Когда появилась возможность уехать в Академгородок под Новосибирском, он вцепился в нее зубами не дай бог не срастется! Но срослось, повезло, и он уехал в новую жизнь. Сбежать, сбежать. Сбежать из этого шумного города, от тоски по маме, от боли и тоски по дочке и бывшей жене. От отца, превратившего его жизнь если не почти в ад, то, во всяком случае, в большую неприятность.
Отец растерялся и очень расстроился:
Как же так, Алексей? Как я останусь один? Как смогу жить без тебя? А если вдруг что-то случится? Я ведь немолод, Алеша, и у меня никого нет! Некому позвонить. Если бы Полечка меня не оставила, если бы Полечка была жива!
Выживешь! резко ответил Лагутин. И не сдержался: Я тогда тоже остался один, после маминой смерти. Ты думал об этом? О моем одиночестве, например? И ничего, я пережил! А ты Ты даже год не смог обождать, с горечью бросил он и вышел из комнаты.
И все-таки сердце сжалось. Но он взял себя в руки. Понимал если останется, будет все только хуже и хуже. Их уже не переделать.
Конечно, деньги все эти годы он высылал. А когда отец занемог, тут же нашлась помощница женщина из Украины. Отец воспрял, воскрес, ожил и был ею очень доволен. Без конца повторял: «Ниночка, Ниночка! Ниночка расчудесная, милая такая, расторопная! И все у нее выходит ловко! Ах, какие моя Ниночка варит борщи!»
Лагутин не удержался: «Что, лучше Полины?»
В общем, за отца он был спокоен. Ниночка эта иногда брала трубку и отчитывалась:
Алексей Петрович, у нас все хорошо! Петр Алексеевич хорошо ест, гуляет во дворе, я, конечно, вместе с ним. Делаю ему витаминные уколы врач прописал, конечно. Откуда умею? Да я за мамой ухаживала она у меня двенадцать лет не вставала.
Ну и отлично. Отлично все складывалось Ниночка эта и хозяйка, и почти медработник. Если что, сразу окажет помощь. Нет, определенно им повезло с этой Ниной! Только бы не ушла со стариками непросто. Но Ниночка, кажется, была всем довольна с отцом справлялась, общий язык был найден. Отец был счастлив, что в доме живой человек, уход ему был обеспечен.
Словом, Лагутин был спокоен. И совесть его была чиста.
В Городке все сложилось. Он и сам не ожидал, если честно. Побег его был вынужденным, жизнь до была невыносима. Он думал ну вот, года два-три, пока поднимает свою тему, поживет здесь, а там наверняка придется вернуться, наверняка. Ну что ж, небольшая передышка ему необходима.
Но вышло совсем не так с темой он закончил через три года, но началась новая работа, еще интереснее прежней. Увлечен он был очень в Москве этого бы никогда не случилось, он это понимал. Да и Соболевский математический институт это, знаете ли, имя.
Местная публика, коллеги его восхищали недаром ведь город ученых. Нет, конечно, и здесь встречались зависть, подхалимаж, подсиживание. Но, как ему казалось, не в такой степени точно. Все-таки люди здесь были другими.
Первый год он жил в общежитии, правда, в отдельной комнате, удобства там же. А через два с половиной года ему дали квартиру.
Окна его однокомнатной берлоги, как он ее называл, выходили на лес нет, даже не так: в окна третьего этажа стучали по ночам ветки елей, а на балконные перила присаживалась рыжая белка. Лагутину казалось, что она его узнавала.
В Городке было тихо, дышалось легко и свободно.
Он кое-как обставил квартиру купил диван, кто-то из соседей отдал ему письменный стол, кто-то кухонный буфет. Лагутин был почти счастлив здесь ничего не напоминало ему о его прежней жизни.
Иногда ездил в город так у них говорилось, всего-то за двадцать километров. Но можно было и обойтись в Городок часто приезжали столичные артисты и привозили прекрасные фильмы. Знаменитый клуб «Под интегралом» и не менее знаменитое кафе «Эврика» были любимыми местами сбора молодежи.
На Новый год собирались компаниями иногда в клубе, иногда по домам. У него появились приятели две семейные пары физиков из Питера и холостяк из Ижевска Димка Бобров, биохимик.
На выходные ездили на Обское море, рыбачить или загорать. Иногда забирались на острова, Дикий или Атамановский, там можно было ухватить и редкую ныне нельму, и даже муксуна, чира или стерлядь. Но это бывало нечасто в основном брали щуку, судака и чебака. Этого добра было навалом.
По вечерам, на выходные, часто расписывали пулечку. Ходили в баню, под местную вяленую рыбку и пивко. Сибиряки часто лепили пельмени, привлекая для этого грандиозного дела соседей. Участвовал в этом и Лагутин.
Конечно, у него появилась женщина лаборантка Тамара, из местных, из старожилов. Молчаливая, спокойная и сдержанная. Не девочка тогда ей было за тридцать.
Нет, он не влюбился в нее, но понимал в жизни мужчины должна быть женщина, иначе какая-то ненормальность, патология, нонсенс. Тамара не обременяла его по негласному договору приходила вечером в пятницу, так уж сложилось. Утром спешила домой, к сыну, в город. И надо сказать, Лагутин был счастлив, когда за ней закрывалась входная дверь.
Ни разу он не подумал, что ему стоит обзавестись семьей в полном смысле этого слова. Бирюк. С бытом он справлялся, да и какой у него быт? Ерунда, он привык. Как привык и к холостяцкому образу жизни который, кстати, его очень устраивал. Более того он его полюбил. Полюбил свою свободу, тишину и покой. Да, покой. С годами он стал уверен семейная жизнь определенно не для него. Его жизнь наука, его работа, лаборатория, банные посиделки и нечастые встречи с новообретенными друзьями, точнее приятелями.
Тамара ни разу не задала ему вопрос по поводу их совместной дальнейшей жизни и его жизненных планов. Он это ценил. Да и вообще об этом не думал: есть она в его жизни и отлично! Не будет? Да он, скорее всего, этого и не заметит.
Так и случилось спустя четыре года Тамара от него ушла. К кому? Ну, тут вообще смешно просто кино. Тогда веселился весь Городок. Тамара ушла к Димке Боброву, самому близкому Лешиному другу. Спустя месяц всего-то Тамара и Димка сыграли шумную свадьбу.
Нет, разумеется, Лагутин туда не пошел что народ-то смешить? И в гости к Димке больше ни разу. Но обид и страданий не было, нет. Скорее облегчение. Пару раз он встретил Тамару на улице, она прошла, гордо откинув голову, во взгляде читалось: «Вот тебе! Получи!»
Лагутин усмехнулся и вежливо кивнул. Она на кивок не ответила.
Питерские друзья Боброва осуждали предательство. Знал ведь твоя женщина, тоже мне, друг! Лагутин отмахивался: «Бросьте, бросьте! Счастливы люди и хорошо». Он так считал совершенно искренне и радовался за них тоже искренне. Да и к тому же он был страшно занят взялся за докторскую. Писал по вечерам, до глубокой ночи. В общем, жизнь его ему нравилась никаких претензий.
И вот звонок. Завтра лететь.
Самолет приземлился в десять утра во Внукове. Было морозно, но не ему, сибиряку с солидным стажем, страдать от московских морозов.
Он взял такси и поехал домой. Города он почти не видел такси ехало по Окружной. Но уже понимал его город изменился до неузнаваемости. Правда, ему было все равно этот город он давно разлюбил, и никакого сожаления у него не было, равно как и тоски. А вот дом остался прежним что ему сделается? Даже код в подъезде не поменялся правда, вспоминал Лагутин его долго, несколько минут. И запах в подъезде все тот же.
Он зашел в лифт, и вот тут накатило. Нахлынуло все, накрыло разом. Мама. Настя. Дашка. Отец. Отец, который сейчас лежит в этой квартире. Накрытый простыней.
Лагутин начал дышать глубоко, по системе Бутейко, которую он уважал, чтобы взять себя в руки, прийти в себя. Иначе негоже предстоят тяжелые дни.
Наконец он выдохнул чуть отпустило, достал из портфеля ключи. Но открыть ими дверь не решился позвонил. Должны же открыть? Наверняка же там кто-то есть? Ну, Ниночка эта, сиделка отца, она же там?
Наконец он выдохнул чуть отпустило, достал из портфеля ключи. Но открыть ими дверь не решился позвонил. Должны же открыть? Наверняка же там кто-то есть? Ну, Ниночка эта, сиделка отца, она же там?
Он прислушался. Тишина. Наконец раздались шаги, и дверь открылась. На пороге стояла испуганная молодая женщина лет тридцати или чуть больше. Она растерянно и смущенно заправляла за ухо светлые вьющиеся волосы и теребила пуговицу халата. Он подумал, что ни за что бы ее не узнал такая непримечательная у этой Нины была внешность.
Добрый день! кашлянул он. Ну или недобрый.
Она вздрогнула, словно очнулась, покраснела и забормотала:
Да-да, конечно! Вы уж меня извините, не сообразила! Две ночи без сна, простите меня ради бога, такая оплошность!
Она продолжала бормотать, пропуская его в прихожую. Лагутин стал раздеваться. Ему было тоже неловко.
Конечно, отца в доме не было вернее, не было его тела. Нина объяснила, что его забрали такие порядки: вскрытие и все остальное. Лагутин кивал:
Да-да, конечно, я все понимаю, так положено и так у всех.
Но выдохнул. Было время привыкнуть к тому, что отца нет, оттянуть время до их последнего свидания, которого, как ни странно, он все же боялся, хотя и давно отвык от отца.
Нина торопливо и сбивчиво говорила про предстоящие дела отвезти вещи в морг, дооформить бумаги, заказать похоронные принадлежности словом, все то, что сопровождает покойного и его родственников в такой ситуации.
Лагутин пил чай и исподволь оглядывал кухню. Было очень опрятно, очень. Чувствовалась женская рука никакой запущенности и ощущения, что в доме жил неумелый и неловкий старик.
Но странно у Лагутина не было ощущения, что он оказался дома. Ни грамма. Дом его был сейчас там, в Городке, в Сибири.
Он давил зевки и боролся с искушением завалиться поспать после ночного перелета. Все же взял себя в руки, они оделись и вместе вышли из дома. Взяли такси, и Лагутин с удивлением разглядывал в покрытое изморозью окно незнакомый город.
Это был не его город, это было понятно. И все-таки он признавал город этот был красив и ухожен. И еще почти ему незнаком.
На Востряковском лежала мама. Где хотел отец обрести последний дом? Лагутин не знал. Никогда об этом не спрашивал. Потому что боялся услышать ответ: «Конечно, с Полечкой!»
Решил сам на Востряковское, к маме. В конце концов, семейная могила, легче ухаживать.
К трем часам с делами было покончено, и Лагутин, поняв, что страшно проголодался, предложил Нине зайти пообедать.
Куда? испуганно спросила она.
Да куда угодно, мест-то полно. И он обвел взглядом окрестности.
Нина растерянно хлопала глазами:
Ой, Алексей Петрович. А может, не надо? Дома ж все есть. И она деловито стала перечислять: Суп есть гороховый, котлеты куриные Петр Алексеевич их любил. Кисель есть, черничный. Зачем деньги-то тратить? осторожно добавила она и покраснела.