Соня, родная, приезжай! Очень тебя прошу, умоляю! Что тебе стоит? Ты ведь свободна. Раз и ты здесь! На «Сапсане»! Одно удовольствие, правда? Обещаю, грузить тебя не стану, честное слово! И ныть тоже не стану, клянусь. Будем просто гулять и болтать, всё.
А к тебе в Питер я подошлю свою Аську если ты, конечно, не против. На дня два-три, не больше, больше и я не справлюсь сама, с двумя-то детьми. Она тихая, моя Аська, ты знаешь молчаливая и неприхотливая, это не Линка. Вот ту бы не отправила к тебе никогда, постеснялась бы просто.
Погуляла бы наша Аська по Питеру, зашла бы в Русский. С тобой, умницей, пообщалась бы. Вот ты бы ума ей вложила, не то что я, родная мать. Да и кто меня, неудачницу, послушает? Уж точно не мои близкие. В своем отечестве пророков, как известно, не бывает.
Подумай, Сонечка! Если тебе это не в тягость, я бы была счастлива, да и Ася тоже ей ведь так трудно сейчас, с этим Денисом.
Все, закругляюсь, и так тебе досталось, родная.
Соня! Кто у нас остался из той жизни? Все мы родом из детства, правда? И ничего дороже детской дружбы нет. Ты со мной согласна? Лично я в этом уверена. И никого у меня ближе, чем ты, нет. Самая родная и самая близкая.
Кстати, почему ты не отвечаешь на мои звонки? Почему не берешь трубку? Неохота болтать? Это я могу понять, Сонь. Я и сама так частенько делаю ни сил нет, ни настроения. Знаю. Но все-таки, Соня! Ты хотя бы ответь эсэмэской, прошу тебя! Два слова «жива, здорова». Все! Мне будет достаточно. А то я не знаю, что и думать. Ты не в обиде на меня, Соня?
Ты сама спровоцировала эту мою писанину. Поговорили бы по телефону, и я бы, глядишь, успокоилась, угомонилась. А так развела на десять листов. В общем, ты сама виновата.
Шутка, конечно! И еще оправдание.
Все, заканчиваю! Даже проститься не могу в три слова говорю ж тебе, графоман.
Люблю тебя и очень нуждаюсь в тебе.
Твоя Аля.
Жду пару слов. Обнимаю тебя. И очень скучаю».
Женщина нажала клавишу и выключила ноутбук. Пару секунд монитор еще светился, но понемногу гас, пока не погас совсем.
Она подошла к окну. Было темно. На настенных часах полшестого утра. Совсем рано. Какое счастье, что не надо спешить. Уже никуда не надо спешить.
Она может позволить себе бухнуться в постель, завернуться в одеяло и уснуть. Счастье. Счастье, что не надо спешить на работу. Счастье проснуться тогда, когда хочется можно в десять, а можно в одиннадцать. Сколько счастья, господи! Счастье сесть у окна в своей уютной кухне и долго пить вкусный кофе, листая журнал. А потом, спустя час или больше, снова улечься в постель, смотреть фильмы, читать. И снова уснуть. Или пойти на прогулку в магазин, на рынок, куда угодно! Деньги, слава богу, есть. Есть счет в банке. Не то чтобы большой, нет! Но дающий уверенность, что, если, не дай бог, она точно не пропадет.
Она прошлась по своей квартире, которую обожала все здесь сделано так, как хотела она. Да, квартирка небольшая, что говорить. А зачем ей большая? Больше уборки.
Ей хватает она одна. Две комнатки совсем маленькие, гостиная и спальня что еще надо? Да и район она бы ни за что не поменяла свою малышку в тридцать пять метров на большую, а могла бы, желающих море! Еще бы квартирка ее, на минуточку, расположена в самом центре, на Марата. И окна во двор. Тишина и покой. И в двух шагах Невский.
На кухне она попила воды и снова постояла у окна минут пять, не больше. Замерзла.
Она громко вздохнула и пошла в спальню.
На кровати темное дерево, резная спинка, начало двадцатого века, модерн, ар-деко, широко раскинувшись, спал молодой мужчина. Уличный фонарь освещал его красивую, мощную, гладкую спину.
Женщина пару минут смотрела на эту прекрасную спину, откинула край одеяла и осторожно прилегла с краю, с самого краю. «Не упасть бы», подумала она и погладила мужчину по коротко стриженному затылку. Тот не шелохнулся молодые спят крепко.
Эй! тихо засмеялась она и мягко уткнулась в его гладкое плечо. Я сейчас упаду. Ты бы подвинулся, милый!
Он вздрогнул и через пару секунд повернулся на лице его читалось недоумение.
Спи, спи! прошептала она. Только подвинься чуток, пока я не свалилась.
До него наконец дошло, и он улыбнулся. Пару минут он изучал лицо женщины и, окончательно проснувшись, зевнул и спросил:
Сколько времени, Сонь? Мне не пора?
Половина шестого, отозвалась она, пристраиваясь у него под мышкой и сладко вдыхая запах мужчины. Половина шестого, милый! Еще можно поспать.
Нет уж! засмеялся мужчина и развернулся всем телом к ней. Нет уж, прости!
И она звонко, по-девичьи, рассмеялась:
Прощаю.
Он обнял ее и наклонился, отбросив рукой ее тяжелые волосы.
Она, что-то вспомнив, мягко его отстранила:
Эй, подожди!
Он мотнул головой:
Не хочу!
Подожди, нахмурившись, строго приказала она. Я тебе скажу кое-что важное.
Он приподнялся на руках, по-прежнему нависая над ней.
Теща твоя Соня осеклась на секунду. В общем, она отказалась. От отпуска отказалась, от Греции, в смысле. Ну, дошло до тебя?
Он кивнул.
Так вот, с воодушевлением продолжила она, может быть, ты со мной? Раз место под солнцем свободно? И она рассмеялась удачной шутке.
Мужчина снова наклонился, покрепче прижал ее к себе, уткнулся ей в шею и, вздрогнув, жарко шепнул, обдавая ее кожу горячим, нетерпеливым, молодым дыханием:
С тобой куда угодно! Хоть в рай, хоть в ад, куда позовешь!
Она чуть изогнулась, подлаживаясь под мужчину, плотно прижалась к нему, прищурила глаза и прошептала:
Возьму. Так уж и быть, позову! И засмеялась: Если заслужишь!
За окном медленно и лениво наплывал слабый рассвет.
Кто-то еще крепко спал, а кто-то уже торопился. Кто-то плакал, а кто-то смеялся. Кто-то мучил кого-то, а кто-то кого-то обнимал. Кто-то был счастлив, а кто-то страдал.
Кого-то мучила совесть. Ну а кого-то нет. Все как обычно у нас, живых и грешных людей.
Приезжие
Звонок раздался в половине одиннадцатого. Назавтра предстоял рабочий день, и Лагутин уже собирался спать.
Кто-кто? переспросил он.
Слышно было ужасно. А когда услышал короткое «Нина», сразу понял: отец.
В последние годы эта самая Нина была сиделкой отца.
Я понял, ответил Лагутин и поспешно добавил: Конечно! Рано утром я вылетаю.
Отец После смерти первой жены, матери Лагутина, он очень рьяно стал устраивать новую жизнь, но неудача жизнь еще раз дала серьезный сбой, через несколько лет он снова оказался вдовцом. Фатально не повезло.
Отец и их отношения Лагутина волновали не очень все давно поросло жухлой травой. А то, что отец стар и нездоров, так здесь совесть Лагутина была абсолютно, кристально чиста уход за ним он обеспечил.
Он достал из комода бутылку виски и плеснул в стакан. Одним махом выпил и плюхнулся в кресло. Глянул на часы похороны послезавтра. Успеет? Билет, расписание что там еще? Да, взять денег! Конечно, снять в банкомате. А сколько? Да черт его знает. Когда хоронили маму, все было не так другая страна, другие деньги.
Он открыл Интернет и набрал в поисковой строке расписание авиабилетов на Москву. Давненько он не был в родном городе. Ох, как давно, четыре года назад. И, что самое странное, совершенно по нему не скучал.
Билет, конечно, нашелся. Стоил он ого-го, но кто думает про это в такие моменты?
После смерти матери Лагутина, примерно через полгода, отец женился и переехал в квартиру новой супруги. Лагутин так и не смог простить ему эту поспешность и именно тогда, в те страшные месяцы, перестал с ним общаться совсем. Чуть позже он понял, что обида его была признаком юношеского максимализма и что так яростно негодовать, скорее всего, не стоило.
После смерти матери Лагутина, примерно через полгода, отец женился и переехал в квартиру новой супруги. Лагутин так и не смог простить ему эту поспешность и именно тогда, в те страшные месяцы, перестал с ним общаться совсем. Чуть позже он понял, что обида его была признаком юношеского максимализма и что так яростно негодовать, скорее всего, не стоило.
Спустя лет пять он восстановил отношения с отцом, но прежней любви и близости не получилось. Нет, он бывал у него дома, в новой семье. И ничего криминального там точно не было нормальной теткой оказалась эта новая жена, вполне нормальной моложавой, домовитой, хозяйственной, ловкой, гостеприимной. Было заметно ее волнение, когда Лагутин впервые пришел в их с отцом дом. Тогда она расстаралась холодцы, пироги, салаты. Все вкусно, обильно, красиво. Но в рот ничего не лезло. Он смотрел на отца, наблюдая его в совершенно других декорациях, и не узнавал. Это был другой, незнакомый ему человек. А перед глазами стоял тот, его отец, горячо когда-то любимый. Сейчас напротив него сидел и глупо хихикал чужой, смущенный, растерянный дядька.
Квартирка, кстати, была вполне уютная и чистенькая жена отца, Полина Сергеевна, хвалилась ремонтом:
Все своими руками, все! Все вместе с Петенькой. Тут она смутилась и продолжила уже не так бойко: Обои вот Линолеум, плитка. А шторы какие? Петенька выбирал!
От неожиданности Лагутин вздрогнул и коротко глянул на отца. Тот все понял и опустил глаза ему тоже стало неловко. А шторы, кстати, были ужасны оранжевое на ядовито-зеленом. Кошмар. Мама бы такие никогда не повесила.
Лагутин диву давался: никогда за отцом подобных талантов не наблюдалось вот чудеса! «Отец человек неприспособленный, повторяла мать, и к нему лучше не обращаться дороже выйдет». Она освободила его от всех домашних дел мечтала, чтобы он защитился: сначала кандидатская, потом докторская. Она искренне считала, что мужчина обязательно должен сделать карьеру и отвлекать его на остальные дела неправильно, поэтому взвалила все на себя дом, сына. При этом, конечно, работала, но на привилегированном положении, на пьедестале, всегда оставался отец. При этом мать еще и сделала неплохую карьеру довольно быстро стала начальником отдела, кстати, самым молодым в институте. Да и, честно говоря, зарабатывала больше отца.
Жили они хорошо, без скандалов, разборок, претензий. Растили сына, ездили в отпуск, ходили в театры, принимали гостей. Лагутин рос благополучным мальчиком в благополучной семье. Все было прекрасно. А потом мама заболела. Лагутину было шестнадцать. Она долго скрывала от них диагноз берегла. Сына понятно. Подросток, тяжелый возраст. Но мужа? Зачем? Открылась ему поздно, когда уже не давали надежды. Почти не давали надежды.