20.
Не сама ли это Истина смеется над собой, чтобы сохранить свою истинность? Что же так рассмешило бедняжку? Не эта ли маленькая заповедь, с которой она всегда начинает свои уроки: смех неуместен.
21.
Мы ничего не смыслим в театре! с плохо скрываемым презрением говорят они, проходя мимо здания, за стенами которого метафизика дает свои представления. Ну, разумеется! Кто всегда носит свой театр с собой, будучи одновременно и актером, и режиссером, и зрителем тому, конечно, незачем тратить время на подобные развлечения. Подозреваю, правда, что когда придет последний акт вашей пьесы, вы заспешите, пряча свои лица и обгоняя друг друга прямиком к той двери, о которой еще совсем недавно вы ничего не желали слышать Боюсь, впрочем, что вы найдете ее закрытой. Ведь всему свое время. К тому же каждая пьеса должна иметь свой собственный конец. Впрочем кто знает: быть может, именно это представление у запертых дверей окажется началом новой пьесы, которую ставит метафизика. Уверен, что она удастся ей также хорошо, как и все прочие.
22.
Чем больше истин обретаем мы на путях познания, тем их меньше у нас остается. Так, словно за каждое новое знание мы вынуждены платить цену, которая грозит нам неизбежным разорением. Познавать значит терять. Конечно, мы догадались об этом только тогда, когда терять оказалось уже нечего. Поздно, поздно!.. Познание дорога, ведущая в царство нищеты, и последняя Истина, которая встречает нас в конце пути, не богаче последней нищенки, ютящейся под мостом. Но эта наша Истина и дорога, ведущая к ней наша дорога. О, как она серьезна, эта нищая и голодная Истина! С какой тоской взирает она на свое блестящее прошлое, кроме воспоминаний о котором у нее больше ничего не осталось. С какой охотой вспоминает пышные убранства своих дворцов! Что ж! Будем праздновать новое рождение в ее кругу, на голой земле, открытой всем ветрам. Возьмем ее богатства и будем пускать в небо фейерверки из опавших листьев и чужих символов, пусть они освещают наши поступки и объясняют наши намерения. Окруженные толпой призраков и болотных огней, будем питаться снами и научимся узнавать друг друга по приметам, вычитанным из книг. И пусть этот праздник длится вечно. Нам некуда торопиться. Мы достигли цели. Мы дома.
23.
УМЕНИЕ ЖДАТЬ. Есть только один и к тому же бескровный способ умертвить чужую истину: не обращать на нее внимания. Это трудно, но со временем входит в привычку. Одновременно мы учимся не придавать значения тому, что наши собственные истины оставляют других глубоко равнодушными. В конце концов, и то, и другое это только умение ждать.
23.
УМЕНИЕ ЖДАТЬ. Есть только один и к тому же бескровный способ умертвить чужую истину: не обращать на нее внимания. Это трудно, но со временем входит в привычку. Одновременно мы учимся не придавать значения тому, что наши собственные истины оставляют других глубоко равнодушными. В конце концов, и то, и другое это только умение ждать.
24.
ПУГЛИВЫЕ МЫСЛИ. Высоко в горах сверкает снег и в разреженном воздухе тускнеет и гаснет память о прошлом. Отсюда хорошо видно, как мал наш мир и как огромны небеса, подступающие к самой кромке далекого горизонта. Здесь следует благоговейно молчать и размышлять о вечности. Но я предпочитаю спуститься из этого царства покоя, почти граничащего с вечной Истиной, вниз, туда, где суживаются горизонты и свет постепенно уступает место тени. Я предпочитаю долины, поросшие хвойным лесом, в котором можно спрятаться от солнечных лучей. Я ухожу еще дальше, в темные ущелья и глухие расщелины, где камни расцветают разноцветным лишайником и древние стены поднимаются вверх, оберегая меня от необходимости петь хвалу Истине и ее порядку. Тут можно часами сидеть, глядя на бегущий по каменному ложу ручей, над которым склонились привыкшие к сырости и полумраку бледные цветы. Не такие ли бледные, незаметные мысли приходят здесь, вдали от солнца, мысли, убегающие света и опасающиеся слишком открытого пространства? Пугливые мысли, для которых ярок даже этот полумрак. Немудрено, что их никогда не встретишь на вершинах. Стоит ли удивляться, что так трудно бывает понять их шепот? Чтобы разобрать его, надо, вероятно, спуститься еще ниже туда, в гулкие подземелья и холодные пещеры, где бесшумно скользят в черной воде слепые рыбы. Не подобны ли этим рыбам пугливые, подземные мысли? И не предстоит ли нам самим ослепнуть среди этого мрака? Наверное, следует быть готовым и к этому. Но кажется разгорающиеся все ярче, по мере того как гаснет дневной свет, мысли, стоят того, чтобы заплатить за них и такую цену.
25.
В силу ли дурного воспитания или по другой причине, Истина предпочитает грубо сработанные мысли, мысли-жернова, размалывающие все, что попадается им на пути. Они подкованные сапоги, которыми Истина стучит в ваши двери, попробуйте не впустить ее! К тому же, людям это нравится, именно этот грохот они, как правило, принимают за настоящее мышление. Другое дело мысли-бабочки, мысли-эльфы, пляшущие и перелетающие с цветка на цветок. Свободные и неопределенные, они то вспыхивают, то гаснут, не заботясь друг о друге. Но стоит им заслышать солдатские сапоги Истины, как они сразу разлетаются в разные стороны, как ни бывало! Да и как не бежать им от законченных форм и несмешанных красок, которые обрушивает на них Истина? В их мире все не так, здесь можно встретить лишь полутона, оттенки, намеки, меняющиеся перспективы. Похоже, они даже не называют себя мыслями. Что хотят они от нас? Вот ведь что хотят! Хочет Истина, а маленькие пугливые эльфы даже не догадываются, что то, от чего они бегут, носит это имя и пишется с прописной буквы. Еще меньше они подозревают, что топот и шум обязательные условия познания.
26.
ТИХАЯ МЕЛОДИЯ. Сорок лет Бог водил евреев по пустыне, прежде чем открыть им путь в обетованную землю. Впрочем, этот удел, кажется, вовсе не такая уж и редкость на земле. Похоже, рано или поздно, если и не все, то очень многие из нас попадают по чьей-то воле в безлюдные и безводные пески, где приходится плутать в поисках пропитания, спасаться от диких зверей, прятаться от палящего солнца. Другое дело, что в отличие от маленького народа, нам это вовсе не представляется чем-то значительным или ужасным. Большинство привыкает к пустыне и остается здесь до самой смерти. Что проку в сказках? спрашивают они, пожимая плечами. Не лучше ли пойти поискать воду? И верно. Ведь в отличие от древних, нам обетованной земли никто не обещал. И значит, правы те, кто никуда не торопится и не смотрит с тоской на север, ожидая какого-то сомнительного освобождения, какого-то чудесного вмешательства, разрывающего горизонты и обращающего время вспять. Время продолжает течь здесь по-прежнему и горизонты так же незыблемы, как и тысячу лет назад. Разве пустыня имеет границы? Жаль только некого спросить: откуда время от времени доносится эта тихая мелодия, навевающая нелепую уверенность, что лучше умереть в пути не знающим оглядки и прямым, как стрела чем оставаться здесь, плутая среди камней и натыкаясь на собственные следы?
27.
О ПРАВИЛАХ ИГРЫ. Нет сомнений следует честно играть с Истиной в ту игру, в которую она играет, и в которую заставляет играть и нас. Ведь она всегда говорит одно и то же: если ты последуешь вслед за мной, то легко сможешь достигнуть подлинного и последнего удовлетворения, ибо только я исполнительница всех надежд, оставляющая за спиной все сомнения. Что ж! условие кажется подходящим. Примем его. Впрочем, позаботимся и о своих интересах: не станем уподобляться тем, кто принимает на веру все подряд, рискуя попасть впросак. Ведь человек, который препоручил Истине и себя, и свою судьбу, теряет право выбирать: теперь он должен безропотно идти туда, куда его ведут, и останавливаться там, где остановился его проводник. Но тот, кто заранее обговорил условия, кто, стало быть, ничем не связан, вот кто действительно играет до конца. Пусть воспользуется он тем единственным видом оружия, которое у него всегда под рукой, пусть спросит, когда придет время вопрошать: «с какой стати?» С какой стати то или это? То, что внизу, и что наверху? То, что последнее, и то, что первое? При этом, он должен только честно выполнять правила игры: если он действительно удовлетворен, он должен остановиться там, где ему укажут. В противном случае, эта самоуверенная особа, боюсь, близка к проигрышу. Рано или поздно она выйдет из себя, и на твое очередное «с какой стати?» отрежет, скаля зубы: sic et non aliter.
Тогда с чистой совестью мы можем указать ей на дверь.
Впрочем, случается, и довольно часто, что Истина сразу начинает знакомство с нами с этого не терпящего возражения «non aliter». В этом случае мы вынуждены признать, что она, по крайней мере, поступает честно.
28.
ВРЕМЯ УЖИНА.
Все происходит, как должно говорит философия, корчась на раскаленной сковородке от боли.
Познание это свобода, а Истина это венец послушания, продолжает она развивать эту тему, разевая рот и пуча глаза.
Подчиняться, чтобы знать и знать, чтобы подчиняться, именно таково то священное колесо, за которым мы следуем, вознося ему свои молитвы и хвалу Не понятно только, отчего вы сами не хотите поскорее занять место рядом со мной? Разве мой пример неубедителен?
Отчего мы не хотим занять место рядом? Глупый вопрос! Да оттого, что у нас совсем другая задача: сесть поскорее за стол и повязать салфетки.
Не желаете ли этот аппетитный кусочек Аристотеля? А это чудное филе из Лао-дзы? Салат из Плотина, приправленный поздними схоластами? Или, может быть, зажаренный в орехах хвост Спинозы? Или бульон из Фихте?
Конечно, нам немного жаль этих плясунов на сковородке. Но ведь мы так голодны! К тому же пришло, наконец, и наше время: время ужина.
29.
Еще совсем недавно мы бежали от мира, ускользая от его ловушек и не обращая внимания на его приманки. На горных ли тропах или в лесном полумраке, мы сознавали себя потомственными нищими, чей род так же древен, как и эта земля. Тогда в моем владении находилась лишь эта кружащая голову свобода, да недосягаемый горизонт, который казался более реальным, чем уходящая в его сторону дорога. Теперь все изменилось. Мир, словно блудный сын, постучал в мои двери. Он вошел и сел в углу, ибо его путь окончен. Что принес он мне в дар? Похоже, только самого себя. Много это или мало? Ну, это-то, как правило, зависит от тех весов, на которых вы собираетесь взвешивать. Так может, все дело в том, что мы сами повернули назад, отказавшись от бегства и признав очевидную бессмысленность бунта? Не смирились ли мы с неизбежным? Разумеется, нет. Я ведь не сказал: «мы возвратились туда, откуда бежали», но «мир переступил мой порог»: он, а не я вернулся, склонив голову и протягивая мне свои ладони. «Неизбежное» же это только одно из многих давно умерших слов, словно сухие листья, устилающие мой путь.