Я помню, как отец плакал, назвал ее чудовищем. А она злорадно смеялась. Слава богу, не грозилась донести на него. Хотя, если честно, я бы не удивилась. Они не просто были разными они были невозможно противоположными, несовместимыми, нестыкующимися. Во всем. И как они прожили почти семь лет? Не понимаю.
Он мучился, страдал из-за меня в том числе. И она страдала. Конечно, страдала думала, что ничего в жизни не вышло, ничего не сложилось. И я страдала все понимала. А потом появились вы. И это отца спасло. Иначе Катя замолчала и махнула рукой.
Кира вздрогнула. Уж чего-чего, а этого она точно не ожидала! Господи, какой поворот! Нет, невозможно.
А Катя жарко продолжила:
Да, да! Я была почти счастлива, когда вы появились! Честное слово! Да потому что все понимала останься отец с нами, случится что-то ужасное. Я страшно тряслась за него. Но когда он ушел и мы с мамой остались одни, стало еще ужаснее. Мама совсем слетела с катушек. Истерила, сводила меня с ума, пробовала поддавать, правда не получилось. У нее была странная для деревенского человека реакция на алкоголь после первой рюмки ей становилось плохо. Работу свою она ненавидела, отцу посылала проклятия, ну и на мне отрывалась по полной. А в общем Несчастная глупая и одинокая баба. Это я потом поняла.
Естественно, я ее ненавидела. И, конечно же, ни в чем себе не отказывала. Подростком была дерзким, непредсказуемым. Хлестала словами, как пулями: «Это ты, это из-за тебя! Ты сумасшедшая, психопатка! Он правильно сделал, что сбежал от тебя. И я бы сбежала, только куда?» Ну и так далее.
И замуж я выскочила, чтобы избавиться от нее мне казалось, что после замужества она оставит меня в покое. Но как бы не так какой, к черту, покой, если мы продолжали жить вместе? Муженька моего она кляла похлеще отца: и ленивый, и бессовестный, и наглец, и бедняк. И свинья безответственная.
Я, конечно, тут же, как Матросов, на амбразуру. Мужа своего защищала, отстаивала как же, жена! Но на самом деле, Катя грустно посмотрела на Киру, мама была права. Именно таким он и был ленивым и безответственным, наглым и неряшливым. Чистая правда. Открылось это почти сразу, но я продолжала его защищать наверное, назло матери, только чтобы ей насолить.
Катя молча раскуривала сигарету.
В общем, жизнь у нас была Ад, а не жизнь, если честно.
Вот тогда я и Ну, вы поняли. Это насчет квартиры.
Кира кивнула.
Я, дура, все списывала на мать. Дескать, съедем, и начнется райская жизнь. Ага, как же. Ничего бы не изменилось, поверьте. Из хама не сделаешь пана. Но я упорствовала. Скорее всего, мне нужно было найти виноватых сначала мать, ну а потом вас. Вас и отца. Но мне не стало легче. Сплошная тоска.
Столько лет прошло, Катя, тихо сказала Кира, что вспоминать? Все мы, знаешь ли, ошибались. Все давно быльем поросло, успокойся.
Поросло, это верно. Только с отцом своим я перестала общаться. И даже не попрощалась. Да и вообще, сколько же тогда во мне было злости Мировой океан! Я ненавидела всех ее, свою мать. Мужа своего ублюдочного. Отца, бросившего меня. Ну и вас заодно.
Нормально! отозвалась Кира, желая как-то утешить эту несчастную, так и не выросшую девочку. Это нормально. Знаешь, как я в таком возрасте презирала своих родителей? А у меня, между прочим, была вполне благополучная семья! Никто никому не изменял, никто ни от кого не уходил, детей не бросали, пьяницами не были. Типичная, среднестатистическая советская семья, даже почти образцовая. Папа военный, мама училка. Компоты там всякие, соленые огурцы. Капуста ведрами витамины! А меня трясло от них, как будто подключили к розетке. Просто колотило, веришь? А что, спрашивается, они делали плохого? Да ничего. Жили убого? Так все так жили. Честные, порядочные трудяги. Обыватели, мещане? Конечно. И что? За что их было так презирать? За то, что я хотела жить иначе? Знаешь, я их очень стеснялась, а теперь вот стыдно, казнюсь. Всегда считала их скрягами, а они просто боялись. Всего боялись: обмена денег такое ведь было, увольнения, пенсии.
Но когда мы собрались уезжать, отдали нам почти все, что собрали. При том, что отец был коммунист и ничего не хотел замечать: «Все у нас в стране хорошо! Да, есть какие-то сложности, неполадки, но в целом все замечательно». И уж, конечно, эмигрантов, «предателей родины», презирал от души. А вот меня, изменницу, удерживать не стал и почему, интересно? Загадка.
Но когда мы собрались уезжать, отдали нам почти все, что собрали. При том, что отец был коммунист и ничего не хотел замечать: «Все у нас в стране хорошо! Да, есть какие-то сложности, неполадки, но в целом все замечательно». И уж, конечно, эмигрантов, «предателей родины», презирал от души. А вот меня, изменницу, удерживать не стал и почему, интересно? Загадка.
Катя, уткнувшись в столешницу, молча водила пальцем по клеенке.
Кира увидела, какие неухоженные, совершенно неженские у нее руки мальчишеские, подростковые, с коротко остриженными ногтями, с заусенцами и цыпками.
Эта молодая и, кстати, довольно хорошенькая женщина по-прежнему казалась хмурым и нелюдимым подростком недолюбленным, обманутым, использованным и преданным.
Эх! Привести бы ее в божеский вид подкрасить, сделать хорошую стрижку, маникюр, научить пользоваться косметикой и кремами, привести в порядок кожу на руках. Чего уж, господи, проще? Ну и приодеть, конечно же, эти безразмерные портки, эта линялая майка. Эти тапки нет, все понятно, домашний вид. Но Кира не сомневалась, что и уличный вид ее падчерицы мало чем отличается от домашнего. А выражение лица? Кто посмотрит на женщину с поджатыми губами, сведенными бровями и недобрым взглядом? Никто. Жаль. Очень жаль. У Кати приличная фигура, хорошее лицо и прекрасные волосы. Но ведь не скажешь об этом! Тем более ей, Кире! Какое она имеет право учить Катю жизни? Чужая тетка.
И вдруг ее сердце заволокло необъяснимой жалостью к этой угловатой и нелепой женщине-подростку, одинокой, обиженной и не очень счастливой. Чужой и сейчас почти незнакомой.
Чужой?
Но это была не только жалость это была еще и Кира вздрогнула. Нежность?
Ее обдало жаром, и она резко расстегнула дрожавшими пальцами пуговицы на блузке.
Катя, Катечка! хрипло сказала она. Девочка! Да все нормально! Вот видишь, мы с тобой все-таки встретились! И даже поговорили! И все у нас хорошо, правда? И папа, Кирин голос дрогнул, и она с трудом проглотила сухой и твердый комок, застрявший в горле, и папа все это видит! Ну или чувствует я не знаю. Не понимаю, как там все это устроено, как происходит! Но то, что там, наверху, что-то есть От волнения она закашляла и смутилась от своих нелепых и несуразных фраз. Такие рассуждения были ей совсем не свойственны.
Катя всхлипнула и кивнула:
Я тоже не знаю, что там. Но хорошо бы, чтобы он знал. Кира, скажите, он тяжело уходил?
При такой болезни уходят всегда тяжело, горько вздохнула Кира. Там, у нас, все гуманно, страдать от болей не дают. Но все равно тяжело.
Катя молча кивнула.
Чаю еще хотите? не поднимая глаз, спросила она.
Да бог с ним, с чаем. Ты мне про Ксеню расскажи, что она, как? Ну и про маму, если ты, конечно, не против!
Оказалось, что с дочкой отношения были хорошими Катя отлично помнила все свои детские комплексы и обиды и очень старалась, чтобы это не повторилось с ее дочкой. Бывший муж был вычеркнут из жизни раз и навсегда денег не приносил, дочку не видел. Дерьмо, а не человек.
Мама Вот с мамой вообще приключилась странная история.
Пять лет назад Нина серьезно заболела вернулась старая, казалось, давно отступившая болезнь. Ну и, как часто бывает, болезнь привела ее в церковь. Катя относилась к этому скептически ну, во-первых, сама она в бога не верила и все отрицала, а во-вторых это касалось именно матери, она категорически не верила ни в ее искренность, ни в какой бы то ни было положительный результат. Нина стала ездить на богомолье, паломничала, завела новых друзей, по воскресеньям выстаивала долгие службы и даже взялась работать при храме с усердием мыла полы и чистила овощи в трапезной.
Кате, конечно, так было спокойнее мать, что называется, при деле и от них с Ксенькой почти отстала. Да и из дому стала частенько отлучаться тоже приятно. Ну а через два года Катя заметила, что мать начала меняться. Даже не так Нина стала другим человеком. Не было больше претензий и скандалов, она сделалась тихой, задумчивой, мягкой словом, блаженной.
Катя и Ксенечка иногда испуганно переглядывались, когда Нина выдавала такое, что они просто терялись.
Слава богу, болезнь отступила, и врач отпустил Нину на год.
И вот однажды она позвала дочь на разговор. Нина просила прощения у дочки, у бывшего мужа, у внучки. Она не плакала взгляд у нее был чистый и ясный, почти безмятежный. Плакала Катя от неожиданности, от удивления, от перемен в матери. А от ее просьбы ее отпустить совсем растерялась.
Катя и Ксенечка иногда испуганно переглядывались, когда Нина выдавала такое, что они просто терялись.
Слава богу, болезнь отступила, и врач отпустил Нину на год.
И вот однажды она позвала дочь на разговор. Нина просила прощения у дочки, у бывшего мужа, у внучки. Она не плакала взгляд у нее был чистый и ясный, почти безмятежный. Плакала Катя от неожиданности, от удивления, от перемен в матери. А от ее просьбы ее отпустить совсем растерялась.
Отпустить? Куда? испуганно бормотала Катя. Как это отпустить? Навсегда?
Да, навсегда, спокойно и радостно ответила Нина. Отпустить в монастырь.
Конечно, придя в себя, Катя ее не отговаривала какое она имела на это право? Осторожно спросила, хорошо ли та подумала.
Нина, увидев понимание дочери, расцвела, расслабилась и принялась с жаром рассказывать дочери о Коробейниковском монастыре, о своем «новом доме», куда она так стремилась.
Алтайский край? удивилась Катя. А почему так далеко? Неужели не было ничего ближе?
Оказалось, что мать там была в паломничестве и там, в Богородице-Казанском, в Коробейникове, на нее сошла благодать.
Мое место, мое, доченька! с жаром рассказывала она. Как вошла туда, так почувствовала!
Оказывается, решение было принято давно.
Только все не решалась сказать тебе, отпроситься. Боялась, торопливо и смущенно призналась она.
Боялась? Чего? удивилась Катя. Как я могу тебе запретить?