Предстояла уйма работы. Издательскому отделу рекламы требовалась моя биография заодно со списком известных авторов, согласных прочесть сигнальный экземпляр и отозваться о нем в выражениях, годных для привлечения аудитории. Сама мысль об этом мне претила, да и по сей день претит.
А еще рекламный отдел настоятельно попросил список «селебрити» лиц, формирующих общественное мнение, дабы они своими комментариями создавали у потенциальных читателей положительный настрой, да поактивнее.
К сожалению, я знал лишь одно подходящее «лицо» в университете Уэйна, на кафедре журналистики, читал лекции сотрудник «Детройт ньюс», автор книжной колонки. Мы с ним переговорили, и он меня заверил: пусть издатель присылает роман, а уж рецензия за ним не заржавеет.
То было начало.
Что случилось потом? Я получил гранки последний шанс внести изменения перед версткой. Окажись изменений слишком много придется оплачивать их из своего кармана. Не беда! Мне ведь надо, чтобы мой труд вышел с минимумом ошибок.
Тогда-то я и узнал, что гранки под грифом «Невычитанное» шлют могущественным рецензентам например, в «Бюллетень Вирджинии Киркус», или в «Лайбрери джорнал», или в «Паблишерз уикли», причем делается это месяца за три до публикации. Рецензиями уважаемых книжных обозрений затем руководствуются библиотеки и книжные магазины как независимые, так и крупные сетевики. Рецензии вдобавок влияют на обозревателей из обычных газет и журналов, каковые обозреватели строчат свои колонки не прежде, чем книга появится в продаже. Выходило, что предпубликационные рецензии это первая информация о книге, задающая тон всем последующим отзывам.
Месяца за два до публикации я получил первый намек: что-то неладно. Коллега с кафедры журналистики отловил меня в университетском коридоре.
Послушайте, Дэн, ваш издатель прислал мне гранки «Цветов для Элджернона». Я их не читал по-моему, это неэтично. Мы же с вами вместе работаем. Я передал гранки одному приятелю, его зовут Фил Томас, он из Ассошиэйтед Пресс. Сам пишет рассказы. Фил согласился прочесть ваш роман.
Я, конечно, сказал «спасибо» но под ложечкой противно засосало. Почему он сам не стал читать роман? Что его отпугнуло? Я направился в библиотеку, в отдел периодики, и попросил последний выпуск «Бюллетеня Вирджинии Киркус». Мне вручили номер от 1 января 1966 года. С искомой рецензией.
«ЦВЕТЫ ДЛЯ ЭЛДЖЕРНОНА
Для любителей фантастики этот рассказ в своем оригинальном виде всегда стоял особняком и претендовал на классику, годную, чтобы обращать в свою веру тех, кто предпочитает другие литературные жанры. С прискорбием сообщаем: рассказ переделали в роман, и, того и гляди, снимут по нему фильм. Да, разумеется, идея остается уникальной Но сколько фрейдистской мути затопило страницы! Сколько добавилось сцен, будто специально написанных для экранизации в Голливуде! Емкое, лаконичное произведение подверглось бастардизации»
Я метнулся в уборную, где меня стошнило. Депрессии столь глубокой я за собой не припомню. Не знаю, как в тот день дотянул до вечера. Стало понятно, почему коллега не пожелал писать рецензию. Разумеется, он читал «Киркус»! А тамошний рецензент мой самый первый рецензент! оправдал мои страхи те, что гнездились во мне, когда я еще только примеривался к роману. Как я вообще посмел покуситься на классику? Шесть лет, значит, я не душу вкладывал, а бастардизацией занимался?
До сих пор могу посекундно восстановить в памяти свое тогдашнее отчаяние: я ведь его не только разумом понял я его нутром прочувствовал. Боль никуда не делась. Однако достаточно. Это надо просто отпустить.
Предстояло еще целых три недели ожидания второй предпубликационной рецензии. Вот что написал «Паблишерз уикли»:
«ЦВЕТЫ ДЛЯ ЭЛДЖЕРНОНА потрясающе оригинальный дебютный роман»
Похвалы последовали и от «Лайбрери джорнал»:
«Захватывающий дебютный роман, необычайно самобытный. Без сомнения, он будет пользоваться популярностью еще долгие, долгие годы Весьма рекомендуем приобрести книгу».
«Нью-Йорк таймс» в еженедельном приложении «Книги нашего времени» опубликовал объемную рецензию весьма уважаемого литературного критика, Элиота Фремонт-Смита. Привожу начало и конец этой рецензии.
«ПОСЫЛ И ЛАБИРИНТ
Элджернон это мышь, а цветы предназначены для его могилки. Вот я и объяснил название, которое, быть может, взвинтило ваши нервы, уважаемый читатель. А вот как объяснить любовь Дэниела Киза к проблемам? Лабиринт здесь еще и чисто технический мы имеем целую коллекцию небольших, но очень крепких орешков, которые по зубам далеко не всякому писателю. Сам факт, что лабиринт с его сюрпризцами сложился в роман, доказывает мастерство мистера Киза. Перед нами разворачивается действо фабула убедительная, напряжение нарастает с каждой страницей, посыл цепляет но вы не будете спотыкаться здесь о развесистую сентиментальщину Умение, продемонстрированное автором, поистине завораживает Мистер Киз ориентируется в своем лабиринте не хуже, чем Элджернон и Чарли, что само по себе удивительно И трогательно ибо как иначе объяснить слезы, которые наворачиваются на глаза в финале?»
Не знаю, сколько раз я перечитал рецензию. И да слезы навернулись мне на глаза. До сих пор комок подкатывает к горлу, стоит только подумать о рецензии.
Спасибо вам, мистер Элиот Фремонт-Смит где бы вы ни находились.
С тех пор «Цветы» получили сотни рецензий все до единой положительные. Лишь первая, в «Бюллетене Вирджинии Киркус», была отрицательной. Почему же до сих пор от нее тошно? Вот бы забыть о страданиях, что сопровождали родовые муки! Именно их а не вульгарный процесс бастардизации!
Возможно, теперешний перенос эмоций на бумагу поспособствует избавлению от боли или, по крайней мере, умерит ее. Конечно, мне не следовало так переживать. Сейчас я гораздо спокойнее отношусь к рецензиям понимаю разумом, чего они стоят. И все же одно дело разум, и совсем другое чувства.
Время от времени я зачитываю своим студентам тургеневское эссе «Услышишь суд глупца», название для которого Тургенев взял из сонета Пушкина «Поэту»:
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Хорошо сказано; а попробуй-ка так жить! За бессмертными словами боль и разочарование. Не иначе, и Тургенев натерпелся от рецензентов.
Хорошо сказано; а попробуй-ка так жить! За бессмертными словами боль и разочарование. Не иначе, и Тургенев натерпелся от рецензентов.
В тот же день, когда вышла рецензия в «Нью-Йорк таймс», мне позвонил Клифф Робертсон и сообщил: он только что записал интервью для программы Мерва Гриффина, где представил мой роман и аннонсировал свою киноверсию. В Детройте этот выпуск вышел в эфир только через три недели и совершенно случайно совпал с крайне лестным отзывом моего коллеги, Фила Томаса, каковой отзыв опубликовала «Детройт ньюс».
«Вы полюбите Чарли Гордона до надрыва души», вот как начал Фил Томас.
Чего еще желать автору?
Пожалуй, только одного.
Донельзя гордый своим детищем, я поехал в торговый центр «Хадсонз», что в центре Детройта, и направил стопы прямиком в книжный отдел. Там, напустив на себя максимальную беззаботность, я принялся искать свою книгу.
«Цветов» не было. Ни единого экземпляра.
Тогда я представился менеджеру по закупкам. Тот изобразил лицом удивление почему, дескать, торговый агент ему ничего не говорил? Уж он бы заказал несколько экземплярчиков; а теперь, увы, бум прошел, так что дергаться смысла нет.
Через некоторое время мне стали звонить друзья и коллеги они так же безуспешно искали в магазинах «Цветы для Элджернона». Я, в свою очередь, принялся обзванивать магазины. Сердце падало, подступала тошнота. Знаю проходил. Магазин «Даблдей», который работал от одноименного издательства и базировался в небоскребе «Фишер билдинг», оперативно реализовал аж целых три экземпляра; прочие книжные магазины вообще не удосужились заказать мой роман. Управляющие в один голос твердили: какая досада, что автор не поставил их в известность; чего ему стоило он же местный, в Детройте живет!
Я пожаловался своему издателю:
Какой прок от положительных рецензий и публичности, если книгу невозможно купить?
Ответ Дэна Уикендена врезался мне в память навечно. Привожу его в назидание писателям будущих времен.
Дэн, только не говорите, будто не держите связь с книжными магазинами Детройта! Не говорите, что не заинтриговали их новым романом!
А вот и не заинтриговал, ответил я. Неловко как-то себя рекламировать. И потом разве этим не издатель должен заниматься?
Дэн, это все ваша ложная скромность.
На всякий случай может, кому пригодится скажу: с тех пор я поддерживаю связь с книгопродавцами. Если в магазине обнаруживаются мои книги, я предлагаю подписать их. Продавцы обычно рады этому; я подмахиваю экземпляр, они клеят на обложку стикер «С АВТОГРАФОМ». Такие книги продаются лучше; вдобавок их практически никогда не возвращают издателям.
Словом, все, что нас не убивает, делает сильнее.
Глава 20
Когда писатели уподобляются святым угодникам?
После выхода романа (была весна 1966 года) я осмелел. Настолько, что разослал свое резюме в университеты, претендуя на должность, которая гарантировала бы мне в будущем зачисление в штат. На сей раз я получил целых три приглашения на собеседование. Одно из них, из университета Огайо в городе Атенс, казалось многообещающим.
Профессор Эдгар Ван, завкафедрой факультета английского языка и литературы, сказал мне:
Прочел ваши «Цветы для Элджернона». Великолепная вещь. Предлагаю должность лектора будете вести курс в рамках нашей программы «Писательское мастерство». При таком раскладе кафедра сможет включить вас в штат сразу, причем как профессора, а не как профессорского ассистента. Вам обязательно направят официальное приглашение через несколько дней; я же хотел лично и сразу сообщить, что вы приняты на работу.