И что же? уже заинтересованно спросила Кира. Чем дело кончилось, почему не срослось?
Я ее отговаривал. Боялся за нее, если честно. Она была вообще впечатлительная и даже нервная. Такой темперамент! Да и он бы ей устроил сволочь был еще та!
А синьор этот был в курсе? удивилась Кира. Все знал, говоришь?
В курсе, кивнул Зяблик. Она вообще ничего не скрывала. Я же говорю тебе экспансивная была, нервная, чувства все через край. Ну и прямая.
И вот тогда ты испугался? догадалась Кира.
Да, испугался. Такие женщины, знаешь, до добра не доводят. Сами горят и тебя в огонь тащат. Я тогда совершенно не был готов. И вообще, он усмехнулся, я никогда не был готов! Лет в сорок задумался вроде пора. Нагулялся от вольного. Все видел, ничем не удивишь. Ну и стал осматриваться, поглядывать кто бы, так сказать, подошел для этой нелегкой роли. Он засмеялся.
И что? поинтересовалась Кира. Кандидатки на роль верной жены не нашлось? Не присмотрел никого? Может, не там искал, Лешка?
Не в этом дело, убежденно ответил он. Искал везде, веришь? Но передумал. Понял, что закоренелый и окончательный холостяк, и тему эту оставил.
Не пожалел? осторожно поинтересовалась Кира.
Зяблик задумался:
Кажется, нет. Но в его голосе звучало сомнение.
Он улыбнулся. И в эту минуту Кира увидела того, прежнего Зяблика с яркими синими глазами во все еще густых и длинных ресницах, легкого, веселого и немного грустного такая смесь Арлекино с Пьеро.
Так, а что же твоя Сильвана Помпанини? Кира вспомнила известную итальянскую актрису давних времен. Расскажи, интересно!
Ей и вправду стало интересно такие страсти, господи! А Зяблик ей всегда казался слегка равнодушным, пресыщенным, холодноватым.
А дальше все как обычно. Она рвалась ко мне. Он вылавливал ее, караулил. Грозил, пару раз избивал. Она боялась обращаться в милицию. Умоляла, чтобы я оставил ее у себя. А я, как жалкий трус, все искал причины этого не делать. Мечтал, чтобы муж увез ее и эти страсти закончились. Так и получилось через год они уехали. Потом я узнал, что она резала вены. Слава богу, спасли. Он тогда здорово перепугался.
А ты откуда узнал? удивилась Кира.
Она мне звонила. Долго звонила. Писала письма. Я их даже не открывал понимал, что там. Просто рвал или сжигал. Трус, я же тебе говорю. Ну а потом синьор Батисто скончался, и Сильва снова стала рваться сюда. «Поженимся и уедем в Италию. Мы свободны», и все такое. Но ты ж понимаешь! К тому времени многое изменилось. Нет, я ее вспоминал, только жил своей жизнью. Он замолчал, встал и прошелся по кухне. Завозился с чайником: Кофе будешь?
Кира машинально кивнула.
Ты не любил ее?
Не знаю. Мне трудно ответить на этот вопрос. Но если я кого и любил, то точно ее. Ох, какие искры между нами летели!
И что с ней сейчас? Ты не знаешь?
Она умерла не так давно, после недолгой паузы ответил Зяблик. Ей было всего пятьдесят два. Совсем молодая сердце, наверное. В одну минуту легко.
Думаешь? усмехнулась Кира.
Он не ответил.
Зяблик, тихо сказала Кира, а ты потом пожалел? Ну, что пропустил любовь?
Не оборачиваясь, он тихо ответил:
Знаешь, есть такое душевное уродство неспособность быть преданным, верным. Не изменять. Видимо, я из этих уродцев. Не всем дано, понимаешь? Хотя, наверное, было чувство. Во всяком случае, тогда я страдал. В первый раз в жизни, сам удивился. Только не говори, что все впереди! Он обернулся, и они рассмеялись.
Кира вспомнила эту Сильвию. Конечно же, виделись, и не раз! В который раз она посетовала на свою память, что та убирает ненужное, незначительное. Лица моментально стираются, фамилии исчезают, телефонные номера навсегда вычеркиваются. Это было и в молодости кто-то ее мог окликнуть, а она вглядывалась и не узнавала. Ужасно неловко бывало, ужасно.
Но Сильвия эта, как ни странно, четко предстала перед глазами. Она не была красавицей, нет. И даже совсем наоборот мелкая, без привлекательных форм, кажется, абсолютно безгрудая, с мальчиковой сухой попкой. Словом, разительно отличалась от роскошных, длинноногих и грудастых Зябликовых девиц. Волосы у этой Сильвии были чудесными темно-каштановые, почти черные, густые, крупными кольцами. Лицо худое, скуластое, очень смуглое. И уже тогда щедро расцвеченное мимическими морщинами вокруг глаз и губ. Мимичное, подвижное лицо хохотушки. Весь спектр эмоций на лице радость, гнев, сострадание и печаль. Кира вспомнила, что тогда у нее промелькнула мысль: «Как быстро состарится эта женщина!» А еще она подумала: «Ох, тяжело ей, наверное, жить так реагировать на окружающий мир».
По-русски Сильвия говорила легко и почти без акцента. Одевалась неброско, но сразу всем было понятно иностранка. Узкие брючки и джинсы, мокасины тогда у нас их еще не носили. Маечки, свитерочки все простое, но сразу понятно, что не отсюда и недешевое. А вот украшения при всей этой скромности, видимо, обожала на худых и жилистых кистях звенели золотые браслеты, в ушах висели крупные тоже золотые кольца, а тонкие и длинные пальцы были усеяны кольцами и колечками узкими «дорожками» с мелкими бриллиантиками, крупная камея с головой горгоны Медузы и несколько колец с крупными, наверняка дорогущими камнями.
Удивительно, что при всем ее несерьезном, детском облике, при всей скромности одежды и полном отсутствии косметики все эти женские радости, все эти сверкающие и брякающие, звонкие цацки ей очень шли.
Вот если все это добро нацепила бы, к примеру, завсекцией ГУМа, нарядная, с соломенной «башней» на голове, в тщательном и обильном макияже, в дорогущем костюме и туфлях на каблуках тетенька, был бы кошмар. А здесь все гармонично: иностранка, другая культура.
Кажется, была она болтушкой, эта итальянка. Но вдруг замирала как застывала. И на лице отражалась вся скорбь мира. Нет, Зяблика можно понять!
А вот мужа «обезьянки» Кира припомнила с трудом да, что-то большое, широкое, важное, пахнувшее душным и сладким одеколоном. У Киры был отличный, просто собачий, нюх. Кажется, муж Сильвии курил сигару и всегда держал в волосатых руках тяжелый стакан с чем-то темным виски, коньяк? Эта пара как-то странно выглядела они совсем не подходили друг другу.
Кира не заметила, не учуяла их страстный роман, хотя женщины так наблюдательны! Наверное, они с Мишкой жили тогда в Жаворонках и появлялись в высотке нечасто. А вот как, оказывается. Зяблик пережил страстный, тяжелый, долгий трагичный роман.
Кире показалось, что он все-таки жалеет о том, что у них с Сильвией не сложилось. Или ей показалось?
Фотографии рассматривали долго, еще часа два. Слава богу, их с Мишкой фото не попадались фотографироваться они не любили и в кругу Зябликовых друзей и гостей робели.
Кое-кого Кира вспомнила, кого-то нет. Но очевидно было одно: все те люди, что улыбались в фотокамеру, были тогда всем довольны счастливая молодость. А Кира? Вряд ли она выглядела беззаботной у них с Мишкой была совершенно другая жизнь.
Но на самом дне коробки все же оказалось то, чего Кира боялась. Зяблик вытащил несколько фотографий и испуганно глянул на Киру Зяблик и Мишка, совсем пацаны, лет по пятнадцать-шестнадцать. Невысокий, худой Мишка в задрипанной куртяшке и сбитых ботинках и величавый широкоплечий Зяблик в модных, явно привозных куртке и джинсах. И это в те годы! Ого! На лицах улыбки, в глазах плещутся радость и легкость. Рука Зяблика покровительственно лежит на Мишкином плече.
Кира долго и молча рассматривала фотографию, вглядываясь в лицо смешливого пацана, ее будущего любимого мужа.
Смешные, грустно сказала она. Особенно он, и кивнула на Мишку.
Зяблик молча протянул ей другую фотографию, и Кира узнала квартиру Зяблика, круглый стол, уставленный бутылками и тарелками. Вокруг стола молодые люди, все с сигаретами, и девочки, и мальчики. И все нарядные на парнях светлые рубашки, галстуки. Девчонки с прическами и накрашенными губами. Мишка стоит с бокалом в руке скорее всего, говорит тост. Смешной, вихрастый, губастый Мишка. Нарядный и радостный, лучший друг хозяина и наверняка именинника.
Что празднуем? дрогнувшим голосом спросила Кира. Твой хеппи бездэй?
Угу. Мои восемнадцать. Важные уже такие студенты. Стол еще мама накрывала пироги там, салаты всякие. В последний раз. Через семь месяцев мы ее хоронили. Плакали вместе с Мишкой. Да если б не он, я бы тогда чокнулся. Всякие мысли были отец ушел, когда мне было тринадцать. Дед и бабушка раньше я был совсем маленьким. А потом мама. Я думал за что? Все и почти сразу? Все ведь были хорошими людьми дед был талантлив как бог, бабушка тоже. Отец тоже был умницей. Столько всего успел добиться! Не то что я. И мама Такая красавица! Сейчас найду, покажу! Подожди!
Зяблик поспешил в комнату и быстро вернулся с альбомом. Получается, что фотографии мамы все же хранились в альбоме, а не в старой картонке из-под сапог. С фотографии на Киру смотрела красавица. Какое лицо, какие волосы, какие глаза! Зяблик, кстати, был вылитая мать. Вот откуда эта красота гены. Только почему эта прекрасная молодая женщина такая печальная? Предчувствие скорой смерти?
Как ты похож на нее! Кира старательно вставила фото в прорезь альбома. Просто одно лицо!
Куда мне до нее! отмахнулся Зяблик. И вообще до всех них!
Помолчали.
А через год ушла Ольга Сергеевна, Мишкина мама, нарушил молчание Зяблик. И тоже совсем молодой. Так мы и остались с ним два сироты. Он да я. И мы друг у друга.
А Мишкиного отца, спросила Кира, вы не пытались найти?
Как же, пытались, и довольно долго искали. Нашли. Жил он в Кронштадте, служил в военной части. Рванули туда на майские да, точно, на майские, уже было довольно тепло, и мы поехали в одних рубашках. Очень было тепло, повторил он. Ну и приехали. Нашли этого дядю. Все объяснили ему: Ольга Сергеевна умерла, Мишка, его родной сын, остался один на всем белом свете. Папаша этот Смотрел на нас как баран на новые ворота. И молчал, брови хмурил. А потом выдал: и чего вы приехали? Говорите сразу, чего вам надо. Ну мы переглянулись и пошли себе прочь. Мишка, правда, тогда Прости, может, мне не надо тебе это говорить Мишка тогда разревелся. Прости, повторил он.
Куда мне до нее! отмахнулся Зяблик. И вообще до всех них!
Помолчали.
А через год ушла Ольга Сергеевна, Мишкина мама, нарушил молчание Зяблик. И тоже совсем молодой. Так мы и остались с ним два сироты. Он да я. И мы друг у друга.