Конкретные способы интеграции элементов медиатекста в единое целое определяются форматами медиатекста техническими особенностями формирования контента в сети. Ограничения на количество знаков, специфика заголовков, количество и качество сопровождающих текст фотографий, иллюстраций, аудио- и видеозаписей, использование вики-разметки и HTML-кода варьируются в социальных сетях. Объем, наличие и доминирование мультимедийных элементов, возможность их выбора при «чтении», организация текста (перевернутая пирамида, изолированные блоки, линейное чтение и т. п.) и даже тематика определяются технологической платформой. Иначе говоря, каждая социальная сеть обладает специфической текстогенностью, т. е. комплексом антропогенно-технических факторов порождения, трансляции, обмена текстами публичной коммуникации, ведущих к образованию и функционированию новых типов носителей и генераторов информации во всех сферах жизнедеятельности и оказывающих на них влияние [Шилина 2012].
Когнитивной особенностью медиатекста является пригодность для поверхностного восприятия (пролистывания) при сохранении постоянной возможности углубления в содержание сообщения. Кроме того, тегирование, вики-элементы и гиперссылки связывают медиатексты в гипертекст.
Мнемонический потенциал медиатекста заслуживает отдельного комментария. Медиатексты Интернета традиционно рассматриваются как синхроничные, лишенные «ретроспективной емкости»: «медиатекст изначально был и остается тем типом коммуникации, который организовывает социальное пространство и время непосредственного вот сейчас данного, текущего момента живой жизни Медиатекст это воплощенное и запечатленное текучее, осуществляющееся вот здесь и сейчас, обращенное непосредственно к себе настоящее, что не требует особого обсуждения» [Шестакова, c. 3133]. Однако изначальная синхронность медиатекста не мешает его долговечному функционированию в условиях социальных сетей. За время своего существования сети повысили качество инструментов запоминания того или иного содержания (разнообразив работу закладок, лайков и т. п.), не изменив принципов его аккумулирования. Таким образом, оперирование информацией улучшилось при минимальном числе дополнительных навыков, требуемых от пользователей, а значит, без изменения конфигурации привычной коммуникативной среды. Медиатекст и его опорные в смысловом отношении элементы, будучи востребованными, не отправляются в виртуальный архив, они продолжают свою циркуляцию в сетях через репосты и перепечатку до тех пор, пока не потеряют свою коммуникативную привлекательность. Постоянное всплывание в трафике уже встречавшегося пользователям медиатекста получило специфическое наименование в интернет-сленге: «баяном» пользователи называют повторную публикацию шутки или информации. Как видим, синхроничность медиатекста не блокирует его диахронического функционирования.
Медийные элементы расширяют чувственное восприятие и усиливают эмоциональное воздействие, рассеивая аналитическое внимание. Экспоненциальный рост медиатекстов в медиасреде, инструменты поиска, компактность их размещения на носителях и в сети, а также операциональность снижают временные затраты при работе с ними. Письменная память уступает место памяти электронной, а развитие интернет-технологий предоставляет доступ к ней огромному количеству пользователей, которые используя новые медиа, выступают сетевыми субъектами исторического познания. Влиянию медиа на социальную память посвящено небольшое количество исследований, одним из которых является коллективная монография «Silence, Screen, and Spectacle: Rethinking Social Memory in the Age of Information and New Media», изданная под редакцией Л. Фримена, Б. Ньенаса и Р. Даниэля (2014) [Silence, Screen, and Spectacle]. Авторы исследования отмечают, что новые социальные медиа меняют характер восприятия настоящего и прошлого, раскрывая Прошлое через метафоры «молчания», «экрана», «спектакля», которые больше не отвлекают внимание отчужденного потребителя Г. Дебора, но «взрывают континуум истории», разворачивая нас к настоящему. Значит ли это, что Настоящее вытесняет Прошлое? Нет, оно через него реконструируется.
Идея социального конструирования сформирована социальнофеноменологическим подходом, трактующим общество как явление, непрерывно воссоздаваемое в процессах социальной (в первую очередь, межиндивидуальной) коммуникации, в ходе которой человек наделяет смыслом социальную реальность и конструирует ее в процессе ежедневного взаимодействия с другими. Быстро ставшая классической работа П. Бергера и Т. Лукмана «Социальное конструирование реальности» детально воссоздает процесс легитимации и типизации социальных ролей в обыденном познании [Бергер, Лукман]. В итоге, социальные системы оказываются конструкцией массива осознанных действий: люди знают, как нужно себя вести, и, когда действуют в соответствии с этими знаниями, их поведение превращается в элементы работающего социального механизма. Оперирование исторической информацией является частью социального знания, оно встроено в исполнение социальных ролей. Выход его производства за пределы специализированных институтов социальной памяти означает, что любой пользователь может редактировать и переформатировать историческое знание, и созданный им продукт будет использован другими людьми. Повседневная коммуникативная практика включает в себя использование исторических текстов в производстве медийного контента. Под историческими текстами понимается вся совокупность исторических источников, доступных в цифровой среде (исторические исследования, художественные произведения, фото и видеохроника, мемы, оцифрованные архивные документы). В условиях широкого распространения социальных медиа возникает новое пространство циркуляции исторического контента, вытесняющее традиционную коммуникативную память. В цифровых условиях формируется новый баланс коммуникативной и культурной памяти, а также способы их коммуникации, что радикально меняет облик памяти исторической.
Таким образом, медиальный поворот привел к формированию особого механизма оперирования информацией, который изменил характер производства исторического знания и практики забвения. Средства массовой информации и социальные медиа становятся не менее значимыми акторами создания нового представления о прошлом, чем профессиональные ученые-историки. Интернет-пользователи активно включаются в поиск и тиражирование знаний о прошлом, используют современные информационные технологии, интернет-ресурсы, социальные сети, наряду с традиционными историческими источниками, переводя архивные документы в цифровой формат. Историческая память как медиапамять аккумулируется в сфере медиа, что приводит к соединению медиа как инструмента познания с тем информационным содержанием, которым они наполнены.
В работах классиков исторической эпистемологии Г. Баттерфилда, А. Мегилла, Ф. Анкерсмита, Х. Уайта. Р. Козеллек, Н. Копосова, занимавшихся изучением проблем исторического познания [Шиповалова, с. 155], познание истории связывалось исключительно с деятельностью отдельных представителей исторической мысли, и игнорировалась роль неформального знания в исторической науке. Если ранее о нем говорили, как об опыте «молчаливого» большинства [Бряник, с. 122], то сегодня, благодаря новым медиа, оно обрело «голос» и играет все большую роль в формировании представлений о прошлом. Отказавшись от молчания, большинство пользователей осваивают цифровые способы производства исторического контента для выражения собственной версии исторической реальности, формирования исторической идентичности, самореализации и развлечения. Историческая память индивида, инкорпорированного в сферу медиа, включается в медиапамять, которая сегодня формирует его представления о прошлом и позволяет создавать информацию исторического характера. Средства массовой информации и социальные медиа становятся не менее значимыми акторами создания нового представления о прошлом, чем профессиональные ученые-историки. По факту это означает, что цифровое Прошлое дело рук миллионов пользователей социальных медиа.
Все это позволяет определить медиапамять как цифровую систему хранения, преобразования, производства и распространения информации о прошлом, на основе которой формируется историческая память индивидов и общностей. Медиапамять можно рассматривать как виртуальный социальный механизм запоминания и забвения, он имеет возможность предоставлять разнообразные формы репрезентации истории в пространстве повседневности, расширять практики представления прошлого и коммеморации, а также увеличивать количество создающих и потребляющих мемориальный контент. С позиций исторической эпистемологии мы наблюдаем появление новых способов познания прошлого. Это приводит к перераспределению исторического знания от ученого сообщества к обывателям, интересующимся историей. Медиапамять является инструментом такого перераспределения.
Поскольку участие в производстве и поддержании медиапамяти имеет минимальные цензы, в основном, связанные с медиаграмотностью, преодолимые для большинства населения планеты, мы имеем основания считать медиапамять демократичной. Медиапамять создается на основе свободного выражения мыслей и чувств широкодоступными языковыми средствами. Пользовательские фотографии и документальные свидетельства играют одинаково важную роль в формировании представлений о прошлом наряду с субъективным восприятием действительности и оценочными высказываниями. Историческая информация, производимая и распространяемая индивидами, служит целям потребления лично ими самими, на основе ее индивид формирует свою собственную идентичность и мировоззренческую позицию.
Необходимо отметить две особенности медиапамяти. Во-первых, медиапамять интенсивно производится поколениями, непосредственно не принимавшими участия во вспоминаемых событиях. В медиапамяти живая память вытеснена памятью культурной. Дистанцирование от события порождает «вторичную», опосредованную память, в которой внутрисемейные и внутригрупповые воспоминания подкрепляются авторитетом старшего поколения семьи.
Во-вторых, производство ее контента опирается на аргументационные системы постправды, в которых субъективная оценка всегда доминирует над объективными данными. Более того, эмоциональность такой оценки (традиционно негативная), является залогом ее быстрого (чаще всего, вирусного) распространения. Негативная эмоциональность постправды, укорененная в эмоциях гнева, возмущения, ненависти, тесно связана с языком вражды, поэтому она легко становится питательной почвой мемориальных войн.
Поскольку участие в производстве и поддержании медиапамяти имеет минимальные цензы, в основном, связанные с медиаграмотностью, преодолимые для большинства населения планеты, мы имеем основания считать медиапамять демократичной. Медиапамять создается на основе свободного выражения мыслей и чувств широкодоступными языковыми средствами. Пользовательские фотографии и документальные свидетельства играют одинаково важную роль в формировании представлений о прошлом наряду с субъективным восприятием действительности и оценочными высказываниями. Историческая информация, производимая и распространяемая индивидами, служит целям потребления лично ими самими, на основе ее индивид формирует свою собственную идентичность и мировоззренческую позицию.