Она ревновала его к каждой мало-мальски смазливой пациентке, к молодым сестрам, врачам, студенткам.
Не стесняясь, она допытывалась у него:
Ты видел новую сестру на втором этаже? Правда, хорошенькая?
Какая еще сестра? нетерпеливо спрашивал Володя.
Лилечка. Такая беленькая, с золотыми косами.
Видел. Выдра, коротко отвечал Володя, и слова его проливали бальзам на сердце Асмик.
Никогда раньше не следила она за собой так, как теперь. Села на жесточайшую диету ни крошки хлеба, почти без сахара, ничего мучного и сладкого.
Голодала и мучилась, но держалась стойко, жарила Володе отбивные, готовила для него люля-кебаб и шашлыки, пекла пирожки из слоеного теста, а сама ни до чего не дотрагивалась.
Ешь, дурак мой черный, говорил Володя, уплетая ее стряпню. Все равно, потеряешь граммов двести, не больше, а на тебе и десяти кило убытка не заметишь.
Он был прав. В конце месяца Асмик взвесилась, чуть не заплакала от обиды и с горя отправилась вместе с Володей в соседнюю шашлычную.
Соседка по квартире Эмма Сигизмундовна не уставала прививать Асмик правила, требуемые особой дипломатией любви.
Нельзя выкладывать мужу всю правду, советовала она. Женщина, даже если она жена, всегда должна оставаться загадкой, непонятной и непостижимой.
Нельзя выкладывать мужу всю правду, советовала она. Женщина, даже если она жена, всегда должна оставаться загадкой, непонятной и непостижимой.
Как это загадкой? удивлялась Асмик. Что я, шарада, и меня надо угадывать?
Вот именно, говорила Эмма Сигизмундовна. Вы должны быть в одном лице шарадой, ребусом, анаграммой
Кроссвордом, чайнвордом, в тон ей продолжала Асмик. Нет, так я не могу и не буду. Я ему всегда все скажу в лицо, без всякой игры, что я думаю, что хочу
Так она и делала. Не скрывала от него ничего. Не уставала повторять о том, что любит его, но в то же время, если ей что-то в нем не нравилось, говорила прямо.
Он спорил с ней, он был не из уступчивых, но случалось соглашался. И говорил удивляясь:
А ведь ты права! Я и сам не думал
Надо думать, отвечала Асмик, прощая ему все за чистосердечное, от души, признание.
Он был скрытен от природы, но от нее не желал ничего скрывать.
Откровенно признавался:
Меня все считали одаренным и в школе, и в институте, и там, в больнице, где я работал. Почему-то все ждали от меня, что я должен совершить что-то необыкновенное.
Что же? спрашивала Асмик.
Володя обезоруживающе простодушно пояснял:
Не знаю. Или сделать какое-то важное научное открытие, или так прооперировать, что об этом заговорит весь мир, или еще что-то
Асмик возмущалась:
Ты честолюбив сверх всякой меры
Володя отвечал убежденно:
Нет, это не то. Просто я уже давно выдал сам себе большие векселя и потому должен во что бы то ни стало их выкупить.
Ей хотелось оправдать Володю хотя бы в своих глазах.
«Он талантлив, это же видно невооруженным глазом, а талантливые люди часто отличаются нетерпимостью, излишней самоуверенностью, пренебрежением к людям»
И все-таки она не могла оправдать его. Как ни пыталась.
Эмма Сигизмундовна почитала своим долгом заботиться о внешности Асмик. Округлив глаза, таинственным шепотом советовала:
Женщина, особенно тогда когда она несколько старше мужа, должна тщательно любить и холить себя. Понимаете меня?
Эмма Сигизмундовна была моложе Асмик, правда, ненамного, но не упускала случая чисто по-женски подчеркнуть разницу в их возрасте.
Вы же гораздо опытнее меня, говаривала она. Мне у вас учиться, именно у вас!
Нечему у меня учиться, отвечала Асмик.
Эмма Сигизмундовна хотела выйти замуж, но никак не могла подобрать себе человека по душе.
Я еще ни разу не встретила того, кто бы мне по-настоящему подошел, признавалась она. Все мои поклонники это совсем не то, что мне надо!
А что вам надо? спрашивала Асмик.
Эмма Сигизмундовна задумчиво щурила подведенные глаза.
Герой моего романа прежде всего должен бриться стоя и никогда не носить теплого белья.
Асмик не могла скрыть своего удивления:
И только-то?
Это основное, солидно отвечала Эмма Сигизмундовна. Все уже проверено, поверьте мне. Если он бреется стоя, значит, у него спокойный, веселый характер, а отсутствие теплого белья, даже в сильные морозы, доказывает широту натуры. Уж поверьте моему опыту.
Асмик верила. У нее был совсем небольшой опыт в этих делах.
Не дожидаясь просьб Асмик, Эмма Сигизмундовна приносила ей различные кремы, питательные, дневные, ночные, помаду, тушь для ресниц.
Когда Володя дежурил, Эмма Сигизмундовна зазывала ее к себе в комнату.
Вот, объявляла торжественно. Видите, продается кофта? Хороша?
Кофта была ярко-красного цвета, отделанная тесьмой, ничего особенного, кофта как кофта.
Последний крик моды, тоном знатока утверждала Эмма Сигизмундовна.
Она чересчур яркая, робко замечала Асмик.
Эмма Сигизмундовна разражалась смехом, одновременно саркастическим и сожалеющим.
Яркая! Да это же последний писк. Цвет взбесившейся лососины.
Как? ошеломленно переспрашивала Асмик.
Цвет взбесившейся лососины, невозмутимо повторяла Эмма Сигизмундовна. Мне идет умопомрачительно. Хотите, примерю?
Асмик постоянно торопилась то в больницу, то в поликлинику, то на занятия со студентами.
Хочу, конечно, только побыстрее!
Эмма Сигизмундовна с трудом натягивала немыслимо яркую кофту, охорашивалась, вертелась перед зеркалом.
Правда, чудесно? Хотите, примерьте, вам тоже пойдет, я уверена.
Правда, чудесно? Хотите, примерьте, вам тоже пойдет, я уверена.
Мне некогда, и потом, вряд ли она подойдет, я ведь толстая, уклончиво отвечала Асмик.
Но Эмма Сигизмундовна умела настоять на своем.
Прошу вас, дорогая, ну, ради меня
Асмик уступала, кое-как втискивала свои мощные формы в кофту, трещавшую по всем швам.
Эмма Сигизмундовна долго всматривалась в нее. Лицо ее принимало молитвенное выражение.
Да, изрекала она наконец. Эта вещь создана для вас.
Правда? наивно спрашивала Асмик и смотрела в зеркало, поистине не веря своим глазам.
А Эмма Сигизмундовна продолжала:
Вы в ней совсем другая, тоненькая, как южноамериканская лиана.
И, не краснея, бесстыдно уверяла, что в этой кофте Асмик можно дать на добрых пятнадцать лет меньше, что она в ней девочка, просто девочка, да и только!
Но я не отдам ее вам, я ее себе оставлю, она мне тоже идет, заявляла Эмма Сигизмундовна.
Асмик великодушно соглашалась:
Берите, какие могут быть разговоры!
Эмма Сигизмундовна вздыхала в ответ:
Нет уж, забирайте, пока я не раздумала. Она как на вас сшита. И совсем недорого шестьдесят пять рублей.
Асмик выкладывала ей деньги, брала кофту и ни разу не могла надеть ее.
Володя злился, на чем свет стоит ругал Асмик.
Чего ты нюхаешься с этой спекулянткой? Она же на тебе здорово зарабатывает!
Асмик соглашалась с ним, клятвенно обещая ничего больше не покупать у Эммы Сигизмундовны.
Асмик хорошо зарабатывала, но погоня за туалетами основательно подкосила ее бюджет.
Володя получал ставку ординатора, все деньги отдавал Асмик и был на редкость неприхотлив, ему ничего не нужно было, ни пальто, ни костюмов, ни нарядных рубашек.
Он сердился, когда Асмик покупала ему рубашку, или белье, или итальянские, жатой кожи башмаки.
Я не франт, говорил он. Прохожу в том, что есть.
Я хочу, чтобы ты был красивый, отвечала Асмик и продолжала покупать для него, что ни увидит.
Бабушка, как и обычно, часто звонила ей по телефону.
Расспрашивала о здоровье, ругала за то, что Асмик не пишет диссертацию.
В наше время, кричала бабушка, с твоими способностями, пренебрегать научной деятельностью
Асмик слушала ее сокрушенно. Бабушка еще не знала о самом главном о Володе.
Что будет, когда она узнает?
Она посоветовалась с Володей. Володя отнесся к ее словам безразлично.
Мне бы твои заботы, сказал он. Ты что, все еще мыслишь себя несовершеннолетней?
Асмик разозлилась и заказала разговор с Ереваном на ноль часов.
Ночью слышимость была всегда отличной.
Бабушка, начала Асмик, у меня новость
У меня целых две, перебила бабушка. Во-первых, я еду на конгресс в Амстердам, а во-вторых, у Ленивца была чумка, но в легкой форме, мы с Шушкой пичкаем его витаминами, и он поправляется
Асмик слушала ее. Как начать? Как подойти, чтобы не испугать бабушку?
Что же ты молчишь? спросила бабушка. Может быть, не надо давать так много витаминов? Это все Шушка, я против, а Шушка все свое.
Асмик решилась сразу, словно с головой в воду.
Бабушка, я вышла замуж.
Плохо слышно, закричала бабушка. Повтори еще раз!
Должно быть, она все-таки что-то расслышала, потому что голос ее зазвучал встревоженно.
Я вышла замуж, сказала Асмик. Я люблю, и меня любят, и я очень счастлива.
Сумасшедшая, сказала бабушка и замолчала.
Алло, позвала Асмик. Бабушка, куда же вы пропали?
Бабушка не отзывалась.
Асмик стучала по рычагу, кричала изо всех сил:
Дайте Ереван! Безобразие! Почему вы прервали разговор?
Не ори, неожиданно тихо сказала бабушка. Я тебя хорошо слышу. Кто он, этот безумец?
Врач, ответила Асмик. Мы вместе работаем.
Значит, диссертация побоку? Теперь уже окончательно?
Нет, почему же, пристыженно сказала Асмик.
Она не думала ни о какой диссертации. Ни о чем решительно не могла думать, только о Володе.
Напиши мне подробное письмо, приказала бабушка. А то я, кажется, не все понимаю по телефону.
Асмик написала длиннющее письмо. Описала Володю, его внешность, манеры, характер. Только об одном умолчала о Володином возрасте. Боялась, бабушка прочтет и разразится долгими поучениями и назиданиями о поспешности и необдуманности предпринятого Асмик шага.
«Ну, а если она его увидит, размышляла Асмик. Что тогда?»
Ей представлялись черные, изумленные глаза бабушки, сравнивающие ее и Володю. От нее можно ждать всего, чего хочешь, возьмет да и ляпнет прямо, без обиняков:
Несоответствие возрастов верный залог недалекого развода.
Или еще что-нибудь в этом роде. Что ж, пусть ее.
Она, Асмик, земная, жизнелюбивая. Она не хочет подавлять свои желания. Она верит Володе, верит в его любовь.
И Асмик усмехалась своим мыслям. Вот до чего дошла! Не только красиво говорит, но и думает крайне изысканно
14
Туся не любила воскресенья.
Уже в субботу ей виделся длинный, бесконечно долгий, как дорога в пустыне, день. Нет работы, ничего не надо делать, она одна и четыре стены.
Сама о себе она думала так:
«Я из той породы, что трудно переносит одиночество».
Правда, ее нельзя было назвать совершенно одинокой. У нее были друзья, и они любили ее, но у каждого своя жизнь, а она она была то, что теперь модно называть «женщина с неустроенной судьбой».