Чужестранка. Битва за любовь - Диана Гэблдон 25 стр.


Смахнув с лица непокорные кудри, я следила за осторожным приближением джентльмена в сером. При виде его Джейми остановил коня и стал ждать, пока джентльмен окажется достаточно близко для начала беседы.

 Это Джок Грэхем,  объяснил он мне.  Живет выше по дороге. В Мурх Нардаге.

Не доехав до нас несколько ярдов, мужчина остановился и стал нас подозрительно разглядывать. Заплывшие жиром глазки с опаской щурились на Джейми, но неожиданно широко раскрылись.

 Лаллиброх?  с недоверием спросил он.

Джейми отвесил вежливый поклон головой и с совершенно непонятной мне гордостью собственника положил руку на мое бедро и заявил:

 А это леди Лаллиброх.

Джок Грэхем разинул рот не меньше чем на два дюйма, однако затем он спохватился, подобрал челюсть и изобразил подчеркнутое уважение.

 Мое почтение леди,  запинаясь, промолвил он, запоздало приподнял шляпу и поклонился.  Вы направляетесь э-э домой, полагаю?  спросил он, старательно отводя глаза от моей голой до колена ноги, видневшейся через дыру в юбке и испачканной бузинным соком.

 Да.  Джейми бросил взгляд через плечо на прорезавшую холм долину, о которой он говорил, что это проход в Брох-Туарах.  Бывали ли вы там в последнее время, Джок?

Грэхем с трудом перевел взгляд с меня на Джейми.

 Что? О да. Да, я там бывал. Там все в порядке. Я уверен, что вам будут рады. Доброго пути, Фрэзер.

Торопливо пнув коня каблуками под ребра, он обогнал нас и поехал вверх по долине.

Мы смотрели ему вслед. Ярдов через сто Грэхем вдруг остановился, обернулся в седле, привстал на стременах и приложил ко рту руки на манер рупора. Ветром до нас донеслось тихое, но отчетливое:

Мы смотрели ему вслед. Ярдов через сто Грэхем вдруг остановился, обернулся в седле, привстал на стременах и приложил ко рту руки на манер рупора. Ветром до нас донеслось тихое, но отчетливое:

 Добро пожаловать!

И вскоре он скрылся на холме.

Брох-Туарах означает «башня, обращенная на север». Если посмотреть сверху на скалу, давшую название небольшому имению, то та покажется нисколько не выше тех, мимо которых мы шли в предгорьях.

Мы двигались по неширокому каменистому ущелью и вели коня в поводу. Вскоре дорога стала удобнее: полого шла по полям мимо построенных то тут, то там крестьянских домов и наконец стала прихотливо вившейся дорожкой, приведшей нас прямо к дому.

Сам дом оказался больше, чем я воображала: красивое трехэтажное строение из белого камня, с окнами, окаймленными серым гранитом, с множеством труб на высокой черепичной крыше. Вокруг дома, будто цыплята вокруг наседки, были построены маленькие домики, покрашенные белой краской. На небольшом пригорке позади дома высилась старая башня футов шестидесяти высотой, считая с острой крышей наверху, похожей на шляпу волшебника. По верху башни виднелись три ряда узких стреловидных бойниц.

Только мы подъехали, как где-то во дворе поднялся ужасный переполох. Донас дернулся в сторону и заржал. Я, как не особенно опытная наездница, моментально выпала из седла и унизительно шмякнулась в пыль. Проведя моментальную оценку важности произошедших событий, Джейми ухватил за повод коня и представил мне шанс разобраться самостоятельно.

Когда я поднялась с земли, совсем рядом со мной оказалась стая собак, которые лаяли и рычали. От страха мне показалось, что на меня злобно скалится чуть ли ни десяток псов. Однако Джейми грозно закричал:

 Бран! Люк! Назад!

И собаки остановились в паре футов от меня. По-прежнему рыча, они стали бегать вокруг, хотя и менее уверенно. Джейми снова прикрикнул:

 А ну назад, язычники этакие!

После чего псы ретировались, причем самый крупный из них стал вопросительно повиливать хвостом  один раз, потом другой.

 Клэр, прими у меня коня. Донас их не подпустит, а псам нужен я. Двигайся медленно, они тебя не тронут.

Джейми говорил негромко, ровным голосом, стремясь успокоить и коня, и псов. Не ощущая в себе особой уверенности, я тихо-тихо подошла к Джейми. Как только повод попал мне в руки, Донас поднял голову и выпучил глаза, однако я совершенно не намеревалась мириться с его выходками, поэтому с силой потянула повод вниз и схватилась за недоуздок.

Толстые бархатистые губы поднялись, открыв зубы, но я дернула еще сильнее и посмотрела в огромный, отливающий золотом конский глаз.

 Попробуй, только попробуй!  пригрозила я.  Окажешься у псов на клыки, я и пальцем не шевельну, чтобы тебя спасти!

Между тем Джейми подходил к собакам, вытянув вперед сжатый кулак. Собак, как оказалось, был не десяток, а всего четыре: маленький рыжий терьер-крысолов, две пятнистые и лохматые пастушьи овчарки и огромное черное чудовище с рыжими подпалинами, подходящее на роль собаки Баскервилей.

Это очаровательное создание вытянуло шею, объемом больше, чем моя талия, и, истекая слюной, с опаской обнюхало протянутый кулак. Толстый, словно корабельный канат, хвост вилял туда-сюда все быстрее и быстрее. Наконец пес поднял громадную голову, залился радостным лаем и бросился на хозяина, уронив его прямо в дорожную пыль.

 «Но Одиссееву близость почувствовал он, шевельнулся, тронул хвостом и поджал в изъявлении радости уши»[8],  продекламировала я Донасу, но тот лишь презрительно фыркнул, выразив таким образом свое отношение и к Гомеру, и к невоспитанному выражению слишком бурных эмоций прямо на дороге.

Хохотавший Джейми трепал собак по загривкам и хватал их за уши, а они все одновременно пытались облизать ему лицо. Наконец ему удалось оттолкнуть их и подняться, с трудом пресекая излишне выразительные проявления собачьей радости.

 По крайней мере ясно, что хоть кто-то тут мне рад,  сообщил он с улыбкой, гладя огромного пса по голове.  Вот это Люк,  показал он на терьера,  а это Элфин и Марс, братья, очень хорошие собаки-пастухи. А это  он вновь погладил крупную голову,  это Бран.

 Верю твоему слову,  сказала я и боязливо протянула псу руку, которую тот обнюхал.  А он чем занимается?

 Охотник на оленей,  сказал Джейми, почесал Брана за стоячим ухом и прочитал:

Вот как Фингал[9] выбирал собак:
Глаза  словно ягоды терна,
А уши  как листья,
Широкая грудь и стальные поджилки,
И длинное стройное тело.

 Эти качества у него есть, это правда,  проговорила я, разглядывая Брана.  И будь у него тело подлиннее, ты мог бы ездить на нем верхом.

 Эти качества у него есть, это правда,  проговорила я, разглядывая Брана.  И будь у него тело подлиннее, ты мог бы ездить на нем верхом.

 Так я и ездил, когда был ребенком, но, конечно, не на Бране, а на его дедушке Найрне.

В последний раз он потрепал Брана по спине, выпрямился и оглядел дом. После чего перехватил повод Донаса и потянул коня за собой.

 «Вслед за Эвмеем явился и сам Одиссей богоравный в образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь посохом, с бедной котомкою, рубище в жалких лохмотьях»,  процитировал он, откликаясь на мое обращение к «Одиссее».  А вот теперь,  заявил он, сурово и решительно поправив воротник,  думаю, наступило время отправиться к Пенелопе и ее женихам.

Мы подошли к широкой двустворчатой двери (псы не отставали от нас ни на шаг), и Джейми остановился на пороге.

 Нужно постучать?  слегка волнуясь, спросила я.

Джейми удивленно воззрился на меня.

 Это же мой дом,  проговорил он и толкнул дверь.

Он повел меня по дому, не обращая внимания на немногочисленных слуг, с удивлением смотревших на нас. Мы миновали переднюю, потом маленькую оружейную комнату и наконец оказались в гостиной. Ее украшал большой камин, облицованный полированным камнем; повсюду тускло сияли то серебро, то хрусталь, отражая дневные солнечные лучи. Сначала я решила, что гостиная пуста, но затем увидела возле камина чье-то движение.

Она оказалась куда ниже, чем я думала. Я почему-то считала, что сестра такого высокого брата должна быть никак не ниже меня, если не выше, но женщина возле камина была даже ниже пяти футов. Повернувшись к нам спиной, она тянулась за чем-то, стоявшим на верхней полке китайского шкафчика, и концы ее пояса протянулись почти до пола.

Увидев ее, Джейми застыл.

 Дженни,  сказал он.

Женщина обернулась и бросилась к нему, и я смогла разглядеть черные как вороново крыло брови и широко распахнутые голубые глаза на белом лице.

 Джейми!

Невысокая, она с такой силой врезалась в него, что едва не свалила с ног. Он схватил ее, и они на миг застыли, она  уткнув лицо ему в грудь, он  сцепив пальцы на ее затылке. Лицо Джейми выражало неверие в происходящее и вместе с тем такую безумную радость, что я показалась себе почти что незваной гостьей.

Потом Дженни еще сильнее прижалась к брату, приговаривая что-то по-гэльски, а выражение лица Джейми стало совсем иным: это было потрясение. Взяв ее руками за плечи, он отодвинул ее от себя и посмотрел сверху вниз.

В их чертах имелось много сходства: одинаковые слегка раскосые темно-голубые глаза, широкие скулы. Похожий тонкий, несколько длинноватый узкий нос. В отличие от Джейми сестра была брюнеткой: ее черные кудри были перехвачены на затылке зеленой лентой.

Дженни была красавица с тонкими чертами и белой, словно алебастр, кожей. Ее вид говорил, что она была беременна на позднем сроке.

У Джейми побелели губы.

 Дженни,  прошептал он,  о Дженни, душа моя.

В этот миг в дверях возник маленький мальчик, и Дженни отвлеклась на него, не заметив волнения брата. Она взяла ребенка за руку и с тихими словами одобрения привела в комнату. Малыш спрятался за юбку матери, сунул в рот палец и робко уставился на незнакомца.

Без всяких сомнений она была его матерью, однако лицом ребенок определенно пошел в отца, хоть и получил от нее черные кудри и широкие плечи.

 А это наш маленький Джейми,  гордо сказала Дженни, посмотрев на сына.  Это твой дядя Джейми, душа мое, тебя назвали в его честь.

 В мою честь? Ты назвала его в мою честь?

Джейми стал похож на кулачного бойца, пораженного ударом под дых.

Он отступал от матери и ребенка, пока не наткнулся на кресло и свалился в него, словно у него подкосились ноги. Упав же в кресло, он закрыл лицо руками.

Сестра смекнула, что творится что-то нехорошее, и бережно коснулась его плеча.

 Джейми? Что с тобой, голубчик? Ты заболел?

Он поднял глаза, и я увидела, что они полны слез.

 Ты намеренно так сделала, Дженни? Ты полагала, что я мало страдал из-за всего, что случилось, хотя оно и произошло в том числе из-за меня? Ты дала ублюдку Рэндолла мое имя, чтобы всю оставшуюся жизнь меня этим попрекать?

Лицо Дженни, и вообще-то бледное, потеряло всякие краски.

Назад Дальше