Многочисленные вопросы упираются в один, основной. Кто стоит за этим мегапроектом? Кто построил, а потом потопил в кадре столько боевых кораблей? Да ладно в кадре, на бюджет одной только премьеры в «Пушкинском» можно было бы снять две-три картины попроще! Циники, которым надо бить собственные рекорды и искусственно растягивать бокс-офис отечественного проката, или неисправимые романтики, по каким-то таинственным причинам влюбленные в адмирала Колчака? По всему похоже, что на «Адмирале» одни встретились с другими: первые отвечали за размах батальных сцен, вторые за почвеннически-религиозный пафос. Что же их объединило, если не госзаказ (но государству сейчас фильм о главном герое «белого движения» вроде не очень нужен)? Прислушайтесь к словам, чаще всего произносимым с экрана: «Вера, Надежда, Любовь; но Любовь из них больше». Они и объединили.
С верой в Бога и надеждой на коммерческий успех всё понятно. А о какой любви идет речь? Создатели «Адмирала» повторяют это слово так часто, будто хотят убедить даже не зрителя, а самих себя, что снимают мелодраму. Уговаривают по-разному. Например, читают за кадром письма Тимирёвой Колчаку (текст трогательный, но хрипловато-безразличный голос Боярской подводит). Глушат неприлично-сентиментальной музыкой. Вставляют в фильм аж три прямые реминисценции из «Титаника» с играющим перед смертью оркестром, с утоплением положительного героя, с постаревшей девушкой, танцующей на балу с утраченным возлюбленным Ничего не выходит. По Фрейду, Колчаку с Тимирёвой не удается ни поцеловаться в кадре, ни даже выпить на брудершафт тем более не нашлось места для эротики. Этот брак если где и свершится, то только на небесах.
Нет, в «Адмирале» речь идет совсем о другой свадьбе мистическом ритуале, наподобие Химической Свадьбы Христиана Розенкрейца. Лабораторном опыте, в результате которого появится если не в жизни, то хотя бы на экране совершенный Голем: Верховный Правитель России (именно такой титул принял когда-то Колчак) с лицом секс-символа Хабенского, с Богом в душе и триколором над головой, с холодными руками и горячим сердцем, русский par excellence.
Многое объясняет финальное явление Фёдора Сергеевича Бондарчука в роли Сергея Фёдоровича Бондарчука, снимающего в 1964-м на «Мосфильме» «Войну и мир» там-то и работала историческим консультантом Тимирёва. «Адмиралъ» счастливо завершает миссию «Иронии судьбы-2». В той комедии счастливый гламур современной России сочетался браком с теплым 340-том брежневских 1970-х; здесь к этой дуалистической схеме присоединился третий элемент величие дореволюционной империи и ее мифических обитателей. В последних кадрах «Адмирала» из вод морских встает непотопляемая громадина Руси Триединой главного объекта любви. За нынешнюю РФ отвечает состав популярных киноактеров. За Россию, Которую Мы Потеряли, самолично адмирал Колчак. За связующую нить Советской Державы и славные традиции советского кино Сергей Бондарчук, обретший экранный облик своего сына и наследника, центрального персонажа сегодняшней киноиндустрии.
Якорь брошен, пушки наведены, прицелы проверены. Мишень зритель ждет выстрела, затаившись, как кролик перед удавом. Пли! Пощады не ждите. Ибо (цитируя фильм) «сильна, как смерть, любовь».
Ушедшие на дно
«Жила-была одна баба» Андрея Смирнова (2011)
Закрыв XIX Выборгский фестиваль «Окно в Европу» и поразив даже наименее лояльных зрителей (два с половиной часа из крестьянской жизни всё-таки выдержит не каждый) уровнем постановочного мастерства, новый фильм Андрея Смирнова «Жила-была одна баба» отправился в Монреаль, чтобы представлять нашу страну в конкурсной программе. Победа на этом фестивале была бы весьма приятной прежде всего для создателей картины, в меньшей степени для директоров кинотеатров или рядовых зрителей, которым и каннский штамп на постере пустое место. Зато и проигрыш не обиден. Да и вообще, важна тут не столько послепремьерная судьба картины учитывая то, как вяло публика сейчас ходит на российские фильмы, на сенсации надеяться не приходится, сколько картина как таковая. Всё-таки Смирнов автор «Белорусского вокзала» и «Осени», он знает не понаслышке, что такое «полка», каково быть отделенным от своей аудитории. Знает он и о том, что срока давности настоящие произведения не имеют. Пройдет время рассмотрят, оценят, поймут. Ведь прошло сто лет с тех событий, которые описаны в фильме, и только сейчас о них наконец-то сделано кино. А смотрится, увы, актуально и своевременно.
Закрыв XIX Выборгский фестиваль «Окно в Европу» и поразив даже наименее лояльных зрителей (два с половиной часа из крестьянской жизни всё-таки выдержит не каждый) уровнем постановочного мастерства, новый фильм Андрея Смирнова «Жила-была одна баба» отправился в Монреаль, чтобы представлять нашу страну в конкурсной программе. Победа на этом фестивале была бы весьма приятной прежде всего для создателей картины, в меньшей степени для директоров кинотеатров или рядовых зрителей, которым и каннский штамп на постере пустое место. Зато и проигрыш не обиден. Да и вообще, важна тут не столько послепремьерная судьба картины учитывая то, как вяло публика сейчас ходит на российские фильмы, на сенсации надеяться не приходится, сколько картина как таковая. Всё-таки Смирнов автор «Белорусского вокзала» и «Осени», он знает не понаслышке, что такое «полка», каково быть отделенным от своей аудитории. Знает он и о том, что срока давности настоящие произведения не имеют. Пройдет время рассмотрят, оценят, поймут. Ведь прошло сто лет с тех событий, которые описаны в фильме, и только сейчас о них наконец-то сделано кино. А смотрится, увы, актуально и своевременно.
Речь о Тамбовском восстании, трагическая 90-летняя годовщина которого неслучайно совпала с премьерой фильма, о так называемой антоновщине. Крупнейший бунт крестьян против советской власти, подавление которого ознаменовало и финал Гражданской войны, и начальный этап уничтожения крестьянства как класса, ни разу не становился материалом для значимого художественного текста литературного ли, кинематографического ли. Недаром Смирнов, кроме исторических источников, ссылается на классику: Лескова, бунинскую «Деревню», чеховских «Мужиков».
Это и понятно: само восстание лишь кульминационный эпизод картины, сделанной в редком и трудном жанре фундаментального киноромана (чисто жанровые, не содержательные аналоги «Угрюм-река», «Сибириада», «Тихий Дон»). Речь, как явствует из заголовка, о частной судьбе женщины, прослеженной от 1909 до 1921 года. Теперь вопрос: зачем сейчас и об этом? Ответ откроется любому внимательному зрителю: крокодиловы слезы по потерянной России результат лени и неинформированности, а еще непонимания того, как беспомощен и жалок человек перед лицом Истории. Это она бессмысленна и беспощадна, а не пресловутый русский бунт осмысленный, но безнадежный. Так было сто лет назад, и с тех пор ничего не изменилось. В этом весь ужас. Впрочем, фильм Смирнова дышит совсем другими чувствами: горечью об утраченном, нежностью к невидимому и любопытством. Последнее, пожалуй, важнее всего это ключ к «археологии чувств», которой режиссер предается, пытаясь несуетно, тщательно и отстраненно воссоздать исчезнувший мир.
В центре фильма довольно очевидный и во всех смыслах прозрачный, но от этого не менее действенный образ: град Китеж. «Жила-была одна баба» начинается подводными съемками и завершается мифическим потопом, впечатляющие кадры которого резко контрастируют с ультрареалистической манерой повествования остальных частей картины. Метафора не нуждается в расшифровке: Россия ушла на дно, и нет больше ни тех людей, ни тех домов, ни тех икон, ни тех речей, что были прежде. Не то чтобы затонувшие жители Тамбовской губернии были поголовно святыми, да и большевики в фильме не выведены как нечестивое воинство хана Батыя. Скорее, речь о предощущении Апокалипсиса, явленного в частной судьбе отнюдь не героической, ничем не выдающейся крестьянки, потерявшей одного за другим четырех мужей. Интересно, кстати, что судьбу описанного в летописях XVIII века мифического города, по легенде, волшебным образом затонувшего в XII столетии, подробно начали осмыслять только современники смирновской бабы Римский-Корсаков написал оперу о Китеже в 1907-м, Нестеров закончил картину «Град Китеж» в 1922-м.
Впрочем, ни посконно-почвеннической, ни умилительно-былинной интонации в картине Смирнова нет и в помине. Поначалу зритель чувствует себя так же неуютно, как героиня фильма, деревенская молодка Варвара (Дарья Екамасова), которую выдают замуж в дом зажиточного крестьянина за его младшего сына Ивана (Владислав Абашин), угрюмого и замкнутого парубка. В церкви и за столом невеста еще держится, а когда приходит время отправляться на сеновал, в ужасе кричит и вырывается из рук новой родни страшно же и к мамке хочется! Не менее страшно и дико любому из нас в этом мире причудливых ритуалов, где суеверие и ведовство гармонично уживаются с религией, заморенная лошадь может стоить жизни человеку, а свекор применяет давным-давно упраздненное «право первой брачной ночи» по отношению к невесткам.
Однако проходит немного времени, и Варвара осознаёт, что ужаснее всего не соборное копошение, а отделенность от семьи (и, получается, от народа). Выселение супругов на одинокий хутор приводит к катастрофам изнасилованию, пожару, нищете. И если героиня еще ощущает себя частью некоей большой и неделимой массы, когда отправляется с крохой-дочерью на богомолье там дурехе, кстати, и рассказывают о Китеже, то с началом Первой мировой, а потом и революции, ей, а вместе с ней и всем остальным, становится окончательно ясно, что единство распалось, а народ перестал существовать. Россия в фильме Смирнова архаическая вселенная, в которой невозможны ни индивидуализм, ни индивидуальность, а насильственное, экспериментальное отделение частиц от общей массы моментально приводит к их бесследному сгоранию в непригодной для жизни атмосфере. Именно это происходит и с другими мужчинами Варвары малахольным новобранцем (Максим Аверин) и угрюмым «кулаком» (Алексей Серебряков), на считанные мгновения озаряющими безрадостную жизнь «одной бабы» вспышками острых эмоций.
Но и остальные, мудро избегающие частной судьбы, идущие в общем строю, обречены как статные ополченцы армии Антонова, шагающие на верную смерть под залихватскую песню безымянного атамана (в этой роли засветился не только колоритный, но и уместный по-актерски Юрий Шевчук). Поворотный момент уже позади, и плотина вот-вот рухнет, затопив всё и вся потоками безразличной воды то бишь истории. Неясно, что может помочь выплыть и выжить в этой глобальной катастрофе тому, кто слаб и одинок. Например, филигранно сыгранной артисткой Екамасовой «одной бабе» которая, увы, всего лишь женщина, а вовсе не мифическая «Родина-мать» или «Русь моя, жена моя».