Может быть, и так. Даже наверняка так. Однако до тех пор они были свободны. И не было над ними ни закона, ни хозяина.
Мы в упор всматривались друг в друга. Я вдруг почувствовал, как горячая волна поднимается от груди к горлу и дальше к глазам: так бывало у меня в детстве, когда я остро ощущал свое одиночество. И наваливалась нестерпимая тоска.
Я не пойду с тобой, Тео.
Знаю.
И, отвернувшись от меня, направился к собакам.
Береги Дидо, добавил он, не оборачиваясь.
Подойдя к остальным они почтительно расступились перед ним, Тео вспрыгнул на камень. Выглядел он величественно и импозантно, чему способствовали его шрамы и весь облик бойца образчик непобедимого воителя с бурой коркой человечьей крови на морде и передних лапах.
Слушайте меня, друзья! взвыл он.
Таким надменным и свободным, высящимся над толпой собак, приветствовавших его дружным лаем, я и запомнил Тео навсегда. Силуэт его четко вырисовывался на фоне с каждой минутой светлеющего золотистого неба.
Восемь месяцев спустя, выйдя в обществе Агилюльфо и Мортимера с Водопоя Марго, я наткнулся на полицейского пса Фидо.
Уже слыхал, наверно, про Тео? спросил он.
Мы уставились на него в удивлении. Никаких вестей о старом друге мы не получали. Знали только, что он увел большую часть освободившихся собак куда-то в горы, где они и укрылись. Лишь полдесятка примерно вернулись в город. Все прочие, включая Красавчика Бориса с его одалисками и караульного дога, последовали за ним и образовали дикое племя, которое постепенно увеличивалось за счет брошенных или беглых собак. И с течением времени эта свора сделалась опасней, чем стая волков, и ущерб причиняла больший. Просто какие-то четвероногие партизаны. К нам из мира людей иногда доходили отрывочные сведения об их налетах то попадутся мятые газеты с фотоснимками, то мелькнет репортаж в телевизоре кого-нибудь из наших хозяев или в витрине магазина радиотоваров. Бродячие собаки наносят большой вред, слышали мы. Четвероногие бандиты опустошают поля. Жалобы и протесты пастухов, скотоводов и прочих. Кадры с распотрошенными лошадьми, овцами, телками, залитые кровью стойла и хлева. Одичалые псы сеют панику. И дальше в том же роде.
Ну, так что там Тео? спросил я.
Как веревочка ни вейся, а конец будет. Все-таки поймали его, Тео вашего.
Сердце у меня замерло.
Как это случилось?
Человечья полиция ее еще называют Гражданская гвардия подстроила им ловушку. И когда те пировали в овчарне накрыли. Тео оказался в числе схваченных. Он же был вожаком.
Я все еще не отошел от оторопи:
И он дался живым? Не верится.
Фидо мотнул хвостом, что у нас заменяет пожатие плечами.
Судя по всему, его загнали в какой-то тупик Люди оказались очень проворны он глазом не успел моргнуть, как ему набросили петлю на шею. Ему и еще кому-то.
Не повезло, скорбно заметил Мортимер.
Фидо кивнул:
Не говори Сами можете представить, что его ждет или уже дождалось приют, укол и вечный сон Думаю, сейчас он со своими ребятами плывет к Темному Берегу.
Dulce et decorum est pro canis libertas mori, торжественно и печально произнес Агилюльфо[10].
По кривой дорожке пойдешь беду наживешь, очень вольно перевел Фидо.
Агилюльфо недовольно вздернул бровь и тоном ученого педанта заметил:
Я не так сказал.
А я так. Понял? По Тео давно уже шприц плакал.
Бедолага, заметил Мортимер. Жалко его. Замечательная личность была.
Агилюльфо воззрился на него с философической укоризной:
Тео бедолага? Вот уж нет. Сам посуди. Он восемь месяцев был счастлив, носясь по полям и горам. Как он сам того хотел свободным. Собачьим партизаном. И друзья его были с ним.
Друзья и подруги, вставил Мортимер, облизываясь. Р-р-гав, отличная компания была у него все это время.
Фидо кивнул.
Ну, это да, равнодушно согласился он. Имел успех. И пользовался им.
Да не то слово! Феноменальный успех! Почище любой кинозвезды. Родольфо Карантино или как его там? просто тьфу по сравнению с ним.
А теперь вообразите его на воле, перебивая всех, встрял Агилюльфо. Среди сосен и ручьев с чистейшей водой На буколическом, так сказать, фоне. И он самый главный. Естественно, они там все от него без ума были.
Ну, это само собой, нет? Этого у него уже никто не отнимет, его при нем останется
Все трое вдруг замолкли и взглянули на меня, словно в растерянности, потому что я пасть не открывал и всем видом своим показывал, что не склонен к дискуссиям. Повисло неловкое молчание.
Ну, в общем, Арап, прими мои соболезнования пробормотал наконец Фидо, сообразив в чем дело. Знаю, что вы дружили. Знаю, что
И осекся. Каждая собака в нашем городе знала о том, что случилось в Каньяда-Негра и на Живодерне. И какова была моя роль в этом. Но я уже говорил, что этот пес был малый неплохой, хоть и служил в полиции и умом не блистал.
Ладно, пойду, сказал он. Счастливо оставаться.
Спокойного дежурства, пожелал ему Мортимер.
Спасибо. Фидо вдруг что-то вспомнил. Привет от меня Дидо. Как она там?
Нормально.
Все так же хороша? Вы по-прежнему вместе?
Да. Как раз сейчас собираюсь к ней наведаться.
Он помахал мне хвостом и спросил с благодушным лукавством:
Щеночков на подходе нет пока?
Нет, отвечал я. К сожалению.
Ну, зато и хлопот-забот нет Ладно, так не забудь передать ей привет от меня?
Не забуду.
И напомни заодно, что через неделю вам обоим делать прививку от бешенства.
Мы втроем Агилюльфо, Мортимер и я неспешной короткой рысцой продолжили путь. Никто не говорил о Тео. Мы были уже почти у самого моста и собирались распрощаться, как такс вдруг остановился и сделал стойку, словно легавая, показывая лапой и мордой на магазин радиотоваров.
Смотрите-ка
Мы подошли к самой витрине. Там работали несколько телевизоров, и все показывали одно и то же. Люди называют эту передачу «выпуск новостей». Местных притом новостей. Звук до нас не доходил, слова в бегущей строке мы прочесть не могли, но суть уловили.
Да это же про Тео, сказал Агилюльфо.
Мы все прильнули мордами к стеклу. На экранах мелькал пейзаж, похожий на поле битвы: высаженные ворота в крытый загон, залитая кровью земля и на ней полдюжины овец, распоротым брюхом вверх. Мертвей не бывает. Видно было, что кто-то порезвился тут с ними всласть. Потом вышел пастух с очень злым лицом и что-то заговорил в подсунутый ему микрофон, указывая на жертв этой резни. И наконец камера наехала на зарешеченную клетку, которую охраняли два жандарма.
Обалдеть вскричал Мортимер. Вот это да!
В клетке, блестя глазами, сидели два пса грязные, еще со следами крови на морде. Один маленький, коротконогий, с большими темными глазами чем-то напомнил мне бедного Куко, убитого мной в Каньяда-Негра. Он жалобно смотрел в камеру, всем видом своим выражая несколько наигранное и чрезмерное раскаяние, как те человечьи преступники, которые, будучи схвачены с поличным, уверяют, будто грабят и убивают с голоду и это общество сделало их такими. Пытаются до самого конца, до расстрельной стенки, убедить судей в своей невиновности. Барахтаются отчаянно до последнего: а вдруг выплывут? Ну, а нет, значит, нет.
Что там значат эти буквы? нетерпеливо спросил Мортимер.
Не знаю, отвечал Агилюльфо. Но дело-то ясное. Накрыли их на горячем, как говорится, когда они жрали овечек.
И ведь ни одной в живых не оставили
Кушать, наверно, очень хотели.
Да нет, это не с голодухи, Мортимер скептически затряс ушами. Это им повеселиться захотелось. Экое побоище устроили.
Второй пес в клетке был Тео. В отличие от малыша, которого он был чуть ли не вдвое больше, мой бывший друг никого не пытался разжалобить. Мускулистый и крепкий, со все еще окровавленной мордой, он сидел устойчиво и прочно, глядел прямо в объектив камеры пристально и с вызовом, словно говоря: «Выпустите меня начну все сначала». Никогда еще не видел я его таким невозмутимым и уверенным в себе. Но глаза его, по-прежнему точно подернутые изморозью, блестели теперь какой-то насмешливой покорностью судьбе.
Натуральный Спартак, восхищенно заметил Агилюльфо.
И в глазах этого пса, который был когда-то мне лучшим другом, в глазах, устремленных прямо на меня, словно я стоял за камерой, мне легко было прочесть итог его бытия и нашу дружбу, и бой в Живодерне, и эти восемь месяцев приключений, когда в лунные ночи он слал свой голос в звездное небо, мчась по горным отрогам во главе своры своих псов некогда верных человеку, потом преданных им, и, наконец, сбившихся в шайку вместе с другими товарищами по несчастью. С другими изгоями, лишенными надежды, закона и хозяина. Тут я понял, что Тео подходит к финалу, который сам же избрал себе, и делает это спокойно, ибо по горло сыт и свободой, и нежной бараниной, и свежей водой из ручья, и, полагаю, любовью хорошеньких сучек. Теперь он закрыл свой счет к людям и к самой жизни. И был удовлетворен и счастлив.
Стоявший рядом Агилюльфо улыбнулся печально. И едва ли не торжественно.
Он видел объятые пламенем боевые корабли на подступах к Ориону[11], сказал он.
И не сдрейфил, припечатал Мортимер.
Тут я почувствовал, что душу мне осенил благодатный покой, и со всей непреложностью понял Тео без страданий, без угрызений совести движется прямо к Темному Берегу.
Примечания
1
Агилюльфо поденко (podenco), то есть относится к старинной испанской породе охотничьих собак. Хотя Международная кинологическая ассоциания (МКФ) поместила поденко в группу «Шпицы и породы примитивного типа», эти высокие, легконогие, до худобы изящные собаки соединяют в себе черты борзых и гончих. Спор относить ли собак породы поденко к борзым или гончим занимает специалистов уже не одно столетие и даже нашел свое отражение в басне «Два кролика» выдающегося испанского поэта и комедиографа Томаса де Ириарте (17501791).
2
«Леди и бродяга» (Lady and the Tramp, США, 1955) полнометражный музыкальный мультфильм киностудии Уолта Диснея; Лесси редкой красоты собака-колли, заглавная героиня рассказа, а после романа «Лесси возвращается домой», написанного американским писателем Эриком Найтом. Первый фильм по книге был снят в 1943 году. Последний на сегодняшний день в 2020-м. Всего о Лесси было снято 6 телесериалов, включая два анимационных, и более двадцати полнометражных фильмов. Интересно, что хотя по книге и фильмам Лесси сука, во всех фильмах ее играли кобели потому что они крупнее, выносливее и не так линяют.