Кто тут? послышался в страшной темноте громкий голос; в нем слышались испуг и вместе с тем дерзость. Клэр, это ты?
Гейлис? облегченно пробормотала я и бросилась к ней.
Почти сразу мне удалось нащупать ее протянутые ко мне руки. Мы схватились друг за друга как могли крепко и некоторое время молча качались туда-сюда.
Есть тут кто-нибудь, кроме нас? спросила я, оглядываясь.
Но взор, даже привыкший к мгле, почти ничего не мог поймать. Откуда-то сверху проникали слабые лучи света, но к месту, где мы находились, они не добирались. Я почти не видела лица, находившегося вровень с моим и не дальше нескольких дюймов. Гейлис неуверенно захихикала.
Кажется, мыши и еще какие-то твари. И вонь, способная уморить хорька.
Это я заметила. Боже правый, куда мы попали?
В яму для воров. Посторонись!
Раздался скрежет, сверху в яму ворвался свет. Я прижалась к стене как раз вовремя, чтобы на меня не попали комья мокрой грязи, посыпавшиеся из маленькой дыры в крыше нашего узилища. Следом за этим камнепадом на пол что-то плюхнуло. Наклонившись, Гейлис подобрала то, что нам кинули. Отверстие все еще было открыто, и я разглядела, что в руках у нее краюха черствого грязного хлеба. Гейлис обтерла хлеб подолом.
Обед, сказала она. Есть хочешь?
Дыру над нашими головами так и не закрыли; время от времени прохожие кидали нам в нее что-нибудь. В нее лил дождь и задувал резкий ветер. В яме было мокро, зябко, отвратительно. Место как раз для злодеев. Воров, богохульников, бродяг, прелюбодеев и предполагаемых ведьм.
Мы с Гейлис прижимались друг к другу возле стены и почти не открывали рта. Не о чем было разговаривать, мы ничем не могли себе помочь, только если набраться терпения.
Дыра над нами становилась все темнее, и, наконец, с приходом ночи все окуталось тьмой.
Как тебе кажется, они долго будут нас тут держать?
Отодвинувшись от меня, Гейлис вытянула ноги, и ее подол осветился длинным пятном утреннего света. Когда-то бело-розовое, сейчас оно стало совершенными лохмотьями.
Не особенно, ответила она. Они ждут членов церковного суда. Месяц назад Артур получил письмо, в котором сказано об их визите. В нем писали о второй неделе октября, то есть совсем скоро заявятся.
Она потерла озябшие руки, потом сложила их на коленях, в крошечном пятне солнечного света.
Расскажи мне про судей, попросила я. Расскажи как можно точнее, как оно все будет.
Точно не знаю. Как судят ведьм, я ни разу не видала, хотя, ясное дело, наслышана об этом. Гейлис задумалась и сказала: Едут они не из-за суда над ведьмами, а для того чтобы уладить один спор из-за земли. И это значит, что с ними не приедет палач, который колет ведьм.
Кто-кто?
Палач. Ведьмам неведома боль, пояснила Гейлис. И когда их тело чем-то колют, кровь из них не течет.
Ну понятно! Испытание должен вести специальный человек, оснащенный различными булавками, ланцетами и другими колюще-режущими предметами. У меня мелькнуло неясное воспоминание, что о чем-то подобном я читала в книгах Фрэнка, но, помнится, эта практика прекратилась не позже семнадцатого века. Но если подумать, грустно сказала я себе, Крэйнсмуир совершенно не производил впечатление центра цивилизации.
Тогда весьма прискорбно, что палача с ними не будет, промолвила я, передернувшись от страха, когда представила себе, как меня будут колоть раз за разом. Мы бы легко выдержали это испытание. По крайней мере я, ехидно прибавила я. По-моему, если они уколют тебя, то вместо крови польется ледяная водица.
Не знаю, не знаю, протянула Гейлис, которая не отреагировала на подначку. Говорят, у палачей есть специальные иглы: если их прижать к коже, они складываются.
Но зачем? В чем смысл таким образом облыжно обвинять кого-то в колдовстве?
Солнце шло к закату, но его дневного света все еще хватало, чтобы наша нора освещалась его тусклыми лучами. Изящные черты Гейлис отчетливо свидетельствовали, что она соболезнует моей наивности.
Ты что, так и не догадалась? спросила она. Они стремятся нас убить. Совершенно все равно, какие нам предъявят обвинения, нет разницы, и какие выдвинут доказательства. Нас отправят на костер так или иначе.
Ночью меня слишком потрясли атака толпы и кошмарные условия заключения; все, на что меня хватило, это прижаться к Гейлис и ждать рассвета. Но вместе с новым днем я ощутила возрождение остатков самообладания.
Но почему, Гейлис? задыхаясь от волнения, спросила я. Ты знаешь почему?
В яме было нечем дышать от густого смрада, запахов гнили, грязи и сырости, и мне чудилось, что глухие земляные стены могут погрести меня под собой, будто небрежно вырытая могила.
Гейлис пожала плечами, что я скорее почувствовала, чем увидела. Закатный луч, двигавшийся по стене, освещал теперь самый верхний край ямы, а мы погрузились во тьму.
Если тебе от этого станет легче, холодно сказала Гейлис, то вряд ли целью толпы была ты. Это битва между мной и Колумом. Тебе просто не повезло: ты очутилась рядом, когда они пришли меня схватить. Если бы ты осталась в замке, то, скорее всего, была бы в безопасности. Все равно, англичанка ты или нет.
Внезапно слово «англичанка», употребленное в обычном пренебрежительном значении, вызвало у меня сильнейшую тоску по тому, кто звал меня так нежно. Я обхватила себя руками, чтобы укрепить дух и не позволить страху одиночества одержать верх.
Зачем ты ко мне явилась? спросила Гейлис.
Я думала, что ты меня позвала. Одна девушка в замке передала, как она сообщила, твою просьбу.
А-а, понимающе сказала Гейлис. Лаогера, верно?
Я уселась на землю и, преодолев омерзение, вызванное грязной липкой поверхностью, оперлась спиной на стенку ямы. Уловив движение, Гейлис подобралась ко мне. Не важно, кем мы были подругами или врагами, мы стали в тот момент единственным источником тепла для каждой и прижимались друг к дружке против собственной воли.
Откуда ты знаешь, что это была Лаогера? стуча зубами от холода, спросила я.
Да ведь она и сунула тебе под подушку тот букет, заявила Гейлис. Я же сразу тебе сказала, как девушки в замке восприняли то, что ты захомутала этого рыжего. Видно, Лаогера считала, что, если убрать тебя с дороги, она сумеет его получить.
От изумления я лишилась дара речи и не сразу смогла ответить:
Но она бы не сумела его добиться!
От холода и жажды Гейлис хрипела, но в ее смехе по-прежнему слышалось серебро.
Всякий, кто видит, какими глазами он на тебя смотрит, понимает это. Но Лаогера слишком плохо знает жизнь, чтобы в этом разбираться. С парой мужчин повстречается, поймет а сейчас нет.
Я вовсе не об этом! вспылила я. Она не Джейми хочет получить, она беременна от Дугала Маккензи.
Что?! В потрясении Гейлис крепко-крепко сжала мою руку. Почему ты так решила?
Я поведала о том, как встретила Лаогеру возле кабинета Колума и к чему пришла в ходе своих размышлений.
Гейлис фыркнула:
Пф-ф-ф! Она услышала, что Колум и Дугал обсуждают меня. Потому и побелела: она решила, что раз Колум выяснил, что она взяла волшебный букет у меня, он прикажет выпороть ее до крови. Такое он никому не спускает с рук.
Так это ты дала ей букет? возмущенно спросила я.
Гейлис резко возразила:
Не дала, а продала.
В опускавшейся тьме я поискала ее глаза.
А что, существует разница?
Конечно, существует, раздраженно объяснила она. Это была лишь сделка, и только. И я не храню тайны своих клиенток. К тому же она не рассказывала, для кого предназначается этот букет. И, помнится, я старалась предупредить тебя.
Благодарю, саркастически сказала я. Но
От попытки свести разбегающиеся мысли в новый порядок, требующийся в связи с со свежей информацией, в голове моей все совершенно перепуталось.
Но, продолжала я, если это она подложила мне в постель волшебный букет, получается, что она хочет заполучить Джейми. Становится ясным, зачем она вынудила меня отправиться к тебе. Но как же Дугал?
Гейлис тоже поразмыслила, а затем, похоже, пришла к определенному выводу.
Она беременна от Дугала не больше, чем, скажем, ты.
Почему ты в этом так уверена?
В темноте она нащупала мою руку и приложила к своему животу, заметно торчавшему под платьем.
Потому что от него беременна я, просто сказала Гейлис.
Значит, не Лаогера, проговорила я, а ты.
Я. Она говорила спокойно, без обычной для нее эмоциональности. Говоришь, Колум заявил, что сам все сделает? Значит, это именно он и нашел способ уладить дело.
Я долго молча анализировала события.
Гейлис, в конце концов проговорила я, желудочное недомогание твоего мужа
Белый мышьяк, вздохнув, сказала она. Я считала, что он умрет раньше, чем беременность станет заметной, но он протянул куда дольше, чем я предполагала.
Белый мышьяк, вздохнув, сказала она. Я считала, что он умрет раньше, чем беременность станет заметной, но он протянул куда дольше, чем я предполагала.
Я вспомнила ужас вперемежку с осознанием на лице Артура Дункана, когда он выскочил из гардеробной жены в последний день своей жизни.
Понимаю, сказала я. Он не знал, что ты беременна, пока не увидел тебя полуодетой в день пира, дававшегося в честь герцога. И когда он это понял Вероятно, он с полным основанием мог не считать себя отцом ребенка?
Из темного угла раздался тихий смешок. Вздрогнув, я еще плотнее прижалась к стене.
Следовательно, по этой причине ты и решилась убить его публично, во время приема. Он бы объявил тебя изменницей и отравительницей. Он догадывался о мышьяке?
Он знал. Артур, конечно, не смог бы уверенно говорить об этом, во всяком случае относительно себя, но он знал. Когда мы садились за ужин глаза в глаза и я спрашивала: «Положить тебе кусочек, милый?» или «Немного эля, дорогой?» он таращил глаза и отказывался, мол, у него нет аппетита. Отодвигал тарелку, но я слышала, как после трапезы он пихал себе в рот еду из кухонного ларя и думал, что находится в безопасности, потому что не берет ее из моих рук.
Рассказывала она спокойно и даже весело, словно передавала забавную байку. Я еще раз вздрогнула и попыталась отодвинуться от твари, делившей со мною тьму, подальше.
Он понятия не имел, что яд содержался в укрепляющем снадобье, которое он принимал. Приготовленные мной средства он пить отказывался, выписывал укрепляющее из Лондона, причем за немалые деньги. В голосе послышалась какая-то обида за этакую расточительность. Как и положено, в лекарство в небольшой дозе входил мышьяк, и когда я добавила еще, Артур не заметил никакой разницы.
Мне было известно, что тщеславие распространенный недостаток убийц; похоже, это вполне справедливо, потому что Гейлис, забыв, где мы находимся и что нам предстоит, продолжила повествование, очевидно хвалясь своей ловкостью и тем, чего она с ее помощью достигла: