Я уже открыла было рот, чтобы уточнить у господина Фучигами расписание, но дыхание вдруг перехватывает, слова не вяжутся. Теперь мой рот раскрыт по другой причине. Удивление. Изумление. Трепет.
Мы на вершине холма. Солнечные лучи просачиваются сквозь облака, и перед нами вырастает частокол из высотных зданий. Мираж, который так и манит меня. Прислоняюсь к запотевшему окну, протираю его ладонью и поднимаю подбородок. Я определенно теряю голову. Капли дождя стекают по стеклу, разделяя на части мое отражение.
Токио. Голос господина Фучигами наполняется гордостью. Старое название Эдо. Почти целиком разрушен во время Великого землетрясения Канто в 1923 году, а затем, в 1944, подвергся ночным бомбардировкам. Тогда погибли десятки тысяч человек. Камергер замолкает. Кишикайсей.
Токио. Голос господина Фучигами наполняется гордостью. Старое название Эдо. Почти целиком разрушен во время Великого землетрясения Канто в 1923 году, а затем, в 1944, подвергся ночным бомбардировкам. Тогда погибли десятки тысяч человек. Камергер замолкает. Кишикайсей.
Что это значит?
В груди дрожь. Мы въезжаем в город. Высотки больше не рассекают горизонт. Теперь они похожи на надвигающихся серых гигантов. На каждом шагу красуются кричащие, привлекающие к себе внимание знаки неоновые, пластиковые или цветные баннеры. Шумно. Какофония из популярных мелодий, гудков машин, рекламных объявлений и мчащихся по рельсам поездов. Бурно, колоритно.
Если переводить дословно, то это слово означает «восстать из мертвых и вернуться к жизни». Несмотря на мрачные обстоятельства, Токио воскрес. Он приютил более тридцати пяти миллионов жителей. Господин Фучигами ненадолго замолкает. А еще самую древнюю монархию в мире.
Трепет усиливается десятикратно. Вцепившись в подоконник, упираюсь носом в стекло. Зеленые парки, опрятные жилые дома, элитные магазины, галереи, рестораны. На каждое изящное, новое и современное здание приходится по одному невысокому деревянному домику с синей черепичной крышей и горящими фонарями. Очень тесно. Дома напоминают опирающихся друг на друга пьяных.
Господин Фучигами рассказывает историю Токио. Город строился и перестраивался, рождался и возрождался. Я представляю себе пирог: когда отрезаешь кусочек, видны слои. И вот они как наяву: пепел уничтоженного пожаром Эдо и остатки самурайских доспехов, каллиграфические перья и осколки чайного фарфора. Останки погибших во время падения сегуната[29]. Пыль Великого землетрясения и обломки, которыми покрылся город после авиаударов Второй мировой войны.
Несмотря ни на что, он процветает. Словно живой организм, пронизан неоновыми венами. Под ногами деловых людей в строгих костюмах носятся дети, одетые в клетчатые юбки и красные галстучки. Две женщины в малиновых кимоно и с подходящими зонтиками ныряют в чайную. Они такие же, как я. Конечно, между нами есть отличия: разная форма глаз и лиц, но темноволосых тут больше, чем я видела за всю свою жизнь. Я здесь не диковинка, не бельмо на глазу, и это поражает. Какое же это счастье просто не выделяться.
У меня будто галлюцинация, кажется, словно я подсматриваю в замочную скважину. Не могу до конца осознать. А машина ни разу даже не сбавила скорости.
Именно в этот момент до меня доходит:
Мы не останавливаемся на светофорах.
Господин Фучигами барабанит пальцами по кожаному сиденью.
Именно. Для императорской кавалькады на светофорах всегда горит «синий»[30]. Крайне важно придерживаться расписания.
Еще один тычок, но мне плевать. Внутри меня все бушует. Мое тело хочет слиться с Токио, затеряться в нем. Вот где я должна была родиться, вот где я должна была жить. Здесь «принятие» и «толерантность» не стали бы моими первыми словами. Я была бы как все, человек из толпы. Не считая «Роллс-Ройса» и сопровождающих нас полицейских мигалок, конечно же.
Ошеломленная и радостная, я откидываюсь на спинку сиденья. Звук падающих на металлическую крышу капель дождя успокаивает. Все, мой мозг взорвался.
Проезжаем над водой.
Это один из многочисленных рвов, окружающих императорские земли, поясняет господин Фучигами.
Вот где живут мои дедушка и бабушка император и императрица, прямо посреди Токио, в частном лесу площадью более четырех с половиной миллионов квадратных футов.
Машина въезжает в мрачный туннель. Мы едем прочь от императорских земель.
Мой отец живет не здесь? Меня охватывает паника. Вспоминаю фильм, в котором нежеланного ребенка из королевской семьи похитили и спрятали.
Наследный принц живет во дворце Тогу в имении Акасака, к востоку от Императорского дворца. Там же проживают и другие члены семьи ваши дяди и тети, двоюродные братья и сестры. Принцессы-близнецы Акико и Норико приблизительно вашего возраста, как и принц Есихито. Он покинул дворец, но недавно снова вернулся. У вас будет большая компания, улыбается он, словно вручая мне подарок.
Мы выезжаем из туннеля, и мое беспокойство утихает. Проезжаем сквозь божественные бело-золотые ворота. Охрана в ярко-синей форме начеку. Вокруг дворца простирается ухоженный газон, вдали большой фонтан.
Дворец Акасака построен по образцу Версальского и Букингемского дворцов, говорит господин Фучигами. Это уж точно. От него прямо-таки веет атмосферой «пусть-едят-пирожные»[31]. В нем никто не живет, зато там принимают высокопоставленных гостей.
Поворачиваем за угол. Возвышаются стены. Мы все еще на территории имения Акасака. Вдоль улиц растут изогнутые дубы, а стены превращаются в живую изгородь из бамбука. Все выглядит довольно безобидно, вот только на каждом шагу установлены скрытые камеры видеонаблюдения, а по периметру выставлена императорская гвардия.
Кавалькада замедляется.
Впереди в безупречной синей форме и фуражках с блестящими эмблемами по стойке смирно стоят императорские гвардейцы. Кисточки на их мундирах сверкают золотом. Открываются черные металлические ворота, и мы скользим вперед. Полицейские отъезжают, перекрывая улицу.
Вот мы и прибыли. Это дворец Тогу, теплым, спокойным голосом объявляет господин Фучигами. Добро пожаловать домой.
Время останавливается, каждое мгновение откладывается в мозгу отдельными кадрами. Не сомневаюсь: они будут храниться в гиппокампе вместе с другими неизгладимыми воспоминаниями. Среди них стрептококковая ангина, когда я могла есть только бананы. Теперь этот фрукт у меня ассоциируется с болезнью и недомоганием. Но сейчас все иначе. Это великолепие и красота.
Кадр первый: едем по усыпанной гравием дорожке, обрамленной кленами, у корней которых плачут пурпурные азалии. По обе стороны раскинулся парк, где растут гинкго, плакучие березы, черные сосны, кедры. Воздух пахнет глиной и свежескошенной травой.
Кадр второй: выхожу из машины и осматриваюсь. Дождь на мгновение утихает. Солнце спряталось за облака, но здание словно само излучает свет. Оно сверкает. Сияет. Идеальное место для человека, некогда считавшегося богом, сошедшим с солнца. Дворец Тогу это чудо современности. Просторное двухэтажное здание с восемнадцатью спальнями замечательно вписывается в общую картину. В бронзовой крыше, покрытой патиной, отражаются деревья.
Кадр третий: вхожу, минуя выстроенный в ряд персонал. Они по очереди представляются. Еще камергеры. Доктор. Три повара (потому что три лучше одного), которые специализируются на японских блюдах, западной кухне и на хлебобулочных изделиях и десертах. Конюшие. Горничные. Камердинер моего отца. Моя фрейлина, Марико. Она кланяется.
Прикусываю нижнюю губу.
Фрейлина? спрашиваю господина Фучигами.
Личный помощник, лукаво отвечает он, надев котелок. Она будет помогать вам в решении ежедневных задач и обучать вас языку, культуре и правилам этикета. Ее выбрал ваш отец. Он подумал, что вам будет приятно находиться в компании ваших ровесников. Марико скоро окончит Гакусюин. Ее отец Сёдзи Абэ, поэт и лауреат премии, а ее мать была фрейлиной принцессы Асако. Она прекрасно владеет английским языком. К тому же Марико самый настоящий знаток придворных манер.
Дворецкие придерживают стеклянные двери. Я вхожу в гэнкан[32] и меняю уличную обувь на домашнюю. Зеркальные полы, хромированные люстры. Мы двигаемся быстро, и остальную часть дворца я успеваю заметить лишь мельком: в коридоре под оргстеклом стоят шелковые ширмы. Мебель в гостиной расставлена под идеальным прямым углом. Цветовая палитра мягкая и успокаивающая: древесно-бежевые цвета с красными акцентами. Полупрозрачные бумажные ширмы на деревянных рельсах делят пространство на части. Лаконично. Воздушно.
В моей спальне одна стена сделана из прозрачного стекла, а внизу пруд. Кажется, мы парим над темно-синей гладью. По воде плавают лебеди, а под водой снуют кои. Вдалеке замечаю Акио. Из-за дождя его волосы картинно растрепаны. Он общается с сотрудниками службы безопасности. Без сомнений: дает им указания. Мысленно перечисляю его предпочтения.
Ему нравится:
командовать людьми,
следовать расписанию,
костюмы «Том Форд»,
наушники,
злорадствовать и еще больше командовать людьми.
Ему не нравится:
опаздывать,
радоваться жизни,
принцессы, которые писают, смотрят «Аббатство Даунтон» или принимают в качестве подарка от повара редис.
Кстати, о редисе: он все еще со мной. Я не выпускала его из рук ни во время знакомства с персоналом, ни во время экскурсии по дворцу. Теперь он покоится на сундуке, обитом сусальным золотом, рядом с одиноким ирисом в рифленой вазе. Цветок так и манит разглядеть его поближе.
Кстати, о редисе: он все еще со мной. Я не выпускала его из рук ни во время знакомства с персоналом, ни во время экскурсии по дворцу. Теперь он покоится на сундуке, обитом сусальным золотом, рядом с одиноким ирисом в рифленой вазе. Цветок так и манит разглядеть его поближе.
Композиция отлично сочетается с шелковым гобеленом на заднем фоне. Незамысловатые фиолетовые лепестки изящны. Одним своим существованием ирис придает обстановке особенность, почти торжественность. Сейчас я могу лишь мимолетно обратить на него внимание: кажется, у меня едет крыша.
Марико поджимает губы.
Что вам надеть вот в чем вопрос. На кровать с балдахином она кладет подходящие платья: одно из розового шелка с цветочными мотивами, другое желтое, с коротким рукавом, расшитое бусинами. Вчера на утреннем чаепитии со знатными особами принцесса Акико была в розовом, говорит Марико. Она невысокая, с резкими, жесткими чертами лица и острым подбородком, брови как две косые линии. Мы же не хотим выглядеть так, будто повторяем за ней. Но желтый такой бледный Боюсь, он придаст цвету лица дурной оттенок. Марико подносит платье к моей щеке. На шелковом ярлычке написано «Оскар де ла Рента».