НИО шаман из Африки, предполагает Свансен, а нет, он родился позже.
Звучат разные версии:
Дуллор маг из Латинской Америки?
Француженка Селен?
Волгин, говорит председатель Корбант, сверившись с энциклопедией.
Вот именно, продолжаю я. На последней странице нашего доклада вы можете видеть фотографию Волгина начала 1908 года на воскресной ярмарке, среди местных жителей. Именно 1908-й последний год его жизни.
Берг словно заснул. Он опять связывается с начальством, и, судя по заминке, разговор затянулся.
Наконец он оживает и просит у председателя слово.
Вы же сами утверждали, что метеориты неуправляемы.
Я говорила, что их трудно затормозить, чтобы сжечь. И что не каждый метеорит может сгореть. Но сильный маг, способный сдвинуть гору на расстоянии десяти километров, способен направить в нужную координату эту горящую глыбу, пока она от него на таком же расстоянии. Ниже метеориты уже неуправляемы, они теряют горизонтальный вектор движения, и, чтобы их сместить, нужно приложить большую силу, поэтому даже Волгин был обречен.
Департамент Инквизиции изучит материалы, вздыхает Берг. Но какое отношение события начала двадцатого века имеют к обсуждаемой нами сегодня поправке к закону «О защите Земли»?
Председатель Корбант жестом приглашает меня ответить.
Это расследование показывает, что инквизиция уже использовала метеориты как оружие. И если ассамблея примет поправку, она предоставит инквизиции новые снаряды. Ну и главное, конечно: крупный метеорит может погубить город, континент, даже всю планету.
Корбант объявляет голосование. Два цилиндра из мутного стекла, в человеческий рост каждое, поднимаются из пола в центре зала. На столе передо мной ждали своего часа два камня: белый и черный фокусируюсь на черном и направляю его к колбам. Навстречу ему летит белый камень со стола представителя инквизиции. Наши камни на несколько секунд замирают в дециметре друг от друга, а затем мой камень ныряет в левую колбу, а камень моих оппонентов в правую. После того как мы проголосовали, голосуют остальные. Когда скрежет камней и позвякивание стекла прекращается, председатель объявляет конец голосования. Стекло на колбах становится прозрачным.
Белых камней раз в пять меньше. Да! Поворачиваюсь к своему заму, и мы хлопаем по рукам обожаю покрасоваться, урвав победу в тяжелом бою. Все поздравляют меня, а вокруг Берга вакуум метра на три. Даже жаль беднягу.
Прошло полчаса после окончания голосования. Расслабляюсь и оставляю заметки в ежедневнике за столиком в любимом кафе: темном, малолюдном и очень уютном. Передо мной бокал с вином и свеча в подсвечнике они здесь на каждом столе. Делаю глоток, неудачно ставлю бокал, успеваю его поймать, но немного вина расплескалось, и на полях ежедневника расплывается янтарное пятно, прямо на записи «Макару пять лет». Уже почти вечер, а я мало того что забыла, так еще и ничего не приготовила внуку в подарок! Что же ему подарить?
Белых камней раз в пять меньше. Да! Поворачиваюсь к своему заму, и мы хлопаем по рукам обожаю покрасоваться, урвав победу в тяжелом бою. Все поздравляют меня, а вокруг Берга вакуум метра на три. Даже жаль беднягу.
Прошло полчаса после окончания голосования. Расслабляюсь и оставляю заметки в ежедневнике за столиком в любимом кафе: темном, малолюдном и очень уютном. Передо мной бокал с вином и свеча в подсвечнике они здесь на каждом столе. Делаю глоток, неудачно ставлю бокал, успеваю его поймать, но немного вина расплескалось, и на полях ежедневника расплывается янтарное пятно, прямо на записи «Макару пять лет». Уже почти вечер, а я мало того что забыла, так еще и ничего не приготовила внуку в подарок! Что же ему подарить?
Мне не дают подумать: в голове раздается голос Сержа. Он не любит пользоваться сотовой связью, предпочитает телепатию.
Тук-тук. Свободна? Можешь говорить?
Могу.
Мои переговоры отменили. Так что я жду тебя, и не задерживайся: ноги в руки и ко мне. Живо!
Десять минут подождать можешь?
Живо это пять минут, не больше.
Что же подарить Макару? Не хочется дарить ерунду. Я и так провинилась, забыв про его день рождения. Взгляд падает на стойку с сувенирами возле кассы: брошки, браслеты и прочая мура, единственный мужской предмет черный зонт. Покупаю его и, пока иду обратно к столику, шепчу заклинание, наделяя зонт возможностью исполнить одно желание.
Ветерок от стеклянных раздвижных дверей колышет пламя свечи, и передо мной оказывается мой помощник. Прошу его доставить подарок внуку, но парень сразу видит, что я поколдовала над зонтиком, и бледнеет.
Дарить детям волшебные палочки запрещено! заявляет он.
Это обычным детям запрещено. А мой внук очень умный. Скажи, что ты фокусник, что тебя прислала Лариса, попроси загадать желание и открой зонт. Макар загадает конструктор или железную дорогу, возьмет подарок и побежит с ним играть. А я тебя на вечер отпущу, хорошо?
Лариса, но почему вы сами не наколдуете ему игрушку?
Я закатила глаза.
Да потому, что я понятия не имею, во что он любит играть!
Помощник смотрит на меня так, как будто ему стыдно. За меня стыдно.
Зорькин, иди к черту со своим осуждением. Мне сорок пять, и я еще морально не готова быть бабушкой!
Но инквизиция бубнит Зорькин.
Не говори об этом никому, и все дела.
Вздыхая, помощник берет зонт и плетется к выходу. Стеклянные двери закрываются за ним, но на улицу он не выйдет я телепортировала его в Summer с десятиминутной задержкой. Мне нужно это время, чтобы поздравить внука. Я, в отличие от Сержа, не сильна в телепатии и даже магам люблю звонить по сотовому.
Лариса, привет! орет Макар в трубку отца.
Здравствуй, малыш. Поздравляю тебя с днем шариков и тортиков. Желаю полопать все шарики и съесть все тортики. Я послала к тебе курьера с подарком, он ждет тебя во дворе у калитки. И это не простой курьер, а курьер-фокусник, но ты об этом никому не рассказывай и выходи к нему один а то взрослых он стесняется.
А почему ты не позвонила мне утром?
Утром я работала. Это у вас там вечное лето, а у нас тут осень и подготовка к Хеллоуину в самом разгаре. А какая она, осень?
Очень крутая! Дети в парке раскидывают ногами оранжево-красную листву, а родители жарят колбаски. Если запустить воздушного змея, то осенний ветер поднимает его выше, чем летний, и вместе с листвой. Ну и еще осенью у птиц тренировочные полеты, они учатся летать клином. Ну, мне пора прощаться, малыш, а ты беги к моему курьеру-фокуснику, а то он не дождется тебя, обидится и уйдет.
Уже бегу!
Я чмокаю телефон и отправляюсь на свидание.
На следующий день помощник входит в мой кабинет с горящими глазами.
Лариса, ваш внук
Макар, морщусь я.
Ваш Макар, поправляется помощник, вчера меня растрогал! Открывая зонт, я был готов к тому, что ноги окажутся под горой игрушек, но, к моему изумлению, из зонта посыпались осенние листья. Очень нестандартное желание, вам не кажется?
Действительно, странно. Начинаю рассуждать вслух: Ну, он живет в стране, где круглый год лето. И к тому же, поздравляя, я рассказала ему про осень. Прогоняю помощника из кабинета и озадаченно смотрю в окно. Что-то с этим ребенком не то. Где здоровый детский прагматизм? Он мог заказать себе что-нибудь поинтереснее кучки жухлой листвы. Надо поговорить с сыном. Может, родители излишне балуют Макара и ему нечего больше хотеть? Хотя, зная моего сына, я в этом сомневаюсь. Ну да ладно: подрастет поумнеет!
Действительно, странно. Начинаю рассуждать вслух: Ну, он живет в стране, где круглый год лето. И к тому же, поздравляя, я рассказала ему про осень. Прогоняю помощника из кабинета и озадаченно смотрю в окно. Что-то с этим ребенком не то. Где здоровый детский прагматизм? Он мог заказать себе что-нибудь поинтереснее кучки жухлой листвы. Надо поговорить с сыном. Может, родители излишне балуют Макара и ему нечего больше хотеть? Хотя, зная моего сына, я в этом сомневаюсь. Ну да ладно: подрастет поумнеет!
Возвращаюсь к работе и просматриваю новости, пока в глаза не бросается заголовок: «В Summer резкое похолодание». Мелькает нехорошее предчувствие, но я его прогоняю.
«В Summer ночная температура впервые опустилась до пяти градусов», новость следующего дня. Отмахиваюсь и от этой новости, завалив себя работой.
На третий день читаю: «Из Summer улетают скворцы, соловьи и жаворонки». Не могу больше себя обманывать, я должна выяснить, не происходит ли то, что происходит по моей вине. Звоню сыну и прошу передать телефон Макару.
Привет, малыш. А скажи мне, пожалуйста, вот у того курьера-фокусника ты какое желание загадал?
Чтобы у нас всегда была осень, радостно кричит Макар.
О, боже
Изменила климат в целой стране
И самое страшное, что я никогда не колдовала вполсилы: никто не может отменить мое заклинание даже я сама.
Готовясь к публичному унижению, вхожу в здание инквизиции. Да, они будут отыгрываться за все мои шпильки, пущенные с трибуны ассамблеи. Но что они могут сказать мне страшнее того, что я сама себе сказала? Все равно для меня самый грозный критик собственная совесть, а она разошлась так, что по сравнению с ней все будут слабаками.
Молодая секретарша доводит меня до кабинета начальника инквизиции, разглядывая мои украшенья так, будто меня сейчас убьют, а сережки, браслеты и кулон достанутся ей. Мне и так не по себе, а от ее взгляда по телу дрожь пробегает. Она стучит, открывает дверь и с садистской улыбкой предлагает мне зайти. Вхожу в логово главного монстра и замираю. Серж!
Сидит за широком столом главного босса. Как только за мной закрывается дверь, Серж выбирается из-за стола, идет ко мне и целует в щеку вместо приветствия, как делал полжизни. Потом провожает к одному из двух кресел у окна и разваливается в другом в позе мечтателя, подперев голову рукой. Представляю, каково тебе сейчас, вздыхает он.
Умножь на два, отвечаю я.
Так, Лариска, но у меня плохие новости: тебя увольняют и лишают магической силы из этого кабинета ты выйдешь уже простым человеком
Серж продолжает говорить, но я его не слушаю. Лишат силы? Да лучше бы они меня жизни лишили! Надо бежать. Лучше быть в подполье, но с силой. Я вскакиваю на ноги и телепортируюсь.
Я не телепортируюсь.
Смотрю на Сержа, как на своего убийцу.