А Святослава вся в мать пошла. Златовласая, ясноокая, щечки розовые да упругие, носик маленький да аккуратненький, но не вздернутый, а благородного греческого профилю. Святослава в свои пятнадцать лет раскрасавицей стала, стройная, как лань, и прыткая. А когда дочка смеялась, зубки свои белоснежные и ровные раскрывая, все в доме озарялось светом ее внутренним, чистым. Понимал Никита Емельянович, что негоже такую девку одну в доме на полгода оставлять. Был бы рад, если б женкой славному да знатному молодцу она стала до его отъезда. Но Святослава всем женихам отказывала, не хотела отца одного бросать. А теперь вот он ее бросает. И не хотел того, но обещание уже дал товарищам купцам своим, что поможет им в Корсуни, ведь он лучше всех договариваться умел на цену низкую. Да и выгодой славной это плавание лично для него обернется. Привезет злата да шелков красных византийских, и выдаст сразу дочь свою за сына боярского. Тем побуждением и решился ехать в земли далекие. Да Святослава разобиделась на отца. Вон, даже попрощаться толком не может, опять в слезы ударилась.
Решил Никита Емельянович к ней сам в комнаты пойти попрощаться. Любил он дочь свою и у самого сердце болело, что оставляет ее одну в Киеве.
Поднялся он по лестнице вслед за ней, подошел к двери, что в покои девичьи вела, да и услышал рыдания дочкины за дверью. Плачет Святослава, аж разрывается от горечи. И не решился Никита Емельянович в комнату войти, лишь рукой по двери погладил. Ничего, успокоится, поймет отца, только жаль, что не попрощаются.
Когда поздно вечером Никита Кузьмин вышел на крыльцо дома своего, чтобы отправиться на корабли торговые, его уже повозка ждала с возницей, нагроможденная сундуками нужной утвари и одежд. Поклонился купец домочадцам всем своим на прощенье, а они ему в ответ. Только Святославы на крыльце не было. Не вышла она отца провожать, лежала на подушках в комнате замерши.
«Ну, ничего, подумал про себя купец, как вернусь с подарками знатными, простит меня Святославушка».
Сел купец рядом с возницей и тронулся сразу к гавани. Обернулся лишь на прощанье на дом посмотреть, где сердце свое оставлял, да крикнул сестре и брату:
Святославу мне берегите, а то шкуры живьем прикажу спустить, коли что не так будет!
Сбережем, родненький, крикнули те в ответ, такая же девка будет, как до твоего отъезда!
И успокоилась душа купеческая. В надежных руках оставлял дочку свою. Дядька да тетка зорко следить будут за дочерью. Да и в Святославе был уверен. Зря он ей суровостей за столом наговорил. Знал, что дочка честь сбережет и не посрамит отца, ведь сам ее воспитывал да маменька ныне покойная скромность девичью ей с детства привила. Да, не стоило Святославе, душе его, такие наказы несправедливые давать, его дочь лучше него знала, что такое честь девичья. И соседи не раз говаривали, что Святослава красотой своей повода никому не дает, очи изумрудные опускает, как молодца повстречает, никому не улыбается попусту и хвостом не виляет.
Вот и хорошо все будет, сказал купец сам себе и велел вознице быстрее ехать.
***
Святослава сидела одна в своей горнице посреди подушек расшитых. Лицо девичье заплакано, глаза изумрудные грустью наполнены. Тут в дверь кто-то постучал. Святослава не ответила. Тогда дверь тихонько приотворилась, и в горницу нянька ее проскользнула, женщина в возрасте, маленькая и пухленькая. Она матушке покойной теткой приходилась и Святославу с детства воспитывала.
Что ж ты, родненькая, с отцом не вышла на крылечко попрощаться, в пояс ему не поклонилась? ласково упрекнула хозяйку няня.
Уехал? лишь спросила дочь купеческая.
Уехал уже, Святославушка, уехал. Тебя все надеялся увидеть, да не стал уже ждать, и так припозднился.
Он простит меня, поймет, почему не вышла. Не хотела снова разрыдаться. Тогда точно славное прощание получилось бы, горько причитала Святослава.
А хоть бы и так, девица. Да только что отца не проводила, нехорошо это. Мало ли что может с ним случиться в плавании дальнем.
Уйди! крикнула няньке девица. Прочь уйди со словами своими змеиными!
Нянька обомлела и тут же за дверь шмыгнула. Знала, что Святослава на расправу быстрая, а теперь еще и главная в доме осталась, гляди и выкинет на улицу няньку свою приживалку.
Святослава же, как дверь закрылась, на подушки упала, опять рыдать принялась. А ведь нянька-то права. А вдруг с ее батюшкой что приключится, а она даже не благословила его на путь дальний. И еще горше на душе стало у девицы. Любила она отца своего больше всех на всем белом свете! Души в нем не чаяла. Батюшка сколько пытался на замужество ее уговорить, а она все отказывалась, не хотела отца оставлять. Все говорила, что старой девой при нем останется, лишь бы дом родимый не покидать. А отец только и смеялся, что, мол, такую красоту старой девой оставлять негоже. А однажды вовсе пригрозил, что коли до семнадцати годков жениха себе не найдет, сам ее выдаст замуж, пусть и силой.
Уйди! крикнула няньке девица. Прочь уйди со словами своими змеиными!
Нянька обомлела и тут же за дверь шмыгнула. Знала, что Святослава на расправу быстрая, а теперь еще и главная в доме осталась, гляди и выкинет на улицу няньку свою приживалку.
Святослава же, как дверь закрылась, на подушки упала, опять рыдать принялась. А ведь нянька-то права. А вдруг с ее батюшкой что приключится, а она даже не благословила его на путь дальний. И еще горше на душе стало у девицы. Любила она отца своего больше всех на всем белом свете! Души в нем не чаяла. Батюшка сколько пытался на замужество ее уговорить, а она все отказывалась, не хотела отца оставлять. Все говорила, что старой девой при нем останется, лишь бы дом родимый не покидать. А отец только и смеялся, что, мол, такую красоту старой девой оставлять негоже. А однажды вовсе пригрозил, что коли до семнадцати годков жениха себе не найдет, сам ее выдаст замуж, пусть и силой.
А теперь Святослава на полгода одна останется, а то и больше. Хоть батюшка и обещался до зимы возвернуться, да мало ли Может, и вправду нянька не зря упрекала?
Святослава всхлипнула. Почувствовала, что неправа была, что как дочь старшая должна была в руки себя взять и отца проводить. Да не вернешь уже того, что не сделано, время ушло. Отплывет батюшка ее на зорьке ранней в земли дальние.
На зорьке ранней, промолвила про себя тихо девица. И упала на подушки. Свечу гасить не стала, знала, что не заснет до зори, о батюшке думать будет да богов молить, чтобы ветер попутный в паруса послали и домой быстрее возвернули.
***
На Киев, град первопрестольный, опустилась ночь. Звезды сияли во тьме, освещая улицы пустынные. Спал люд, спали бояре, спал князь и дружина его, кроме одного
Крался он по улицам темным, да так, чтобы ни собака его не почуяла, ни птица ночная не выдала.
Ярослав уже пробрался в Копченый переулок, теперь осталось терем нужный высмотреть. А темнота хоть глаз выколи. Но зоркий взгляд приметил с краю переулка, как тусклый огонек горит. Простой бы взор его не заметил, но только не соколика новгородского.
Тихо подобрался он к окошку, в коем тусклый свет еле теплился. Приметил, что окошко приоткрыто. Да и пробрался быстро в комнату через него, благо молодец удалой был да ловкий. Ждала его уже Люба, на кровати сидя. После баньки да с косой расплетенной.
«Все сделала, как велел, вот же баба глупая», подумал про себя, а сам стал одежды стягивать верхние, молодецкий торс, полный сил и ловкости, оголяя.
Люба, не сдержавшись, ахнула. Такой красавец пред ней предстал! Грудь могучая и широкая, в бедрах узкий, мышцы во всем теле поигрывают от напряжения, и статен, как ясень. Подошел в чем мать родила к ней Ярослав да руки ее в свои взял. Раскраснелась Люба. Опять на нее полюбовник ночной волчьим взглядом хищным посмотрел, как на собственность. Глаза вон как сверкают в ночи, душу девичью тревожа!
Улыбнулся ей широко Ярослав, оголив зубы ровные, белоснежные, только два клыка чуть выделялись среди прочих. «Точно волк!» испугалась про себя Люба, да бежать уже некуда было. Волк молодой ее на кровать опрокинул да целовать стал. Хоть и молод был, да опытен. Целовал умеючи. Загорелась Люба вся от ласки столь нежной. Хоть и волк к ней пришел, да ласковый. А Ярослав улыбается. Знает, что всем девкам нужно.
Ну возьми же меня, взмолилась тихо Люба, невмоготу ей было более ласки сладкие терпеть.
И Ярослав взял своё. Та аж вскрикнула, но он успел ее рот прикрыть ладонью, чтобы дома никого не разбудить. Знал, что бабы несдержанны, как и знал, что им нравится. Также знал Ярослав, что возьмет он всю ее сегодня, ибо сама отдаст всё, что попросит.
Так и случилось. До зорьки любилась Люба с Ярославом. На вопрос, отдаст ли бусы малахитовые свои, согласием ответила, взяв с него взамен обещание, что еще раз к ней придет. Не хотела отпускать полюбовника своего до последнего, да уж зорька скоро. Выпрыгнул из окна Ярослав да помчал к княжьему двору, держа в руках бусы заветные. А Люба осталась на кровати одинокой плакать. Никто ее так не любил. Жила и не знала, что так любить можно. Видимо, боги послали ей молодца ясного, дабы расцвела она в объятьях его крепких да ласках дерзких.
Ярослав, отбежав от терема на приличное расстояние, чтобы быть вне подозрения, припрятал бусы малахитовые в карман на рубахе и спокойным, уверенным шагом пошел далее. Кто бы увидел его в такую раннюю пору, удивился бы. Идет себе молодец да улыбается. А отчего ж не улыбаться? Вон какая у него боярыня пышногрудая была! Ох как любил ее крепко. Вот теперь Радомир ему позавидует, да не посмеет более на спор вызвать, бусики-то при нем.
Завернул Ярослав за угол, да как воскликнет не столько от боли, сколько от неожиданности. Налетел на него незнакомец, да со всей силы налетел бежал стремглав откуда-то.
Эй, стой же ты, а извиниться? успел схватить Ярослав за руку беглеца.
А тот давай из руки его выкручиваться что есть мочи. Разозлился дружинник, что обидчик его как девка себя ведет, верно, тать, вон как боится. Схватил Ярослав обидчика с силою да поставил перед собой.
А ну стоять! крикнул. Дай я на тебя посмотрю.
И тут же диву дался. Рассмотрел в лучах ранней зорьки, что беглец девка молодая. Как есть девка! Стоит перед ним в платочке голубом шелковом да гневно на него смотрит. Небось, от полюбовничка возвращается? Первый луч, что горизонт пробил, на лицо ее упал да осветил очи светлые редкого чистого цвета зелёного словно изумруды. Ярослав хватку тут и ослабил, залюбовавшись. Девка же, на зарю посмотрев, гневно изумрудами своими сверкнула да дернулась от молодца. Но Ярослав не таков был, чтобы отпускать то, что ему в руки само прибыло. Крепко руку девичью держал. Та же с размаху залепила ему кулаком по носу. От боли неожиданной ослабил руки Ярослав, и девица, вырвавшись, убежала.