Проваливай!
Знаешь, остановилась Ольга в дверях, когда-то я равнялась на тебя. Но это было давно. Того Кола больше нет.
Я это не заказывала, повесила она на плечо винтовку и подобрала мешки. Счастливо оставаться.
Проваливай!
Знаешь, остановилась Ольга в дверях, когда-то я равнялась на тебя. Но это было давно. Того Кола больше нет.
Да катись уже к чёрту! И не попадайся мне на глаза, от греха подальше! Тварь небла... слова застряли в горле, сочась жгучей желчью, к тому же входная дверь давно закрылась и продолжать было глупо. Налей мне, махнул я Ветерку. Всем налей, ешьте, пейте, веселитесь. Иннокентий!
Чего изволите?
Кеша, друг сердешный, подскажи, не найдётся ли в твоём роскошном заведении апартаментов без окон.
Совсем без окон?
Да, Кеша, глухие непроницаемые стены.
Есть комната в подвале...
Прекрасно!
Но там будет не совсем комфортно.
О, Кеша, комфортнее сейчас навряд ли где сыщешь. Распорядись подготовить четыре спальных места. Да побыстрее.
Сей момент.
Ты серьёзно? нахмурился Стас.
Нет, блядь, разыграть тебя решил. Смешно?
Надо бояться?
Опасаться, Станислав, надо опасаться. Это никогда не бывает лишним, а сегодня так особенно. До утра никому здание не покидать.
Глава 25
Когда пуля серьёзного калибра проникает в голову, она не просверливает в ней аккуратную дырочку, она создаёт внутри черепа давление, моментально превращающее мозг в пюре, разрушает структуру тканей в области многократно превосходящей собственный диаметр. Если калибр более чем серьёзный, попадание в голову аннигилирует последнюю, преобразует на доли секунды в огромное красное облако и распыляет по окружающим поверхностям тонким слоем. Когда мне хочется ощутить бренность всего сущего, я размышляю об этом. Ведь что такое личность, что такое «Я» всего лишь электрические импульсы в сером веществе. Прерви их распространение, и всё исчезнет ни мыслей, ни эмоций, ни памяти. Чисто поймавший головой пулю даже не узнает об этом, ему не будет больно, не будет страшно, обидно или неожиданно, плохо или хорошо, совсем нет, он попросту прекратит своё существование в один миг, и от мыслящего существа с багажом самого разного жизненного опыта останется лишь гниющая органика. И всякая чепуха про наследие, оставленную память, сраных потомков она сразу теряет смысл. Многократно прокручивая эту мысль, начинаешь лучше понимать фанатиков из Рваных Ран, удобряющих собою землю ещё при жизни. А потом возникает желание лечь на спину, закрыть глаза и свести бесполезные электрические импульсы в сером веществе к минимуму.
Не спалось. Стас нажрался и храпел, как сволочь, что, впрочем, не мешало пребывающему в аналогичном состоянии Ветерку и дёргающему конечностями в попытке спастись от собственных демонов Квазимоде.
Скажи, лейтенант, начал я, глубокомысленно глядя в заплесневелый потолок облюбованного нами на ночь подвала, ты когда-нибудь задумывался, для чего вся эта возня?
В смысле? повернул он голову в мою сторону.
Для чего мы месим говно по жизни, страдаем от ран, холода, голода, обид, разочарований, спим в обоссаном крысами подвале, когда могли бы наслаждаться своим кратким пребыванием в этом мире, вкушая все удовольствия, какие он только может предложить?
Ты что-то принял, помимо водки?
Ну почему сразу принял? Нет. Просто, это ведь так глупо просерать жизнь, занимаясь всякой неприятной хернёй. Она неминуемо закончится, и мы пожалеем, если успеем, что прожили её так, а не иначе.
И что ты предлагаешь, устроить оргию, наширяться, уйти в запой?
У тебя не самая богатая фантазия, но в целом да. Плюнуть на всё и веселиться без оглядки.
Ну, предположим, повеселишься неделю-две. А что потом?
Да к чёрту это «потом». Зачем оно? Предадимся безудержному празднику жизни, неистовым страстям и извращённым утехам, на полную катушку, а потом просто... щёлкнул я пальцами. И всё.
Что «всё»? приподнял бровь лейтенант.
Конец, всему конец. Его так и так не избежать. Зачем же оттягивать и мучительно ползти к неминуемому финалу, раздираясь в мясо об острые камни бытия, когда можно пролететь с ветерком, под песни, пляски, бухлишко и разврат, да на полном ходу и вмазаться, чтоб чертям тошно стало? Вот представь себе, Павлов, что знаешь день своей смерти. Скажем, послезавтра. Как бы ты потратил оставшееся время? Только не говори, что отправился бы творить добро направо и налево.
Почему нет?
А смысл?
Почему нет?
А смысл?
Совесть облегчить, пожал лейтенант плечами. С чистой совестью и умирать легче.
Откуда знаешь?
Так говорят.
Кто? Покойники? Где ты этой хуйни понабрался? Взрослый, вроде, мужик, а слушаешь шарлатанов. Слушай меня, я о смерти знаю столько, сколько никто из живых не расскажет. И, анализируя богатейший научный материал в области психологии, что был получен мною за годы ударной трудовой деятельности, могу сделать один неоспоримый вывод на смертном одре каждый становится эгоцентриком. Пред ликом грядущей пустоты всем посрать на то, что они сделали, их заботит лишь то, чего сделать и познать не успели. И если ты полагаешь, что речь про общественно полезные дела, я тебя разочарую. Близость смерти поднимает из пучины разной переоцененной хуеты самое важное и кристаллизует его, вешает прямо у тебя перед глазами вот, смотри, смотри, что ты упустил, от чего отказался ради всякой поебени, о которой теперь и не вспомнишь. Жить «по-людски», сохранять добрососедские отношения, откладывать в кубышку на чёрный день, довольствоваться малым и так год за годом, десятилетиями, до самого конца. Зачем? Какова цель?
А по-твоему какова? Ради чего стоит жить?
Думаю, ради момента, когда с полной уверенностью скажешь: «Вот и всё, я взял от жизни, что хотел, больше она ничего не может мне дать, пора двигаться дальше».
Недостижимо, поджал губу лейтенант. Для этого нужно быть аскетом, которому довольно чистой воды и подножного корма. Иначе желания будут лишь множиться.
Я составлю список, и стану вычёркивать пункты по мере исполнения.
Захочется вписать новые.
Пусть так, но я буду знать, ради чего живу и страдаю. А когда надоест, поставлю жирную точку.
И что, уже есть пункты?
Пока всего три: воздушный шар, плавучий бордель и собственная церковь. Подумываю над четвёртым завоевание мира.
Ты точно что-то принял, вынес Павлов свой вердикт и перевернулся на другой бок, оставив меня наедине с тягостными мыслями.
Утром, позавтракав остатками ужина, мы вдвоём с лейтенантом отправились разыскивать контору «Девяти Равных», чтобы обналичить свои натуральные активы. Сами активы, дабы минимизировать риск внезапной потери ими ликвидности, остались в подвале под присмотром полусонного Станислава и всегда бодрого Квазимоды.
Вчера мы толком-то с городом не познакомились, а уж сегодня не отвертеться, как бы этого ни хотелось. Нижний Ломов был из тех населённых пунктов, пребывание в которых, даже проездом, вгоняет в такое глубокое уныние, что хочется встать посреди пустой улицы, запрокинуть голову и выть на свинцовое осеннее небо. Малоэтажная застройка позапрошлого века, провалившиеся крыши, заплесневелые стены, пни пошедших на дрова лип, грязевое месиво вместо дорог, и особенно редкие копошащиеся среди всего этого дерьма людишки, похожие на червей в старом гниющем трупе. Здесь даже воздух пах сырой могилой.
Ночью выглядело лучше, накинул я капюшон, застегнул ворот под самый нос и невольно поёжился.
Восемь тридцать, сверился с часами Павлов, а уже хочется накатить.
Надо было опохмелиться перед выходом, поправил я ВСС, скользя глазами по окнам и крышам.
Что ты всё головой крутишь? не осталось это незамеченным. Брось. Не верю, что она пойдёт на такое. Зачем ей?
Ради удовольствия. Ну, знаешь, разрядиться, стресс снять, хорошо помогает.
Нельзя же убивать ради этого, на полном серьёзе заявил Павлов, насупившись.
Почему?
Что значит «почему»?! Просто нельзя, и всё.
А кто ей запретит? Ты? Вот видишь, стало быть, можно. А то, что делать можно и приятно делать нужно. Я сам её этому учил. Хер ли удивляться? Сейчас вот идём, болтаем с тобой, а впереди линия прицельная, шаг-другой бах, и одной пулей обоих в лоскуты.
Твоё состояние беспокоит меня в последнее время.
Серьёзно?
Да. Эти депрессивно-суицидальные разговоры...
Какая ирония. Я сегодня потерял единственного, кого беспокоило моё состояние, и тут же обрёл нового... Как это называется, доброжелатель?
Я бы сказал друг.
Не, мне больше нравится «доброжелатель».
Почему ты стараешься отгородиться? Мы же на одной стороне, делаем одно общее дело. Я не навязываюсь, но твоя манера взаимодействия с людьми... Вот зачем ты сказал Ольге, что она сможет убить Стаса позже? Это ведь была не шутка, я худо-бедно научился распознавать твой специфический юмор.
Потому что так и есть, она сможет. В чём проблема?
Вместо констатации очевидного ты мог бы попытаться их примирить. Они наша команда... Теперь уже не оба, к сожалению. Почему ты этого не предотвратил?
О, мой наивный падкий на женские прелести доброжелатель, запомни «Ольга» и «команда» слова-антонимы. Помимо «команды» можешь с тем же успехом ставить к ней в пару «честность», «открытость», «терпимость», «компромиссность», «щедрость», «доброту» и ещё много-много прекрасных слов, которыми обычно описывают типичного хорошего человека.
Но ведь...
Я с ней работал? Да, но это было давно. Той милой девчушки, что смотрела на меня, как на бога, больше нет. Мы разбежались, и каждый раз, когда судьба сводит нас вместе, становится лишним подтверждением правильности такого решения. Рано или поздно она бы взбрыкнула, тут даже думать нечего. И эта стервозная дрянь ещё рассуждает о моей социопатии.
Тут она права. Но тогда зачем ты взял её в команду?
Хотел держать поближе, сколько получится. Ольгу наняли Святые, а у меня с ними в последнее время отношения так себе.
Что значит «так себе»? нахмурился лейтенант.
Мы со Стасом и твоим тестостероновым сослуживцем провели нескольких святош к Господу вне очереди.
Когда?
По дороге в Муром.
Сатурн не рассказывал.
Не удивительно. Этот кусок модифицированного мяса разорвал в клочья их патруль и цинично надругался над останками.
Сатурн?!
Да, пытался сделать тотемы из черепов. Не знаю, кто научил мальчонку такому, но вышло паршиво. Обнаружив сие безыскусное поделие, Святые решили догнать халтурщика и предъявить претензии к качеству продукта. Пришлось отстреливаться. Теперь у Фомы на меня зуб. И нет причин рассчитывать, что этот жирный мудак не предложил Ольге награду за мою голову, а посулить он вполне может столько, что я и сам бы на её месте задумался.
Час от часу не легче.
Полагаю, она всё же не поддастся соблазну прямо сейчас, увяжется за нами, чтобы летучих плохишей найти, а уж потом видно будет.