Между тем то, что было слабым местом климатологии, оказалось также залогом ее успешного развития: изучение климата требовало огромного количества данных. Во времена Ханна и Кёппена телеграфная связь, почтовая служба и издательское дело были такими же важными инструментами климатологической науки, как барометры и термометры. Составление карт требовало отлаженной системы измерений и их передачи, а также, что не менее важно, системы печати и распространения. В первые несколько десятилетий после запуска этот всеохватный климатологический проект поглощал невероятное количество энергии.
Несмотря на активную деятельность по развитию климатологии, Ханн не менее настойчиво стремился очертить ее границы, продвигая свой взгляд на эту дисциплину. «Климатология, писал он, является всего лишь частью метеорологии, которая имеет гораздо более пространное поле деятельности». Климатология носит описательный характер, тогда как метеорология, имея своей целью «объяснение различных атмосферных явлений с помощью известных физических законов», является в большей степени теоретической наукой. Тем не менее эти две дисциплины тесно связаны между собой: климатология является неотъемлемой частью метеорологии и свою неспособность объяснить что-либо компенсирует широтой охвата. Будучи, прежде всего, наукой наблюдения, климатология нацелена на создание «мозаичной картины различных климатов» очень упорядоченной картины, основанной на систематическом представлении фактов. Таким образом «обеспечиваются порядок и единообразие, проясняется взаимодействие между различными климатами и климатология становится научной областью познания». Как отмечает Дебора Коэн, это делало климатологию (по крайней мере, потенциально) наукой «сложных целостных систем», тогда как метеорология стремилась свести атмосферные явления к «более простым, легче поддающимся теоретическому объяснению элементам»[118].
Между убежденностью Ханна в описательном характере климатологии и его амбициозной надеждой на то, что она может стать настоящей наукой, существовал явный разрыв[119]. Как именно перейти от сбора данных о средних значениях осадков и температуры к основанной на физических законах науке, оставалось неясным. В «Руководстве» Ханна прослеживалось глубоко противоречивое отношение к климатическим изменениям. Было очевидно, что для трансформации климатологии в науку она должна заниматься их изучением, но в каких пределах? В заключительном разделе, называвшемся «Изменения климата», Ханн рассмотрел палеоклиматические изменения, такие как ледниковые периоды, а также теории Кролла и других ученых, пытавшихся объяснить их. Он рассмотрел проблему изучения более краткосрочных климатических осцилляций, которые могли быть связаны с солнечными пятнами. Однако в обоих случаях Ханн продемонстрировал непоколебимую приверженность методу усреднения, когда за основу берется период стабильности. Чтобы получить среднее значение, объяснял Ханн, необходимо определить период времени, в течение которого оно применимо. Этого метода более чем достаточно, чтобы идентифицировать колебания выше и ниже среднего значения. Иными словами, изменение относилось только к некоему фиксированному периоду, для которого могут быть определены средние значения[120].
Этот подход был основан на предположении о стабильности, но на практике он позволял Ханну (и другим) выявлять климатические аномалии. Это стало возможно благодаря созданию статистических таблиц, которые представляли собой рудиментарную модель климатической системы. Объединяя усредненные данные о погоде из разных частей планеты, эти таблицы позволяли Ханну и другим находить закономерности в числах. А поскольку эти числа отражали средние погодные значения то, что Ханн определил как климат, появлялась возможность установить взаимосвязи между более долговременными характеристиками атмосферы. Конечно, процесс усреднения игнорировал динамику, но Ханн считал это задачей метеорологии раскрыть и описать то, что он называл «причинами, лежащими в основе последовательности атмосферных процессов»[121]. Тем не менее Ханн призывал обращать внимание не только на средние значения, но и на отклонения от них. Как утверждает Дебора Коэн, отчасти это было вызвано стремлением выковать национальную австрийскую идентичность, для чего требовалось соединить все многообразие климатических режимов в гармоничное имперское целое. С точки зрения статистики это означало внимание как к глобальным, так и к локальным показателям. Как ни странно, на практике оказалось, что именно средние значения делали отклонения и скрытый в них динамизм максимально видимыми. В результате подход Ханна парадоксальным образом вымостил путь к новой климатологии, сосредоточившей свое внимание именно на изменчивости климатических систем, а не на стабильности отдельных климатических зон[122].
Когда Уокер прибыл в Шимлу и занял пост директора Индийских метеорологических обсерваторий, он вступил именно в это неопределенное пространство между стабильностью, создаваемой статистикой средних климатических значений, и изменчивостью, для поиска которой могли быть использованы эти данные. Считать ли климатическую систему стабильной по своей природе или изменчивой, зависело от того, кто занимался исследованиями. Но в основе любого из этих подходов лежала идея системы. А она была порождением империи в той же мере, в какой им был сам Гилберт Уокер или мешки с пшеницей, от которых зависела не только прибыль, но и выживание очень многих людей.
В действительности Индия и, в частности, британская администрация столкнулись не с одной, а сразу со множеством проблем. К 1903 г., когда Уокер прибыл в Индию, там в течение трех из последних семи лет в 1896, 1899 и 1902 гг. не было летних муссонных дождей. Коротая и простая фраза не позволяет передать масштабы бедствия, вызванного этим обстоятельством.
От голода умерли миллионы, хотя точное количество жертв так и осталось неизвестно. В статье, опубликованной в медицинском журнале The Lancet в 1901 г., приводилась цифра в 19 млн погибших за последние пять лет, что было эквивалентно половине всего населения Великобритании и составляло примерно 8 % населения тогдашней Индии[123]. Катастрофический неурожай зерновых наблюдался на территории, по размерам в три раза большей, чем Великобритания.
Между тем это не было природным катаклизмом. Слово «нехватка», которое использовалось (и продолжает использоваться) в отношении муссонных дождей, подразумевало, что дожди должны идти каждый год. Но на самом деле переменный характер этих осадков включая полное их отсутствие в течение нескольких лет был нормальной, а не аномальной особенностью индийского климата. Муссоны всегда отличались непредсказуемым нравом, в одни годы даруя живительную влагу, в другие нет. В прошлом в засушливые годы также наступал голод, но смертность от него никогда не была настолько высока, как при британском правлении. В 18761878 гг. она достигла пика: тогда в Британской Индии и на соседних территориях он унес жизни от 6 до 10 млн человек.
В значительной мере в этом была повинна Британская империя. Навязывая Индии денежную экономику, британцы разрушили традиционную систему взаимопомощи и создания зерновых резервов, которая позволяла земледельцам накапливать запасы зерна за счет излишков, выращенных в урожайные годы, и затем использовать их, чтобы пережить неурожайный период[124]. Полностью скупая собранный урожай, британцы уничтожили этот складывавшийся веками механизм выживания, предложив взамен только деньги и ничего больше.
Между тем это не было природным катаклизмом. Слово «нехватка», которое использовалось (и продолжает использоваться) в отношении муссонных дождей, подразумевало, что дожди должны идти каждый год. Но на самом деле переменный характер этих осадков включая полное их отсутствие в течение нескольких лет был нормальной, а не аномальной особенностью индийского климата. Муссоны всегда отличались непредсказуемым нравом, в одни годы даруя живительную влагу, в другие нет. В прошлом в засушливые годы также наступал голод, но смертность от него никогда не была настолько высока, как при британском правлении. В 18761878 гг. она достигла пика: тогда в Британской Индии и на соседних территориях он унес жизни от 6 до 10 млн человек.
В значительной мере в этом была повинна Британская империя. Навязывая Индии денежную экономику, британцы разрушили традиционную систему взаимопомощи и создания зерновых резервов, которая позволяла земледельцам накапливать запасы зерна за счет излишков, выращенных в урожайные годы, и затем использовать их, чтобы пережить неурожайный период[124]. Полностью скупая собранный урожай, британцы уничтожили этот складывавшийся веками механизм выживания, предложив взамен только деньги и ничего больше.
В самый разгар голода королева Виктория была провозглашена императрицей Индии. Имперская корона была слепа к страданиям индийцев сознательно и даже подчеркнуто. Лорд Литтон, поэт и вице-король Индии, был верным последователем идей Адама Смита, заявившего, что во время голода в Бенгалии в 1770 г. британское правительство своими «ненадлежащими» попытками вмешательства только ухудшило ситуацию. По словам Смита, так называемые «гуманитарные истерики», результатом которых была отправка денег в помощь голодающим, на самом деле лишь подталкивали Индию к банкротству. Лучше всего было ничего не делать. Если позволять голоду вспыхивать и угасать своим чередом, такие краткосрочные вспышки будут естественным образом корректировать экономический цикл и, подобно тому как череда частых возгораний предотвращает катастрофические лесные пожары, ограничат потенциал гораздо более масштабных бедствий. В этом смысле голод был естественным социальным и экономическим явлением, своего рода встроенным механизмом, позволявшим удерживать размер населения Индии в равновесии с ее ресурсами, а также поддерживать высокие цены на зерно. Любая попытка ограничить масштабы голода, заявил Литтон Законодательному совету в 1877 г., лишь усугубит проблему перенаселения[125]. Хладнокровно оперируя цифрами человеческих жизней, Литтон подчеркнул, что, поскольку от голода умирают в основном самые бедные, любые действия, направленные на их спасение, только увеличат долю населения, живущего в нищете. Между строк читалось: лучше дать этим беднякам умереть, чем и дальше обрекать на нечеловеческое существование.
При всей очевидности провала своей политики британские правители не желали признавать ошибки. Путешествуя по стране, где совсем недавно 10 % населения умерло от голода, вице-король Индии лорд Элгин, глядя из окна своего роскошного вагона, увидел «землю, процветающую даже несмотря на то, что в последнее время выпадало мало дождей»[126]. Эти «героические» акты самообмана не отменяли, однако, того, что требовалось что-то предпринять. После Великого голода 18761878 гг. была учреждена специальная комиссия, которой предстояло решить, как избежать подобных катастроф в будущем. Комиссия провела консультации с экспертами в области медицины, экономики и сельского хозяйства и разработала региональные законы, призванные обеспечить своевременное оказание помощи на местах в периоды голода. Что же касается метеорологии, то, как сетовали члены комиссии, она ничем помочь не могла. Будущее, безусловно, должно было привнести ясность в понимание «природы периодичности» муссонных дождей, однако современная метеорология была бессильна предсказать это погодное явление. Да, засухи и голод были неизбежны, но самым удручающим было то, что «они обрушиваются на нас почти без предупреждения и с очень нерегулярными интервалами»[127]. С 1880-х гг. метеорологи пытались делать прогнозы относительно муссонных дождей, но, после того как они не смогли предсказать их отсутствие в 19011902 гг., программа была закрыта. Такое решение разочаровало многих, кто считал прогнозы полезными, даже если те не всегда оказывались точными. Один из обозревателей Times of India справедливо замечал, что «в такой преимущественно сельскохозяйственной стране, как Индия, множество земледельцев не могут не задать разумный вопрос, почему им было отказано в той помощи, которую мог бы предоставить Метеорологический департамент»[128]. Но подобные вопросы наталкивались на глухую стену, и члены комиссии лишь выразили надежду на то, что другие имперские технологии отныне будут поставлены на службу индийскому народу. Предполагалось, что построенные британцами железные дороги и система телеграфной связи, которые в обычное время использовались в коммерческих целях для перенаправления потоков зерна, главной экспортной культуры Британской Индии, в случае будущих засух будут использоваться для доставки продовольственной помощи в пострадавшие районы, что позволит выровнять спрос и предложение и предотвратить резкий скачок цен на зерно.