Однако в другом эта наука сильно изменилась. Систематизация оказалась лишь первым шагом. Как только был утвержден порядок классификации не одиночным наблюдателем вроде Пьяцци Смита, а комитетом, представлявшим международное сообщество, следующим шагом стал поиск ответов на гораздо более сложные и глубокие вопросы, а именно: что означали определенные типы облаков, почему и как они образовывались, что управляло погодой? При всей своей значимости Международный облачный атлас был всего лишь скромным заделом в преддверии будущей колоссальной работы, в успехе которой пока никто не мог быть уверен.
Пьяцци Смит не участвовал в этом проекте. Вся его жизнь и кипящая энергия были направлены на то, чтобы отстаивать убеждение: наблюдение является самоцелью, высшей деятельностью, оправдывающей себя в моральном и научном плане. Наблюдение за самыми трудноуловимыми объектами, такими как далекие звезды, непрерывно меняющийся спектр, облака, было для него в равной мере интеллектуальным и духовным упражнением. Что же касается таких задач, как исследование физики Солнечной системы или «взлом кода» погоды, скрывающегося за расплывчатой, постоянно смещающейся дождевой полосой на спектре, или систематизация бесконечно изменчивых, стремительно плывущих облаков, то Пьяцци Смит оставлял их другим. Он искал не объяснения, а совсем иное, гораздо более глубокое следы Божественного присутствия. «И по сей день, что бы ни говорила наука в своих схоластических объяснениях, рассуждал Пьяцци Смит, и учитывая то, как далека она от своей цели свести переменчивые красоты спокойных летних небес или величественных скоплений грозовых туч к не более чем нескольким механическим процессам, описывающим всю их сущность и происхождение, нам остается лишь благоговейно созерцать те формы красоты, которые столь часто и щедро демонстрируются пред нашим невнимательным взором в облаках». В конечном итоге облака притягивали Пьяцци Смита не потому, что были так трудноуловимы и сложны для научного изучения, а потому, что позволяли увидеть Бога. Доступные взору каждого, они были свидетельством Божественного порядка, несущим в себе «зримый отпечаток великого невидимого Разума, который упорядочивает все, что мы видим»[113]. На закате своей напряженной и бурной жизни Пьяцци Смит обрел утешение в том порядке, который наконец-то открылся ему среди кажущегося хаоса небес.
Код муссонов
В 1903 г., сразу по прибытии в Индию, 35-летний Гилберт Уокер отправился в предгорья Гималаев. Целью его путешествия была Шимла, летняя столица Британской Индии, где располагался Метеорологический департамент. Ему предстояло занять пост, который станет вершиной его карьеры, директора Индийских метеорологических обсерваторий[114].
Последние 15 лет этот высокий худощавый человек провел в основном в кембриджском Тринити-колледже среди других столь же увлеченных наукой одиночек. Сам он был математиком. Теперь же он должен был возглавить крупнейшую метеорологическую сеть в мире, хотя почти ничего не знал ни о погоде, ни о том, как управлять сотней обсерваторий и десятками тысяч метеонаблюдателей. Но именно это незнание в каком-то смысле и стало причиной его назначения. Ситуация была настолько отчаянной, а проблема, с которой столкнулись его наниматели, настолько неразрешимой, что отсутствие у Уокера каких-либо знаний и опыта в метеорологии было сочтено преимуществом. Когда ничто не срабатывает, возможно, стоит попробовать нечто принципиально иное. К тому же у Уокера имелось одно важное достоинство: он был талантливым математиком. Это и стало решающим фактором, заставившим его предшественника Джона Элиота поставить на кон репутацию и рекомендовать на свой пост этого человека.
Город, в который направлялся теперь Уокер, был необычен не менее, чем его новое назначение. Это был оазис прохлады среди жарких тропиков, маленький обитаемый островок в густонаселенной стране, отдаленный анклав, из которого Британия правила своим самым обширным колониальным владением. Расположенная на высоте чуть более 2200 м над уровнем моря, почти в 1600 км от Калькутты, в летние месяцы Шимла становилась спасительным убежищем от дурманящей жары, царившей на равнинах. Кроме того, это было безопасное и во многих отношениях удобное место. Раскинувшийся на террасах крутого горного склона, город служил надежной цитаделью. «Здесь, гласил один из имперских атласов, планируются войны, заключается мир, ведется борьба с голодом»[115].
Эта фраза, собственно говоря, и объясняла назначение Уокера.
Британской администрации в Индии было хорошо известно, что удаленность может давать силу тем большую, чем с большего расстояния она действует. Но администрация не знала другого и надеялась, что Уокер поможет это узнать: какая сила вызывает муссонные дожди, от которых зависело благосостояние и выживание десятков миллионов индийцев, а значит, и богатство Британской империи.
Сама по себе идея решить эту проблему с помощью математики не выглядела такой уж необычной. Уже давно, по крайней мере с тех пор, как Галилей провел свои эксперименты с падающими телами, ученым стало ясно, что с помощью чисел можно раскрыть законы природы. И необходимость привлечь математическую науку к изучению земной атмосферы также была очевидна с тех пор, как начали собираться количественные данные о давлении и температуре. В последние три десятилетия XIX в. объемы данных, требовавших анализа математическими методами, стремительно росли. Автоматические обсерватории, созданные Метеорологической службой после смерти Фицроя, изо дня в день в непрерывном режиме вели регистрацию погодных условий. Тем же самым занимались легионы педантичных наблюдателей в том числе моряки военных и торговых флотов ведущих мировых держав. Активный рост объемов метеонаблюдений в десятилетия, предшествовавшие прибытию Уокера в Индию, объяснялся той простой причиной, что погода играла очень важную роль в управлении империями. По мере того как они росли, расползаясь по земному шару, расширялся и сбор метеорологических данных.
Раздел метеорологии, занимающийся сбором и анализом данных о погоде, получил название «климатология». Родом из немецкого, этот термин вошел в употребление в английском и французском языках в первые десятилетия XIX в., а с 1840-х гг. получил широкое распространение. Во многом это произошло благодаря влиянию Александра фон Гумбольдта, стоявшего у истоков этого научного направления (одно из первых упоминаний данного термина встречается во французском переводе его работы)[116]. Гумбольдтовская концепция климата была связана с его пониманием единства природы, которое, по его мнению, вовсе не означало климатического единообразия. Вместо этого мириады физических сил, комбинируясь, создавали климатические различия отдельные зоны, часто располагавшиеся вертикально, где существовали определенные устойчивые условия с точки зрения температуры и осадков и где, соответственно, обитали определенные виды растений и животных. Но если учесть, что физические силы природы находились в постоянном движении, то неясно, каким образом они комбинировались так, чтобы создавать в определенных географических зонах стабильные климатические области, которые можно было исследовать, описать, после чего, если так можно выразиться, надолго о них забыть. Гумбольдт полагал, что эта стабильность сохраняется на длительное время.
Это исследовательское, нацеленное на поиск единства направление климатологии, созданное Гумбольдтом, требовалось совместить с другим ее направлением, возникшим на основе статистического подхода. И в Англии, и в Пруссии национальные службы по сбору метеорологических данных создавались на основе государственных статистических бюро или же оказывались тесно связаны с ними. Было очевидно, что понимание климатических и погодных закономерностей сулит огромные практические выгоды, точно так же, как и получение знаний в области астрономии, ботаники, геодезии и магнитного поля Земли, все это позволяло лучше изучить имперские владения и, соответственно, управлять ими с максимальной эффективностью. Вероятно даже, получение метеорологической информации, которая могла быть преобразована в средние климатические показатели, отвечало задачам государства в наибольшей степени. Собирая данные о погоде, как они уже начали собирать данные о своих гражданах, правительства надеялись привнести хоть какую-то степень контроля в эти самые сложные в управлении и зачастую непредсказуемые сферы[117].
Юлиус фон Ханн, директор Центрального бюро метеорологии и геомагнетизма в Вене, и Владимир Кёппен, директор Германской морской обсерватории в Гамбурге, в полной мере разделяли убежденность Гумбольдта в том, что «лицо Земли» может быть досконально измерено и изучено. Однако они расходились со своим великим предшественником в вопросе о том, что такое климат и, следовательно, как его нужно изучать. Движимые научным любопытством, располагая средствами и ресурсами своих ведомств, Ханн и Кёппен преобразовали подход ученого-одиночки в систематическую дисциплину. Параллельно с этим гумбольдтовское определение климата с его акцентом на взаимосвязи между живыми существами и окружающей средой уступило место новому определению, в котором климат рассматривался с точки зрения устойчивых климатических зон, выделенных на основе усредненных метеорологических данных. Климат, по определению Ханна и Кёппена, представлял собой усредненную погоду.
Юлиус фон Ханн, директор Центрального бюро метеорологии и геомагнетизма в Вене, и Владимир Кёппен, директор Германской морской обсерватории в Гамбурге, в полной мере разделяли убежденность Гумбольдта в том, что «лицо Земли» может быть досконально измерено и изучено. Однако они расходились со своим великим предшественником в вопросе о том, что такое климат и, следовательно, как его нужно изучать. Движимые научным любопытством, располагая средствами и ресурсами своих ведомств, Ханн и Кёппен преобразовали подход ученого-одиночки в систематическую дисциплину. Параллельно с этим гумбольдтовское определение климата с его акцентом на взаимосвязи между живыми существами и окружающей средой уступило место новому определению, в котором климат рассматривался с точки зрения устойчивых климатических зон, выделенных на основе усредненных метеорологических данных. Климат, по определению Ханна и Кёппена, представлял собой усредненную погоду.
Но еще более важным, чем точное (как показало будущее) определение климата, был тот фундамент, который эти два человека заложили для развития климатологии. Под руководством Ханна и Кёппена она стала наукой строгих измерений, проводимых в строго контролируемых условиях. В 1883 г. Ханн опубликовал «Руководство по климатологии», в котором изложил пошаговую стратегию развития этой науки, отчасти напоминавшую стратегию военного наступления. Одним из направлений этого развития была картография, и на рубеже веков Владимир Кёппен поставил на вооружение климатологии климатические карты, на которых были визуально обозначены разные климатические зоны «тропический климат», «полярный климат», «субтропический климат», «средиземноморский климат» и т. д., определенные на основании средних значений нескольких типов метеорологических данных.