Может, они хорошие люди, предположил Меркурьев просто из духа противоречия.
Кто?! Эти?! Да они вообще не люди!.. Они биомасса, пластилин, исходное сырье. Из сырья еще только должен выработаться человек. Лет через пятьсот-шестьсот потомство этого типа обретет человеческие черты.
Какая-то фашистская теория, заметил Василий Васильевич.
Ничего подобного, энергично возразила Мышь. Просто я говорю то, что думаю, а вы, старшее поколение, все ханжи. Потому что родились при советской власти и она вас испортила. Тут она вдруг толкнула Меркурьева под бок. Смотри, смотри!..
В столовую вплыла красавица с ярко накрашенным ртом и не по утреннему времени искусно уложенной прической волосок к волоску. Так выкладывали прически в двадцатых годах прошлого века, Василий Васильевич видел на фотографиях. Красавица была облачена в длинное, до пола, светло-розовое шелковое платье с короткими рукавами, и норковое манто, наброшенное поверх шелка.
Она вышла на середину столовой, остановилась и неторопливо огляделась.
Антипия на этот раз все ее одежды были бирюзового и зеленого оттенка не обратила на красавицу никакого внимания. Она продолжала пить из высокого стакана нечто оранжевое, изредка запивая оранжевое коричневым и густым из другого стакана.
Стас некоторое время пялил глаза, потом подскочил и предложил красавице сесть.
Она кивнула, улыбнулась и прошествовала к полосатому дивану по соседству с обездвиженным свином.
Может быть, лучше к окну? предложил растерянный Стас.
Из окон вечно дует, отозвалась красавица. Голос у нее был под стать общему облику низкий, тягучий, выразительный. Меня зовут Лючия, объявила она как будто Стасу, но на самом деле всем присутствующим. Я приехала вчера вечером и несколько дней поживу здесь.
Она посмотрела по сторонам, а потом на компьютерщика.
Представьте мне остальных, потребовала она. Наверняка вы все знакомы!
Мышь фыркнула.
Василий Васильевич улыбнулся.
Антипия перешла к чему-то зеленому.
Меня зовут Стас, я из Москвы, начал компьютерщик с самого простого. Я в отпуске. Люблю Прибалтику.
Больше сказать ему было нечего, а инициативу в плане знакомства больше никто не проявлял. Стас оглянулся по сторонам и простер руку в сторону Меркурьева и Мыши.
Василий Васильевич, инженер, громко сказал он. Из Бухары. Тоже в отпуске. Меркурьев привстал и слегка поклонился. А Кристина рядом с ним пишет диплом.
Понятно, уронила красавица. Ну что ж, бывает.
В каком смысле? не понял Стас.
Та вздохнула.
И диплом бывает, и Бухара тоже. А эта дама? Она кивнула на вещунью, которая не обращала на них никакого внимания.
А, это наша колдунья, она приехала на слет магов, зачастил Стас.
Я не колдунья, с досадой перебила Антипия, по-прежнему не взглянув в сторону красавицы и компьютерщика. Сколько раз повторять! Я проводник. Между двух миров! Духовная дочь учителя Сантаны и последовательница великого Пуришты.
А человека в углу я не знаю, продолжал Стас. Они с другом только вчера приехали и сразу набрались.
Бог с ним, сказала красавица. Выпейте со мной кофе.
Стас немедленно плюхнулся напротив нее. Мышь следила за происходящим сердитыми глазами.
До чего не люблю, когда выпендриваются, сказала она наконец. Истерик не люблю и когда выпендриваются не люблю.
Сколько тебе лет? спросил Меркурьев.
Двадцать три, а что?
Да нет, я просто так спросил. Интересно, где тот, мой? В шляпе и с саквояжем? Он будет завтракать?
Зачем он тебе?
Меркурьев помолчал.
Я бы с ним поговорил подольше, сказал он наконец. Он занятный.
Краем глаза он посматривал на красавицу, которая пила кофе и негромко беседовала со Стасом.
А она на чем приехала? На такси? Непохоже! К такой даме должны прилагаться не только платье до пола и норковое манто, но еще несколько специальных «дорожных костюмов» и шофер в фуражке. И куда делась машина, которая привезла свинов? Или даже две, если у них было по машине на каждого!
На брусчатке перед парадным входом стоял только белый «Кадиллак»
Мышь потянулась так, что в животе у нее что-то пискнуло. Она смутилась и даже слегка покраснела.
Тянуться за столом нельзя, неприлично, выпалила она. Я знаю, не смотри на меня так!
Как?
Она опять покрутила рукой, изображая нечто.
Как взрослый на младенца! А где Софья? Ты же с ней собирался на прогулку!
Василий Васильевич вздохнул. С гораздо большим удовольствием он пригласил бы на прогулку Мышь, но Софья уже пригласила его самого, ничего не поделаешь.
Сходи на маяк, правда, сказала Мышь серьезно. Я еще ни разу там не была, а говорят, оттуда вид красивый, прям открыточный. Я утром из окна видела, как ты бежал по пляжу.
Василий Васильевич посмотрел на нее. Он все никак не мог привыкнуть к ее манере разговора, когда она оп-ля! и поворачивала совсем в другую сторону.
Мне показалось, что тебя вот-вот хватит инфаркт. Ты еле шевелился, и ноги у тебя заплетались.
Василий Васильевич оскорбился. Во-первых, он был уверен, что бег у него атлетический, легкий. Во-вторых, для первого раза результат был великолепный! В-третьих, ничего у него не заплеталось!
Я просто давно не бегал, сказал он, поднимаясь из-за стола. Мне нужно потренироваться.
В коридоре он столкнулся с Виктором Захаровичем. Вид у того был болезненный, он раскладывал на наборном столике свежие газеты и морщился.
Не спал ни минуты, пожаловался старик. Загонят они меня в могилу, право слово!.. Уж купили бы, и дело с концом.
А что? поинтересовался Меркурьев. Раздумали?
Да ничего не раздумали! Сегодня договор будем подписывать, в два часа нотариус подъедет. Перепились они вчера, вот и вся история. Теперь до вечера не очухаются, я это уж однажды наблюдал!.. Когда мы только познакомились.
Один очухался, сказал Василий Васильевич. По крайней мере, принял сидячее положение. В столовой он его принял.
Да? поразился Виктор Захарович. Удивительное дело! Лишь бы опять не начал.
Утром приехал еще один гость, я ему двери отпирал, продолжал Меркурьев. Вы его видели? В шляпе и длинном пальто.
Его Нинель Федоровна поселила.
Как его имя?
Виктор Захарович посмотрел на Меркурьева в явном затруднении.
Вот не скажу. Забыл!.. Я потом в компьютере посмотрю! Это надо же такому быть забыл! Совсем старый стал.
А вещунью как зовут? Антипию?
Эту помню, сказал Виктор Захарович. Марьяна Витальевна Антипова она у нас.
Столы вертеть и свечи гасить вы Марьяне Витальевне помогаете?
Я?! ненатурально удивился Виктор Захарович. Что вы, Василий Васильевич! Даже близко нет! Я от нее и сеансов этих как черт от ладана бегаю!..
Стало быть, дух Канта помогает, больше некому, заключил Василий Васильевич. Если вы ни при чем!
Хозяин осторожно пожал плечами и сказал:
Все возможно.
Через вестибюль со стрельчатым окном и камином Василий Васильевич вышел на улицу, по пути проверив книгу на столике. «Философия Канта» была закрыта как он ее и оставил.
Меркурьев обошел вокруг дома дорожка, вымощенная брусчаткой, вела вдоль красной кирпичной стены к террасе с балюстрадой. Старые липы, еще не до конца облетевшие, роняли на брусчатку листья. Еще одна дорожка, тоже обсаженная липами, вела к буковой роще, и Меркурьев решил, что непременно пройдется по ней.
Он немного постоял на террасе, глядя на море, сверкавшее за кустами, и послушал, как оно шумит: шу-уф, шу-уф!..
Он немного постоял на террасе, глядя на море, сверкавшее за кустами, и послушал, как оно шумит: шу-уф, шу-уф!..
Может, завтра после пробежки искупаться? Для окончательного перехода в атлеты? Все же он явно не в форме, раз Кристина сказала, что ноги у него заплетались и вид был неважный!..
Прекрасное утро, правда?
Голос был потрясающий низкий, глубокий. Василия Васильевича приводили в трепет низкие женские голоса. В прямом смысле слова в спине что-то вздрагивало, и руки покрывались «гусиной кожей».
Он повернулся и посмотрел.
Вновь прибывшая красавица по имени Лючия сидела в плетеном кресле, где после кросса сидел он сам, положив ногу на ногу и глядя на море. Розовый шелк струился по округлому колену, открывал узкую щиколотку, обтянутую тугим чулком. Подбородок утопал в коротком блестящем мехе, уложенная прическа была как у камеи.
Утро да, промямлил Василий Васильевич. Ничего.
Вам здесь нравится?
Очень, быстро сказал Василий Васильевич, и Лючия кивнула.
Мне тоже. Я отлично выспалась! Такая тишина, такой покой. Хотя утром мне показалось, что под дверью кто-то разговаривает. Я даже вышла посмотреть, но никого не увидела.
Меркурьев помедлил в нерешительности, потом подсел к ней.
О чем был разговор?
Красавица чуть повернула голову и улыбнулась. Нижнюю половину ее лица скрывал мех, но все равно было понятно, что она улыбается.
Василий Васильевич словно слегка ослабел.
Разговор? переспросила она сквозь мех. Что вы! Я не слушала, конечно. А почему это вас интересует?
Я тоже пару раз слышал, как кто-то разговаривает. У себя в комнате и в вестибюле.
Но здесь живут люди! И наверняка разговаривают друг с другом.
Да! с излишним жаром воскликнул Василий Васильевич, которому хотелось все ей объяснять, растолковывать и при этом выглядеть очень умным, но я так и не понял кто!.. И рядом совершенно точно никого не было. Только Стас с велосипедом прошел, но он не мог разговаривать сам с собой.
Стас очень милый, заметила Лючия. Пригласил меня на прогулку.
Понятное дело.
Она сбоку посмотрела на него.
Вы правда из Бухары?
Я работаю в Бухаре, досадуя на себя, на «гусиную кожу», на излишний жар и явно глупый вид, возразил Меркурьев и встал. Прошу прощения, мне нужно идти.
Она кивнула.
Большими шагами он вернулся в дом в обход, не через гостиную, и возле своей лестницы столкнулся с Софьей.
Привет, сказала она весело. Ну что? Мы идем на маяк?
Да, ответил Василий Васильевич грубо следствие досады, я только возьму куртку.
Я подожду вас на террасе! И Софья пропорхала на улицу.
«Там тебя ждет сюрприз, подумал Меркурьев с некоторым злорадством. Конкуренция возрастает!..»
Куртка, утрамбованная в одну из сумок, имела такой вид, словно ее долго и с удовольствием жевала та самая корова, которая поставляла Захарычу молоко и сметану. Василий Васильевич несколько раз встряхнул ее в напрасной надежде, что она станет несколько более похожей на человеческую одежду. Ничего не изменилось.
Ну и ладно.
Когда он вновь оказался на террасе, диспозиция выглядела следующим образом: красавица в шелках и мехах по-прежнему сидела к плетеном кресле и безмятежно смотрела вдаль, Софья в джинсах и кургузой курточке стояла, облокотившись о балюстраду, и спина у нее была рассерженной.