В комнате Зяблика горел приглушенный свет Кира вспомнила, что он не любил яркое освещение, говорил, что страдает странной болезнью куриной слепотой. Глаза болели даже от снега. Кира не верила, считая, что это очередной выпендреж. Конечно же! Лишний повод объявить о себе как о человеке необычном, редком, отличающемся от других вот, даже болезни у меня редкие, эксклюзивные, так сказать.
Верхний свет почти не включался об этом все знали. Зато повсюду были натыканы различные светильники в виде торшеров, настольных ламп и настенных бра. Помнится, в спальне хозяина, у самой кровати, прижился даже настоящий старинный канделябр, кажется, с восемью свечами.
Кира разделась и пошла к себе зачем его беспокоить и лишний раз напоминать, что она здесь. Да и ей категорически не хотелось, чтобы Зяблик ее развлекал. А уж ей развлекать его было бы просто невыносимо. Юркнула мышкой и притаилась. Даже свет не включила прилегла на диван и в блаженстве вытянула гудящие ноги.
Но минут через десять в ее дверь осторожно постучали.
Войдите! с разочарованием выкрикнула Кира.
На пороге стоял Зяблик и улыбался:
А мы уже на «вы», Кирюша?
Она села на диване, пригладила волосы, оправила свитер и стала оправдываться: мол, задремала, прости, спросонья и ляпнула.
Зяблик задумчиво разглядывал ее. Наконец произнес:
Совсем не хочешь со мной разговаривать? Нет, я все понимаю ты всегда была молчуньей, в общие беседы почти не вступала, я это помню. Толпу не любила, компаний, шумных сборищ не признавала. Помню, помню, повторил он. А уж теперь Но мы же друзья, Кир? Или ты так не думаешь? Обещаю и даже клянусь, Зяблик шутливо и галантно поклонился, не доставать, в душу не лезть, воспоминаниями не мучить. Он помолчал и жалобно, просяще добавил: Пойдем чаю выпьем! Ты же все-таки у меня в гостях. Я и тортик купил, Кир! Ну? Пойдем?
Она села на диване, пригладила волосы, оправила свитер и стала оправдываться: мол, задремала, прости, спросонья и ляпнула.
Зяблик задумчиво разглядывал ее. Наконец произнес:
Совсем не хочешь со мной разговаривать? Нет, я все понимаю ты всегда была молчуньей, в общие беседы почти не вступала, я это помню. Толпу не любила, компаний, шумных сборищ не признавала. Помню, помню, повторил он. А уж теперь Но мы же друзья, Кир? Или ты так не думаешь? Обещаю и даже клянусь, Зяблик шутливо и галантно поклонился, не доставать, в душу не лезть, воспоминаниями не мучить. Он помолчал и жалобно, просяще добавил: Пойдем чаю выпьем! Ты же все-таки у меня в гостях. Я и тортик купил, Кир! Ну? Пойдем?
Кире стало неловко. И правда, что она прячется, как крот в норе. Привыкла прятаться от людей. Даже неприлично. Да, страшно неохота делиться проблемами. Еще больше неохота вспоминать то, что было. Не просто неохота невыносимо больно. А о чем могут еще говорить не очень, скажем так, молодые люди? О здоровье, конечно. Точнее о подступивших болезнях. Ну так об этом вообще говорить неприлично, тем паче с мужчиной. Кира уверенно считала попробуй поспорь! что люди должны говорить о своих болезнях только с врачом. И никогда с близкими.
Вот и получалось о прошлом нельзя. О проблемах не стоит. А о болезнях ни-ни! О будущем? Так его тоже нет! Об одиночестве? Точно не надо и здесь слишком больно. А! Об общих знакомых! Так Кира почти никого из них не помнит. Значит, о Мишке. А вот здесь не просто табу, здесь череп с перекрещенными костями: влезешь убьет.
«Что ж, поговорим о погоде», решила Кира и стала извиняться перед Зябликом: дескать, не хотела тебя беспокоить. Вдруг тебе неохота трепаться? Знаю, как это бывает. Ой, извини ради бога! А чай это здорово! Тем более с тортиком! И потрепаться, конечно, охота, здесь душой покривила, но что поделать.
Тортик и вправду был как из детства фруктовое полено, кажется?
Ой, угодил! благодарила Кира.
Зяблик смеялся:
Старался! Ну не из итальянской кондитерской же тебя кормить этим тебя точно не удивить!
Пили чай и болтали о всякой чепухе, ни о чем. Захочешь не вспомнишь. К опасным темам не подбирались, и Кира была ему благодарна за это.
Отчиталась по кладбищенским делам Зяблик кивал и соглашался:
Да, сервис теперь здесь на уровне. Не поспоришь. Правда, и обмана до черта! Сидит это в людях как объегорить собрата, плутоват наш народ, что уж тут. Да и законы, сама понимаешь. Здесь всегда было «как дышло». И не изменилось. Зяблик грустно добавил: Все на грани выживания. И я в том числе.
«Да уж, подумала Кира, и это заметно. Этот сортир с невыносимой вонью. Грязь на кухне вековая, как говорила мама. Присохший жир и копоть, чашки с чайными разводами. Заплесневелый хлеб в холодильнике. И это у Зяблика, привыкшего к роскоши и идеальному порядку! Ну и холодильник На деликатесы денег у него нет. Ладно я с детства привыкла к экономии и даже лишениям. Мне проще».
Вопросов, конечно, Кира не задавала. В общем, светская беседа закончилась, и разошлись по своим углам.
Кира снова лежала без сна и вспоминала. Никуда от этого не деться как ни убеждай себя, а отключить голову невозможно. Невозможно приказать сердцу. И вообще что останется в нашей жизни, если убрать воспоминания? Вот именно пустота. Черная бездонная дыра. Человек без прошлого это животное.
Все оказалось не так, как обещал ей муж, пытаясь ее обнадежить. Он лгал все время, пока они собирались уехать до самого отъезда. Молчал он и в самолете. И по дороге из аэропорта. И первые два дня в «отстойнике», как называли они свою гостиницу кому как больше нравится. Вполне приличную, кстати! Маленький отельчик гостеприимно принимал эмигрантов. В одном из номеров была оборудована кухонька, где женщины умудрялись готовить, иначе было не выжить. Так вот, Кира замечала, что он как-то подавлен кстати, в отличие от нее! У нее-то как раз настроение вдруг поднялось сама удивлялась. Ей казалось, что самое страшное и неприятное позади принятие тяжелейшего, почти невозможного, решения, невыносимый разговор с родителями, попытки найти деньги на отъезд и алименты. Сборы, наконец. Проводы. Ну и сам отъезд. Она наивно считала, что теперь все будет зависеть только от них от их таланта, работоспособности, силы духа и поддержки друг друга. А уж в этом она ни минуты не сомневалась они преодолели такое! Да и вся их прежняя жизнь была сплошным преодолением.
А Мишкино состояние духа? Вполне объяснимо конечно, страх, а что же еще? Он мужчина, и ему отвечать. Растерялся, оробел. Все-таки новая жизнь. Но язык у Мишки был неплохой немецкий учил он и в школе, и в институте. Плюс почти год занятий в группе отъезжантов. У Киры с языком было хуже правда, она и не рассчитывала на работу в серьезном учреждении понимала, по специальности ей не устроиться, по крайней мере вначале.
Конечно, вся надежда была на мужа, на Семена с его обещаниями.
Она тормошила Мишку, шутила, уговаривала. Удивлялась: «А почему Сеня не едет? Он же обещал нас сразу забрать? А почему ты с ним не созваниваешься? Почему, почему?»
Наконец он признался. Все выдумал, никаких обещаний со стороны Семена не было.
Зачем? Да чтобы тебя сдвинуть с места, иначе тебя было не уговорить. Да, врал. Безбожно врал все эти полтора года. А что тут непонятного? Тебе ж было легче жить с надеждой. Разве нет? А я устроюсь, Кирюш! Не беспокойся! Конечно, устроюсь! Моя тема, ты же знаешь! Ты не веришь в меня? последнее он говорил с отчаянием и болью.
Но Кира молчала. Сидела на узкой казенной койке и молчала. Ей было жалко не мужа себя. Она была не просто озадачена или ошеломлена она была совершенно раздавлена. Она и представить себе такое не могла: наивный простак Мишка и навертел такую заковыристую и ловкую ложь? Как это не похоже на него! А как он врал! Как профессиональный аферист. Значит, надо будет соврет еще? Да похлеще? Хотя куда уж похлеще!
Она, наивная дура, считала, что никаких секретов у них друг от друга не было и быть не могло. При их-то степени доверия и откровенности. При их взаимопонимании и честности. Тем более в серьезных вопросах. А вышло?
Как ты мог? только и сказала она. Голос сел, и из горла вырывался лишь сип.
В ответ Мишка закричал, что ему тоже было несвойственно. Нет, понятно, он чувствовал себя виноватым, а лучшая защита, как известно, нападение. Но принять эту ложь и его жалкие оправдания Кира не могла.
Значит, ты сомневался во мне? повторяла она. Получается, если бы ты не соврал и я была бы уверена, что договоренностей никаких нет, то струхнула бы? Испугалась и отказалась? Получается, я не верила в тебя? И винила только тебя в твоих неудачах? Тебя, а не обстоятельства, известные мне не хуже, чем самому тебе?
Мишка сник доводы кончились, порох, видимо, тоже. Сел рядом и уронил голову в ладони.
Прости, бормотал он. Прости ради бога! Мне казалось, что тебе так будет проще от всего отказаться. От всего, что у тебя было там.
А что у меня было, Мишка? прошептала она. Что, кроме родителей?
Конечно, простила. Когда прошел первый и самый тяжелый шок. Кажется, дня через два окончательно пришла в себя и стала его утешать, как обычно, женщина!
Через три дня приехала Надя, жена Семена. Вот тогда Кира и узнала самую окончательную и горькую правду. Поначалу все складывалось у них замечательно Семен действительно получил работу в научном институте. Действительно хорошо зарабатывал. Действительно занимался знакомой темой. И действительно впереди и совсем не за высокими горами маячили приличные перспективы. Все так и было. И в письмах Семен не врал. Но случилось несчастье инсульт. Конечно, переживаний хватало и дома, в Москве, и здесь, в Германии. Эмиграция дело серьезное. Нервничал страшно как бы не облажаться на новой работе. Да и языка не хватало. К тому же поторопились и взяли в банке ссуду для покупки квартиры, наивно полагая, что уже все сложилось. Работа у него есть, работа перспективная, прилично оплачиваемая. Да и Надя работала, хотя и в полноги преподавала музыку частным образом, скорее для удовольствия, чем из нужды. Сын оканчивал школу хороший мальчик, за него они были спокойны.
И тут болезнь. Нет, никто Семена не увольнял здесь такое невозможно. Пока платили зарплату и работала государственная страховка. Пока была еще надежда, что он восстановится, окрепнет и сможет работать. Но через полгода случился повторный удар, и стало понятно, что он уже не поднимется. Почти отнялась правая сторона рука и нога. Почти была утеряна речь. Страховка теперь была муниципальной, по сути, для нищих и бомжей. Кредит за квартиру надо было выплачивать или переезжать в жилье для инвалидов на улицу тебя никто не выкинет, люди защищены, но уровень медицины, жилья и всего остального при этом кардинально меняется.