Точнее, перестала показывать, что переживаю.
Выдохнув, запрокидываю голову назад. Вдруг что-то привлекает мое внимание на прикроватном столике стоит белый пакет. Я прищуриваюсь, протягиваю руку и поднимаю его. Помятая бумага уже не такая жесткая и хрустящая на ощупь.
Это?..
Горсть содержимого на дне умещается на моей ладони, и я чую запах мишек с корицей раньше, чем открываю пакетик.
Откуда он взялся? Ведь я выбросила конфеты.
Однако теперь спереди на упаковке появилась надпись черным маркером. Расправив пакет, читаю слова в луче солнечного света.
Твои родители никогда не давали тебе ничего сладкого. Поэтому и в тебе сладости нет.
Бросив взгляд на дверь спальни, замечаю, что та приоткрыта. Я закрыла и заперла ее на замок, когда легла спать.
Меня захлестывают мысли, но пульс не ускоряется. Мне стоит рассердиться. Кто-то вошел сюда, пока я спала. Кто-то рылся в моем мусоре.
Кто-то оставил издевательскую записку на бумажном пакете.
Только он не ошибся. Я провожу большим пальцем по буквам.
То, как это написано. Поэтому и в тебе сладости нет. Так инфантильно, но просто.
Поднявшись, выбрасываю конфеты обратно в мусорную корзину, а пакет сохраняю. Разгладив его, кладу на комод. Не знаю, есть ли достаточно веская причина обвинять моих родителей в том, каким чертовски несчастным человеком я стала, однако кто-то в этом мире меня понимает, и я даже не обиделась, что он считает, будто во мне нет сладости. Это правда, я сама в курсе, а ему понятны причины.
Выхожу из комнаты, спускаюсь вниз. Ветер, колышущий деревья вокруг дома, напоминает неустанный шум водопада на заднем фоне. Я сворачиваю к кухне, тихо иду к раковине, чтобы налить стакан воды. Глядя в окно, наблюдаю, как перья куриц в курятнике трепещут на утреннем ветру.
Мне не хочется возвращаться домой. Но оставаться здесь и привлекать к себе внимание тоже не хочу, потому что я делаю их мир немного хуже. Я не проблема Джейка Ван дер Берга.
Поначалу даже не осознаю, что принимаюсь менять фильтр в кофеварке, пока чья-то рука осторожно не забирает у меня упаковку. Подняв глаза, вижу своего дядю. Он стоит рядом, насыпает кофе в фильтр. Думала, Джейк до сих пор останется напряженным. Будет кипеть от гнева. Или в плохом настроении по меньшей мере, ведь со мной слишком много хлопот.
Но мужчина спокоен. И молчалив. Он закрывает крышку, включает машину, которая с клокочущим звуком начинает варить кофе, затем берет чашку с сушилки и ставит ее перед собой.
Я возвращаюсь домой, произношу тихо.
Ты уже дома. Джейк и мне дает чашку.
Мой подбородок слегка дрожит.
Не желая снова показывать ему свои слезы, отворачиваюсь. Спустя мгновение чувствую, как он заправляет пальцами волосы мне за ухо. От подобного жеста мои глаза закрываются. Это настолько приятно, что вновь хочется заплакать, мать твою.
Не теряя больше ни секунды, Джейк притягивает меня к себе, обнимает и прижимает мою голову к своей груди.
Весь воздух покидает мои легкие, руки безвольно опускаются вдоль тела. Не могу заставить себя ответить на объятие и в то же время не отстраняюсь. Чувствую щекой его тепло сквозь ткань футболки, его знакомый запах проникает в ноздри и убаюкивает. Слезы высыхают.
Меня часто обнимали. Больше, чем хотелось бы. Похоже, это сейчас в тренде. Женщины совершенно незнакомые обнимаются в качестве приветствия. Да и знакомые. Люди, с которыми сталкиваешься на улице, тоже всегда подбегают, словно мы ближайшие друзья, хотя они едва к тебе притрагиваются.
Ненавижу фальшивую заботу.
Но сейчас все иначе.
Он держит меня, будто, если отпустит, я могу упасть.
Мышцы, о существовании которых я не подозревала, расслабляются. Его губы касаются моей макушки. Теплый трепет разливается по телу. Хочется укутаться в это тепло и просто уснуть.
Почему моим родителям было сложно делать так же? В моем желании получать от них подобную ласку не было ничего противоестественного. В желании разделить свою жизнь с людьми, которые меня любят. Смеяться, плакать и вместе создавать воспоминания.
Ведь жизнь может быть счастливой только тогда, когда делишь ее с кем-то.
Слезы зависают на ресницах. Мною овладевает внезапный порыв обвить его руками.
Я больше не хочу одиночества.
Не хочу возвращаться домой, где останусь одна.
Шепот Джейка щекочет кожу моей головы:
У всех есть проблемы, Тирнан. Он делает паузу; размеренный ритм его дыхания успокаивает. Ты не одинока. Поняла?
Мужчина приподнимает мой подбородок. Я смотрю в его теплые глаза, буквально пронизывающие меня насквозь, и едва не перестаю дышать.
Ты не одна, повторяет Джейк шепотом.
Опустив взгляд к его губам, на миг дышу вместе с ним. Моя кровь разгорячается, пока я разглядываю загорелое лицо Джейка, мягкие линии рта, колючую щетину на щеках.
Почему-то непреодолимо тянет обнять его, уткнуться лицом ему в шею. Он проводит большим пальцем вдоль моей челюсти. Жар под кожей распространяется вниз. Улыбка меркнет на его лице, в то время как он пристально смотрит мне в глаза.
Наконец Джейк моргает, тем самым разрушив чары, и опускает руку.
Наконец Джейк моргает, тем самым разрушив чары, и опускает руку.
Оденься, ладно? В брюки и рубашку с длинным рукавом. Сегодня утром ты со мной.
Отпустив меня, он наливает себе кофе. Я вздрагиваю от прохладного воздуха, желая лишь одного снова оказаться в его объятиях. Однако на сердце все равно теплеет. Сегодня утром я с ним. Я поднимаюсь на второй этаж, надеваю чистые джинсы и носки. Собрав волосы в высокий пучок, после мимолетных колебаний стучусь к Ною. Во время нашего последнего разговора он угрожал отшлепать меня.
Несколько ударов, и я слышу его тяжелые шаги по полу.
Парень распахивает дверь, опирается руками на дверную раму, одной сверху, второй сбоку. Похоже, у него похмелье.
Я не собираюсь извиняться, но и от Ноя извинений не жду.
Могу я взять взаймы рубашку с длинным рукавом? спрашиваю я.
Он кивает, затем разворачивается, прикрыв глаза и зевнув.
Да, валяй.
Я вхожу в комнату, направляюсь к его шкафу, дверца которого не закрыта, и сразу же мне в поле зрения попадает фланелевая рубашка.
Черт, слишком рано, ворчит парень. Отец хочет, чтобы я тоже встал?
Он ничего не сказал.
Клево, бормочет Ной, рухнув обратно на кровать лицом вперед.
Он до сих пор во вчерашних джинсах. Оглядев его комнату, я обнаруживаю ворох ношеной одежды, обувь и прочий хлам, разбросанный повсюду. Неряшливо, но в целом не грязно.
Взяв рубашку, повязываю ее вокруг талии, выхожу и закрываю за собой дверь. Поворачиваюсь к лестнице, как вдруг слышу что-то у себя за спиной. Когда оглядываюсь, вижу Калеба, спускающегося с третьего этажа.
Он направляется к ванной. Несмотря на то что я стою менее чем в двух метрах от него, парень притворяется, будто не замечает меня, заходит внутрь и громко хлопает дверью.
Задерживаюсь на мгновение. В темном коридоре я толком не рассмотрела ссадины на его лице, но определенно увидела рану на губе.
Я не виновата в том, что Калеб ввязался в драку. И все же
Подойдя к ванной, поднимаю руку, собираясь постучать, однако останавливаюсь и прижимаюсь ухом к двери. Ничего не услышав, гадаю, уйти или нет.
У меня есть мазь для его ран если он захочет.
Я
Ох, да какая разница. Сжимаю пальцы в кулак, наконец-то опускаю руку и иду вниз. На улице, заметив Джейка на террасе, присоединяюсь к нему. Он вручает мне чашку кофе, после чего устремляет взгляд в лес, на туман, окутывающий стволы деревьев.
Люблю рано вставать, говорит Джейк. Только в это время в доме и окрестностях царит тишина, а у меня достаточно энергии, чтобы этим насладиться.
Смотрю на него. Я тоже. Сделав глоток, выдавливаю из себя слова, вопреки инстинкту, диктующему помалкивать. Хочу попытаться.
Мне нравится, что вы все работаете дома. Боковым зрением вижу, как он переводит взгляд на меня. Тут всегда есть люди.
Немного неотесанные, грубые, властные люди, но я сама далеко не идеальна.
Мужчина посылает мне полуулыбку. Отпиваю еще кофе и ставлю кружку на перила.
Идем, зовет Джейк, тоже поставив свою кружку.
Обогнув меня, он спускается по ступенькам и движется к амбару, по пути подхватив с рабочего стола ремень для инструментов.
Мы минуем конюшню и шагаем к загону, где Бернадетт и Шони уже пасутся на свежем воздухе.
Уставившись Джейку в затылок, следую за ним, пока он застегивает рабочий ремень.
Вопросы. Мой дядя упомянул, что я ни разу не задавала им вопросы.
Не то чтобы меня ничего не интересовало, только с вопросов начинаются разговоры.
Придержи это, просит он, подняв фрагмент ограды загона.
Нагнувшись, выравниваю доску, в то время как Джейк, нырнув в просвет, перебирается на противоположную сторону, достает молоток с гвоздем и прибивает ее.
Почему Калеб не разговаривает? спрашиваю я.
Джейк не смотрит на меня, принявшись забивать второй гвоздь.
Не уверен, что должен обсуждать это без согласия Калеба.
Это имеет какое-то отношения к их матери?
Он резко поднимает глаза.
Что ты знаешь об их матери?
Я пожимаю плечами.
Ничего. Однако мальчики откуда-то появились и явно не от двадцатипятилеток, покидающих твою спальню каждое утро.
Хохотнув, мужчина стучит по гвоздю.
Не каждое утро, спасибо.
А ей все-таки двадцать пять. Или меньше, потому что насчет возраста он меня не поправил.
Повисает молчание. Его лицо приобретает задумчивое выражение. Наметив положение следующего гвоздя, Джейк заявляет:
Повисает молчание. Его лицо приобретает задумчивое выражение. Наметив положение следующего гвоздя, Джейк заявляет:
Их мать в тюрьме. От десяти до пятнадцати, в Кинтане.
В Кинтане.
От десяти до пятнадцати лет?
Пристально гляжу на дядю, который избегает зрительного контакта, и уйма новых вопросов готова вырваться наружу. Что она сделала? Он был причастен?
Ной и Калеб по-прежнему с ней разговаривают?
Джейк перемещается дальше, я следую за ним, обратив внимание на еще одну отвалившуюся доску.
Когда ее осудили? Давно он воспитывает мальчиков в одиночку?
Мой взгляд смягчается. Наверное, ему тяжело пришлось. Это другого рода боль, я уверена. Если у тебя отнимают близкого человека, в отличие от ситуации, когда близкий человек бросает тебя по собственному желанию.
Ты ее любил?
После этих слов я смущенно потупляю взгляд. Естественно, он ее любил.
Я утопил в ней свои чувства, поясняет Джейк. Потому что не мог разлюбить другую.
Я прищуриваюсь.
Он прерывается, вытаскивает бумажник, открывает его, достает фото и протягивает мне.