А Мишкиного отца, спросила Кира, вы не пытались найти?
Как же, пытались, и довольно долго искали. Нашли. Жил он в Кронштадте, служил в военной части. Рванули туда на майские да, точно, на майские, уже было довольно тепло, и мы поехали в одних рубашках. Очень было тепло, повторил он. Ну и приехали. Нашли этого дядю. Все объяснили ему: Ольга Сергеевна умерла, Мишка, его родной сын, остался один на всем белом свете. Папаша этот Смотрел на нас как баран на новые ворота. И молчал, брови хмурил. А потом выдал: и чего вы приехали? Говорите сразу, чего вам надо. Ну мы переглянулись и пошли себе прочь. Мишка, правда, тогда Прости, может, мне не надо тебе это говорить Мишка тогда разревелся. Прости, повторил он.
Какое «прости», Леша? удивилась Кира. Правда, я ничего об этом не знаю. Нет, про маму, конечно, знаю, про Ольгу Сергеевну. А вот про папашку Мишка мне никогда не рассказывал. Наверное, сильно болело.
Болело, кивнул Зяблик. А как ты думаешь? Родной отец и такая вот сволочь. В общем, стали мы выживать. Вдвоем. Правда, Мишка скоро женился на этой Нине.
Ты ее знал? спросила Кира. В смысле хорошо знал?
Да что там было знать? Нина и Нина. Пригрела его, накормила. Создала, так сказать, иллюзию. Замуж очень хотела. Да, ждала из армии, было такое. Письма писала, поддерживала. За это, конечно, спасибо. Что говорить. В загс они пошли после того, как она объявила о своей беременности. Мишка не хотел. Говорил, что не любит ее. Но пришлось куда денешься. А Катьку свою обожал, это правда. И мучился очень, когда Ну, когда появилась ты. А я ржал, что его негативный опыт навсегда отвел меня от женитьбы. Спасибо ему говорил. А он обижался, дурак. Потому что был очень несчастлив, страдал из-за дочки.
Да, все у нас было непросто, грустно сказала Кира.
В Мишкиной жизни вообще все непросто, подтвердил Зяблик. Не то что у меня.
Слушай, Леш, решилась Кира, ты меня извини ради бога, конечно, это совсем не мое дело. Но на правах старого друга Леша, что у тебя происходит? Ну, эта квартира Кира смущенно и растерянно обвела комнату глазами. В смысле, где всё? Все твои вещи? И куда ты снова прости исчезаешь по утрам? Нет, я не из любопытства, просто переживаю за тебя. Ты заболел? Или долги? Не хочешь не отвечай, ты не обязан.
Зяблик встал, прошелся по комнате, постоял у окна. Раскурил новую сигарету и наконец ответил:
Долги. Долги, Кира! И какие долги! Не расплатиться. Но я честно пытаюсь. Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. А ты уверена, что хочешь послушать? Готова?
Готова, неуверенно сказала Кира, она уже была не рада, что затеяла этот разговор.
Зяблик по-прежнему стоял у окна.
В общем, так. У меня, Кира, есть сын. Да, мой родной и единственный сын. Откуда? Ну ты ж понимаешь, в молодости наследил. И он безнадежно и обреченно махнул рукой. Мать его родила парня, как ты догадалась, не сказав мне ни слова. Просто взяла и родила «от любимого мужчины» это ее слова. И никогда, ни разу, ничего не потребовала. Ни внимания, ни любви, ни денег никогда, повторяю. Родила для себя. Это, кажется, так у вас называется?
Кира вздрогнула: «родила для себя», «это, кажется, так у вас называется». Зяблик ее реакцию не заметил и продолжил:
Родила, сама принесла из роддома. Нет, кто-то, конечно, встречал: мама, подружки. Мать у нее, слава богу, была тащили этот нелегкий воз вместе. Материально им было нелегко, конечно. Но повторяю ни разу она не пришла ко мне за деньгами. Когда парень вырос и стал требовать правды, она рассказала, и была, думаю, права. Сын имеет право знать, кто его отец. Ну и потом, знаешь, я на всю жизнь запомнил Мишкины слезы тогда, в Кронштадте, на всю жизнь. Как мы обратно ехали в поезде и он рыдал в подушку, конечно. Стеснялся. Даже меня, представляешь?
В общем, одним весенним деньком мой сын ко мне пришел, и мы познакомились. Как я был счастлив, Кира! Невероятно счастлив, поверь, просто разрывался от счастья. Мир, известный до самых гадких и отвратительных мелочей, давно неинтересный и мрачный, снова расцветился разноцветными красками я снова стал чувствовать запахи: вот сирень расцвела, вот жасмин. А вот пахнет в лесу грибницей и прелыми листьями. Счастье, кругом одно счастье! И все тут. Я снова стал жить. Мне было для кого, Кира. У меня появился сын. А я тогда уже отлично знал, что такое одиночество и усталость. Он резко развернулся и посмотрел на нее.
Да, да, Лешенька! поспешила его поддержать Кира. Конечно же, я все понимаю! Такое счастье, господи, обрести сына! Ты ведь уже не надеялся, не рассчитывал. А тут сын!
Зяблик молча кивнул и повторил:
Да, сын. Спасибо.
За что же спасибо, господи? Я за тебя так рада, Зяблик!
Ну, еще кофе? Или чаю?
Кира нетерпеливо отмахнулась:
Да потом! Давай, рассказывай дальше! Делись своим счастьем! А мама его? Твоего мальчика? Вы подружились?
Подружились, можно сказать. Зла она на меня не держала. Это был ее выбор, я же ничего не знал. Нет, я себя не оправдываю, сволочью я был еще той! Бросил ее и все тут же забыл. Да и романа у нас особого не было так, пару раз всего встретились, и все, разошлись как в море корабли. И никогда больше не пересекались. Она меня простила, конечно. Да и сколько воды утекло! Умница она была, все про меня понимала, про баб моих, про мою жизнь. Словом, все у нас с ней сложилось по-дружески, по-соседски. И она была счастлива, что мы теперь есть друг у друга я и ее сын. Мой сын. Я тебя не утомил? спросил он. Ты не устала?
О чем ты, ей-богу? горячо возразила Кира. Давай продолжай!
И Зяблик продолжил:
С парнем моим у нас сложились хорошие отношения. Не сразу, конечно. Шли мы тихонько и осторожно боялись спугнуть. Но в конце концов мы подружились. Два раза вместе ездили на море он захотел. Ох, как я ненавижу эти переполненные народом пляжи, эти тела, эти курорты! Но стойко терпел ради сына. В Карелии были, сушили грибы, собирали ягоды бруснику, клюкву. Он говорил мама любит. А я и не знал, что она любит, его мать А на море, в Алуште, он искал ей подарки и радовался, когда покупал.
Женился он рано, едва исполнилось двадцать один. Говорил, что страшно влюбился. Мать его отговаривала, а я поддержал: сам прожил бобылем, остался одиноким слишком долго раздумывал. Да и девочка оказалась хорошая, из Питера. Правильная. Сыграли свадьбу, и они зажили. Я подарил им машину продал тут кое-чего и подарил. В общем, все было нарядно. Зяблик замолчал и нахмурился. А потом, Кира А потом они поехали в путешествие. В Ригу. И по дороге разбились. Она умерла сразу, не приходя в сознание. А он Его, слава богу, спасли. За три года девять операций.
Мы привезли его в Москву. Я поднял всех, как понимаешь. Вызвали лучшего хирурга из Склифа. Собирали его по частям. Зяблик снова замолчал и закурил сигарету.
И? не удержалась Кира. Как он сейчас? В порядке?
В порядке. После того, что случилось, он в полном порядке. Потому что живой. Только не ходит позвоночник. Руки работают плохо, но ложку мы держим! Он все понимает мозг не пострадал, интеллект полностью сохранен. А ноги Ног нет. В смысле, мертвые ноги.
Кира молчала, не находя слов. Чем утешить? Банальным «держись»? Какие там слова, когда такое беспросветное, бездонное горе! Господи боже! Бедный Зяблик, бедная мать его сына! И бедный парень! Кошмар.
Ну и еще его вечная вина за жизнь жены. И моя, за то, что я купил эту чертову машину, будь она проклята!
Зяблик! Кира погладила его по руке. Ты герой, Зяблик! Знаешь, я ведь всегда считала тебя человеком Она запнулась, подыскивая слова. Прости облегченным, что ли? равнодушным немного. Считала, что ты из тех, кто не заморачивается, не берет ничего в голову. Была уверена, что всякие там сопли, сентиментальность ты считаешь лишними. Словом, живешь для себя и во имя себя.
Зяблик горько улыбнулся.
А в чем ты ошиблась, собственно? За что извиняешься? Дорогая моя, все так и было! Скотиной я был порядочной, чего уж там. Оставлял своих женщин, жил в свое удовольствие, плевал на всех, кроме себя. Нет, намеренно зла не делал, по крайней мере мне так казалось. Но и добра, кстати, тоже, увы
Что ты! возмутилась Кира. Как же не делал добра? А нам с Мишкой? Да если бы не ты! Она махнула рукой. Ты и представить себе не можешь, что значили тогда для нас твои деньги! Не просто помогли они нас спасли! А то, что ты нас приютил, дал нам кров?
Перестань. Какой там «спасли»? Дал кров, говоришь? А что я, уступил вам свою квартиру? Нет. Меня это как-то задело и ущемило? Ни разу. Я был вынужден потесниться? Разумеется, нет! Так в чем же мой подвиг? Ну а про деньги Кира, девочка! Разве ты не поняла, что эти несчастные пара тысяч рублей для меня были просто не деньги! Две тыщи рублей! Да я мог проиграть их за день в карты или на ипподроме! И не дать их лучшему другу? Как ты думаешь? И это было мне легко и уж совсем не больно, поверь! В чем мой подвиг, Кирюша? А, молчишь! Вот и правильно. Не смущай старика и не приписывай ему героические истории. Смущаюсь, ей-богу. Он помолчал, помял в пальцах сигарету и тихо добавил: Твой Мишка И мой Мишка это лучшее, что было в моей жизни! Самое верное, самое чистое и самое светлое.
Кира молчала. Понимала, если продолжать сыпать благодарностями, Зяблик ее перебьет лести он никогда не любил, что правда, то правда. Восхвалять его и восхищаться его героизмом по поводу сына? Да тоже как-то неправильно. Что тут такого уж героического? Поддержал родного ребенка? Ребенка, попавшего в страшную, непоправимую беду? В чем тут героизм? Мысли ее перебил голос Зяблика:
И вообще, Кир После того, как нашелся мой парень, и после того, как случился весь этот ужас, я словно очнулся как мелко и дешево я проживаю свою жизнь. Да, собственно, почти прожил Что я сделал хорошего? Ничего. Ну да, кому-то помог. Устроил куда-то в институт, на работу, в заграничную командировку. Дал кому-то денег было. И что? Это было проще всего. Жениться я не хотел, боясь, что потеряю свободу. Детей не хотел по той же причине. И знаешь, еще: я искренне думал, что все это, он сделал жест пальцами в воздухе, бесконечно. И навсегда! А оказалось, что нет. Иссякли желания, пропал интерес ко всему, что я любил. От людей я стал уставать. От удовольствий тоже наверное, обожрался. Мне стали неинтересны мои любимые увлечения: карты, лошади, бабы. Прости.
Наверное, это была депрессия я отключил телефон, вырубил дверной звонок, плотно задернул шторы и валялся целыми днями один, вспоминая и обдумывая все. Да, конечно, это был кризис среднего возраста. Хотя какой уж там «средний» мне было за сорок, почти к пятидесяти. Совсем взрослый мальчик. Я никого не хотел видеть, ты представляешь? Чтобы я и без компании? Без лучших баб города, клоунов и шутов, богемы и богачей, дельцов и фарцы? Я возненавидел их. Но еще больше возненавидел себя. Нет, даже не так я стал себя презирать, а это хуже, поверь! Я ощутил себя мелким ничтожеством, рабом своих прихотей и желаний. Такая навалилась тоска высасывающая душу, тягучая, черная и горькая тоска по профуканной жизни. Хотя ты ж понимаешь у меня была репутация удачливого, золотого мальчика, которому все падает с неба. И никто не знал про мое детство, про мою мать, со смертью которой я так и не смог смириться. Про отца, который бросил меня и тоже вскоре ушел навсегда.