светлые холодные глаза, отражавшие свет зарождающегося дня. Потом немного сморщил морду в коросте засохшей человечьей крови, вывалил язык меж клыков и изобразил улыбку. Но не ласковую и не дружескую, а отчужденную и жестокую.
Я остаюсь, сказал он.
До меня не сразу дошел смысл этих слов.
У тебя же хозяйка есть, Тео, начал я приводить доводы. Ты в доме живешь Я и пришел-то, чтобы вернуть тебя туда.
Сказал же я остаюсь. Нет у меня хозяйки и дома тоже нет.
Я сглотнул.
А Дидо?
Улыбка его стала еще горше и жесточе.
Ты сумеешь объяснить ей, сказал он. Или не сумеешь, но это все равно.
Он оглядел собак, которые сбивались в кучки, жарко спорили, лаяли, виляли хвостами. Среди прочих виден был и Красавчик Борис в окружении своего гарема как говорится, водой не разольешь: борзой посматривал на нас издали, не решаясь обратиться и в явно смущении ковырял лапой землю. Когда открыли клетки в Каньяда-Негра, он выскочил, но в бойне участия не принял. Дамский угодник и любимец рожден был не для битв и разевать пасть, чтоб в герои попасть, не собирался. Был тут и дог-охранник, помчавшийся в горы вместе со всеми. Да, так вот, Тео задумчиво оглядывал это пестрое воинство.
Помнишь, вдруг спросил он, Агилюльфо как-то рассказывал нам про одного римского гладиатора, который восстал против своих хозяев?
Да. Спартаком вроде бы его звали.
Кажется, да. Имя не запомнил. Но факт, что он гулял на воле, сражался против своих бывших хозяев, повел за собой и поднял на борьбу тысячи рабов.
Что было, то сплыло, Тео. И потом это все человечьи дела.
Он взглянул с издевкой:
Это точно?
Я не без сомнений показал на наших спутников:
Я знаю, докуда ты намерен дойти. Но говорю же времена ныне другие. У людей теперь есть средства покончить с любым мятежом в несколько дней.
Может, и так, а может, и нет. Он посмотрел по сторонам и добавил с тяжелым вздохом: Но есть ведь еще поля, леса, горы, где наша свора сможет укрыться. Есть ручьи с чистой водой, зайцы для пропитания Да и скотина кое-где пасется. Есть места, где мы будем свободны, как наши двоюродные братья-волки.
Волки профессионалы, ремесло свое знают до тонкостей. Ничем, кроме охоты и добычи, в жизни своей не занимались, а мы привыкли жить вольготно, о еде не думать: знаешь, что накормят и галет собачьих дадут на закуску.
А потом все это приятство вдруг кончается.
Я очень пристально и неотрывно смотрел в его холодные глаза. Тео улыбался скупо и как-то странно.
Спартак и его люди в конце концов оказались на человечьей псарне, где римляне или кто там был? их всех истребили. И точка.