У Олега появился новый источник информации, когда в резидентуру поступила на полставки его жена Лейла. Аркадию Гуку понадобилась еще одна секретарша. А Лейла как раз умела быстро и хорошо печатать на машинке. Ей велели отдать детей в утренние ясли и явиться на работу в резидентуру. с того момента она перепечатывала доклады Гука. Лейла трепетала перед резидентом. «Он был такой фанфарон. Еще бы генерал КГБ! Я никогда не задавала ему вопросов, просто молча печатала то, что он велел». Она не замечала, как внимательно слушал ее муж, когда за ужином она рассказывала о том, как прошел день, и пересказывала содержание докладов, которые перепечатывала для начальника, и пересуды других секретарш.
Паршиков отметил, как доволен был его новый начальник и как он был щедр. «Ребята, тратьте деньги, которые выдаются на развлечения и угощения, сказал Гордиевский подчиненным. В этом году мы очень мало истратили на угощения и подарки для агентуры. Если вы их не потратите, в следующем году эту статью расходов урежут». Такой призыв пришелся сотрудникам по душе долго упрашивать их не понадобилось.
У Гордиевского имелись все основания чувствовать удовлетворение и уверенность в себе. Он продвигался по служебной лестнице. Его положение сделалось прочным. Разведданные, которые он добывал, регулярно попадали на стол премьер-министра Британии, и он подрывал изнутри ненавистную ему коммунистическую систему. Казалось, все идет по плану.
3 апреля 1983 года, в Пасхальное воскресенье, Аркадий Гук, вернувшись к себе в квартиру по адресу Холланд-парк, 42, обнаружил в почтовом ящике конверт. Внутри оказался совершенно секретный документ: составленное в МИ-5 юридическое обоснование выдворения Титова и двух сотрудников ГРУ в предыдущем месяце вплоть до уточнения, что все трое были уличены в работе на советские спецслужбы. В сопроводительной записке отправитель конверта сообщал, что готов поделиться и другими секретами, и давал подробные указания, как с ним можно связаться. Внизу стояла подпись: Коба (это был один из ранних псевдонимов Сталина).
Кто-то в рядах британской разведки вызывался шпионить на СССР.
Глава 9
Коба
Аркадий Гук видел угрозы, шпионские умыслы и ухищрения повсюду: лондонскому резиденту они мерещились и в головах его советских коллег, и за рекламными щитами в лондонской подземке, и в невидимых махинациях британской разведки.
Письмо от Кобы вызвало у него острейший приступ подозрительности. Инструкции, которые в нем содержались, были очень подробными и четкими: о своем желании сотрудничать Гук должен был сигнализировать, положив канцелярскую кнопку на самом верху правой стойки перил между третьей и четвертой платформами на станции метро «Пикадилли» на линии Пикадилли. О получении этого сигнала сам Коба даст знать, обмотав куском синей изоленты телефонный провод в средней из пяти телефонных будок в пабе «Адам и Ева» неподалеку от Оксфорд-стрит. Далее он сообщал о месте тайника: он спрячет кассету с пленкой, на которой будет записана секретная информация, примотав ее скотчем к крышке мусорного бачка в мужской уборной в кинотеатре «Академия» на Оксфорд-стрит.
Времени на раздумья принимать это предложение или нет Гуку давалось двадцать два дня до 25 апреля.
Резидент только поглядел на странное письмо и сразу же решил, что это подстава со стороны МИ-5, намеренная провокация с целью заманить его в ловушку, впутать в историю весь КГБ, а затем с позором его, Гука, выдворить из страны. Поэтому он не стал ничего предпринимать.
Гук предполагал (совершенно справедливо), что за его домом наблюдает МИ-у. Настоящий шпион, работающий в британской разведке, наверняка знал бы об этом и потому не стал бы появляться с конвертом у двери Гука с риском быть замеченным своими же. Однако ему не пришло в голову, что Коба мог быть знаком с графиком работы соглядатаев из МИ-у, а потому принес свой конверт после полуночи в Пасхальное воскресенье, когда «дозорных» поблизости не было.
Гук убрал конверт подальше и мысленно поздравил себя с тем, что раскусил столь простодушную хитрость.
Но Коба не собирался отступать. После двух месяцев молчания, глубокой ночью 12 июня, в почтовый ящик Гука шлепнулся второй конверт. На этот раз его содержание оказалось еще более завлекательным: в конверте лежал составленный в МИ-у двухстраничный документ, где приводился полный перечень всех сотрудников советской разведки, находившихся в Лондоне. Каждому разведчику была присвоена степень: «полностью идентифицированный», «более или менее идентифицированный» или «подозреваемый в том, что является сотрудником лондонского отделения КГБ». И снова автор сопроводительного письма предлагал прислать новую секретную информацию, а также сообщал о системе новых условных сигналов и о местонахождении нового тайника. Если Гук захочет выйти на связь, то пусть припаркует свой «мерседес» цвета слоновой кости в обеденное время 2 или 4 июля возле счетчика на платной автомобильной стоянке на северной стороне Ганновер-сквер. Если сигнал будет получен, то 23 июля автор письма оставит зеленую банку из-под пива Carlsberg (с секретной пленкой внутри) под сломанным (покосившимся и без отражателя) уличным фонарем у пешеходной дорожки, идущей параллельно Хорсенден-лейн в Гринфорде, в Западном Лондоне. Подать сигнал о получении пивной банки и ее содержимого Гук должен будет, положив апельсиновую кожуру у правой створки ворот первого входа в Сент-Джеймс-Гарден на Мелтон-стрит, возле станции «Юстон». Подпись под сообщением стояла все та же: Коба.
Гук вызвал Леонида Никитенко, главу контрразведки, и, запершись на чердачном этаже посольства, за водкой и сигаретами, они принялись вместе ломать голову над этой загадкой. Гук по-прежнему настаивал на версии, что все это неуклюжая попытка заманить его в ловушку. Шпиона, который сам предлагает свои услуги, называют «случайным перебежчиком», и поначалу он вызывает гораздо больше подозрений, чем тот, кого спецслужбы наметили для вербовки. В присланном им документе содержалось только то, что КГБ и так уже знал: верную, но бесполезную информацию проще говоря, «цыплячий корм». И опять-таки, Гуку не пришло в голову, что таким образом Коба пытался продемонстрировать свою благонадежность, намеренно прислав информацию, которую Гук легко мог проверить. Никитенко не был так уж уверен, что тут они имеют дело с провокацией со стороны МИ-у. Документ производил впечатление подлинного: это был полный список «боевого состава» резидентуры, подготовленный британской службой безопасности. В любом случае он был точным. А шпионские подробности, касавшиеся подачи условных сигналов и тайников, свидетельствовали о знании дела и о нежелании быть пойманным с поличным. В глазах Никитенко поступившее предложение совсем не выглядело провокацией, но он был и слишком хитер, и слишком честолюбив, чтобы вступать в споры с начальником. Гук проконсультировался с Центром, и оттуда пришло распоряжение: ничего не предпринимать, понаблюдать, что будет дальше.
Гордиевский вскоре ощутил, что у них «в отделении что-то происходит». Гук и Никитенко с утра до вечера что-то обсуждали и слали срочные телеграммы в Москву. Резидент напускал на себя заговорщический вид. Для человека, погрязшего в параноидальной секретности, Гук бывал порой на удивление неосторожным. А еще он любил прихвастнуть. Утром 17 июня он вызвал Гордиевского к себе в кабинет, закрыл дверь и, надувшись от важности, спросил:
Не желали бы вы увидеть кое-что весьма любопытное?
С этими словами он придвинул поближе к Гордиевскому две фотокопии, лежавшие перед ним на столе.
О боже! изумился Олег. Откуда это у вас?
Он проглядел список выявленных кагэбэшников и дошел до собственного имени. Его отнесли к «более или менее идентифицированным». Он сразу же понял, что составитель списка не знал наверняка о том, что Гордиевский работает на КГБ. Кроме того, кто бы ни был этот незнакомец, он точно не знал о том, что Гордиевский тайно шпионит на Британию, иначе бы он обязательно сообщил об этом Гуку, чтобы тем самым защитить самого себя от разоблачения. Коба явно имел доступ к секретам, но не знал, что Гордиевский двойной агент. Пока.
Неплохо сделано, заметил Гордиевский, возвращая резиденту документ.
Да, так оно и есть, согласился с ним Гук.
Гордиевскому представился случай подробнее ознакомиться с этим документом, когда Слава Мишустин, занимавшийся сбором и систематизированием поступавших в отделение сведений, попросил у него помощи с переводом. Мишустин удивлялся, как это британцам удалось собрать «такую точную информацию» о сотрудниках КГБ. Гордиевский же прекрасно понимал, откуда у них взялась вся эта информация.
Но он был больше озадачен, чем встревожен. Он даже готов был согласиться с Гуком в том, что эта полуночная доставка подметных писем по адресу Холланд-парк, 42, больше напоминает провокацию, чем настоящее предложение шпионских услуг. Наверное, британская разведка что-то задумала. Но если британцы планируют подставу, почему Спунер его не предупредил? И неужели в МИ-5 действительно хотят, чтобы в КГБ знали о том, что англичанам удалось установить личности всех кагэбэшников, работающих в Британии?
В обеденный перерыв Гордиевский выскользнул из посольства и набрал номер экстренного вызова. Трубку сразу же взяла Вероника Прайс. «Что происходит?» выпалил Гордиевский и рассказал о загадочных письмах, подброшенных в личный почтовый ящик Гука, и о документах, которые он увидел собственными глазами. Некоторое время Вероника молчала. А потом сказала: «Олег, нам нужно увидеться».
Через час, когда Гордиевский прибыл на явочную квартиру, Джеймс Спунер и Вероника Прайс уже ждали его.
Я понимаю: вы бы не стали этим заниматься, но кто-то водит нас за нос, заявил он.
А потом он увидел выражение лица Спунера.
О боже! Неужели это настоящий сигнал?
Вероника сказала:
Насколько нам известно, сейчас не проводится никаких провокационных операций.
Позднее Гордиевский охарактеризовал реакцию МИ-6 на его рассказ как «классическое спокойствие». На самом же деле известие о том, что кто-то в недрах британской разведки добровольно вызывается шпионить на СССР, вызвало среди немногих, кто оказался посвящен в эту историю, испуг и оцепенение и чудовищное ощущение, что все это уже происходило раньше. Как и в случае с Филби, с Холлисом и в других шпионских скандалах, британской разведке необходимо было теперь начать внутреннюю охоту на крота и попытаться выследить предателя. Если же крот учует, что на него охотятся, он может догадаться, что кто-то, сидящий в резидентуре КГБ, доложил обо всем британцам, и тогда уже самому Гордиевскому будет грозить опасность. «Случайный перебежчик» явно занимал высокую должность, имел доступ к качественным секретам и хорошо разбирался в шпионском ремесле. Его нужно было поймать до того, как он успеет передать советской разведке новые дискредитирующие тайны. В штате МИ-5 и МИ-6 работало несколько тысяч человек. Среди них был и Коба.