Он садится около меня, положив на колени свои большие руки хирурга.
У Алеши тоже такие же руки длинные пальцы, изящно вылепленная ладонь. Только у отца кожа на ладонях уже блекнет, а у Алеши свежая, молодая.
Мы редко бываем с ним одни, без Алеши, и поэтому мне хочется поговорить сейчас с отцом по душам, так, как говорили когда-то. Он всегда казался мне скорее старшим братом, и отношения у нас были легкие, необременительные.
Я спрашиваю напрямик:
Ты как, доволен своей жизнью?
Он молчит, вертит пальцами шариковую ручку, наверно, очередной подарок: ярко-васильковая, в черный горошек, занятная ручка, я таких еще у него не видел.
Покажи ручку, говорю я.
Он протягивает мне ее.
Хорошая! Какое происхождение?
Не знаю, кажется, шведская.
Я отдаю ему ручку обратно, он задумчиво разглядывает ее, должно быть думая в это время о чем-то другом.
Мы с мамой поженились очень молодыми, говорит отец, оба еще учились в институте. Я был, наверно, чуть постарше тебя, ну, так на год, не больше. Было трудно, вечно не хватало денег, комната в деревянном доме, помнишь нашу комнату на Русаковской?
Еще бы не помнить! Вечерами, когда мы все собирались возле кафельной печки, как уютно трещали в ней дрова! Я смотрел на догоравшие угли, сине-золотые и малиновые, и спрашивал отца:
Как думаешь, им больно?
Кому больно?
Углям. От огня. Огонь же их обжигает
Мама ставила на стол жаренную на постном масле картошку с луком, отец подмигивал мне и тихонько спрашивал:
Небось мяса охота куснуть?
Но мясо случалось далеко не каждый день.
Да, материально нам было трудно, вспоминает отец, я часто говорил маме: «Подожди еще немного и начнется у нас с тобой настоящая жизнь». Я все время ждал чего-то, все время ждал, а мама, помнишь, какая она была веселая, жизнерадостная, никогда не падала духом, мама шутила: «Ты все ждешь, что подойдет твой поезд и ты уедешь». А я отвечал: «Если уеду, то вместе с тобой»
Он опускает голову. Виски у него я только сейчас заметил стали совершенно седые. Представляю себе его в белом халате, который он надевает в своей больнице, должно быть, ему идет белый халат, он выглядит в нем более внушительным.
А вот прошли годы, и я понял, отец смотрит на меня серыми, Алешиными глазами, тогда, именно тогда и была настоящая жизнь, и нечего было ждать чего-то другого, совсем нечего.
Он улыбается, хотя ему, скорее всего, не хочется улыбаться.
Теперь моя очередь утешать его. Я говорю о том, что у него интересная работа, и семейная жизнь вроде бы устроена, и Валерия Аркадьевна к нему безусловно привязана.
Он кивает головой:
Да, она прекрасный человек, верный, преданный, на нее можно во всем и всегда положиться. И на работе ее ценят, ты бы видел, как к ней относятся наши больные, она же превосходный терапевт, теперь готовится защищать диссертацию, тема безумно трудная, но Валерия Аркадьевна справится, она же такая работоспособная, энергичная
Я слушаю отца и думаю: чересчур много слов.
Когда любишь по-настоящему, слов бывает куда меньше. Может, он хочет уговорить прежде всего себя, а потом уже меня? Впрочем, чего меня уговаривать? Я же и так вижу: Валерия Аркадьевна любит отца, любит поздней любовью немолодой женщины. И теперь она уже не отстанет от него со своими заботами и постоянным вниманием.
До чего же ты похож на маму, замечает отец, особенно вот так, в профиль.
Шестой год пошел
Да, время бежит
Отец взглядывает на часы. Ему неохота уходить, но он обещал Валерии Аркадьевне быть дома к семи. Она уже два раза звонила сюда, напоминала, чтобы он не опаздывал, потому что и она раньше придет из больницы.
Тебе пора, напоминаю я, иди, а то она будет беспокоиться.
Не уйду, пока ты не выпьешь чаю, говорит отец.
Он идет на кухню, ставит чайник. Что-то гремит, дребезжит, с грохотом падает на пол. В своем деле отец виртуоз, мастер, зато попроси его вымыть посуду или сварить сосиски и все из рук валится.
Он возвращается, говорит растерянно:
Тарелка вдребезги
Ну и пусть.
Он виновато моргает глазами.
Какие-то они все скользкие, эти тарелки и блюдца
Чай вскипел. Отец мажет хлеб маслом, нарезает толстыми ломтями любительскую колбасу, дает мне чай с бутербродами.
А ты что же?
Не хочу. Понимаешь, перебью аппетит, Валерия Аркадьевна будет обижаться, что ничего не ем.
Понимаю.
Когда придет Алеша?
Скоро. Ты иди, не беспокойся за меня
Отец вынимает из кармана пачку сигарет «Новость».
Выкурю напоследок одну и поеду.
Вопросительно поднимает на меня глаза:
Ты что, вроде курить начал?
И не думал даже.
Алеша сказал, что ты куришь.
Это было один раз, но больше не буду, не нравится
Молодец, и не надо, ни к чему привыкать
Он курит, сизый дым медленно плывет к потолку. Отец ищет глазами пепельницу.
Пепельница на столе, показываю я.
Он ставит перед собой пепельницу зеленый горшочек из керамики, машинально покачивается на стуле, заложив ногу на ногу.
Мне видна бумажка на его подметке.
Неужели подметки уже прохудились? спрашиваю я. Ведь туфли совсем новые
Какие туфли? повторяет отец, потом, поняв, объясняет: Это все Валерия Аркадьевна. Вчера отнесла мои туфли в мастерскую, чтобы наклеили на подметки резину. Она считает, резина меньше скользит.
Заботливая жена половина здоровья, важно изрекаю я.
Отец соглашается со мной:
Да, Валерия Аркадьевна очень внимательная ко мне.
Он надевает пальто, закручивает узенький шарф на шее. Высокий, широкоплечий, но в то же время какой-то беспомощный, похожий на большого ребенка. Или мне это только кажется?
Я приду, как всегда, в субботу.
Приходи с Валерией Аркадьевной.
Он благодарно улыбается.
Но Алеша
Обломаем Алешу
Ты так думаешь?
Уверен.
Стало быть, до субботы
Он все еще медлит уйти, потом, как бы решившись, вынимает свою красивую ручку из кармана.
Возьми, тебе она понравилась
Но я не беру.
Зачем она мне? Ручки это твоя страсть.
Правда? Ты в самом деле не хочешь?
Глаза его обрадованно глядят на ручку. Нет, что там ни говори, ребенок
Должно быть, я задремал, не услышал, как пришел Алеша.
Просыпаюсь оттого, что чувствую что-то твердое падает на мою постель. Открываю глаза, вижу яблоко.
Яблочко, что надо, говорит Алеша.
Я отвечаю:
Сейчас я подобен Ньютону
Чем же?
Вдруг к моим ногам неожиданно упало яблоко
И ты сразу же понял закон притяжения земли? подхватывает мой начитанный брат. Хочешь есть? спрашивает он.
Нет. Отец был, накормил меня.
Один?
С каким-то профессором. Отец считает его знаменитостью номер один.
И что же эта знаменитость?
Делал все то же, что и наш районный Семен Григорьевич. Стучал молоточком по ногам, хмурился, поджимал губы, спрашивал, как я сплю, не болит ли голова, какой аппетит
А что сказал потом?
Ничего не сказал. Отец уверяет, что он обещал буду ходить, только надо набраться терпения.
Так и сказал?! восклицает Алеша.
Он понимает все то, что я не сказал ему.
Алеша не только говорил со всеми врачами, лечившими меня, но и перечитал всевозможные медицинские справочники. Он знает правду такой, какая она есть.
Ешь яблоко, говорит Алеша. Это антоновка, очень вкусно
Чтобы доставить ему удовольствие, начинаю грызть яблоко.
Слушай, снова начинает Алеша, я не хотел говорить, но все равно скажу.
Что же?
Скажу, повторяет Алеша.
Валяй.
Я Нелю встретил.
Когда?
Вчера в троллейбусе.
Ну и что? Передавала привет и грозилась зайти? спрашиваю и сам слышу, как звучит мой голос почти весело.
Нет, она не грозилась зайти.
Вот и прекрасно.
Она вышла замуж.
Так. Поздравляю.
Я тоже сказал ей: «Поздравляю».
Очень хочется спросить, кто же счастливый избранник, но сдерживаю себя что есть силы.
Алеша сам говорит:
Ее муж, этот, как его, прыгун
Ерофеев?
Кажется, я слишком громко произнес: «Ерофеев».
Что ж, этого надо было ожидать. Уж не раз приходилось мне слышать от Нели о Ерофееве. Они познакомились у ее подруги, на дне рождения. Неля рассказывала, что Ерофеев очень нахальный, считает себя неотразимым, но на нее его чары никак не действуют.
Однако она так часто говорила о Ерофееве, что я как-то не выдержал, сказал:
По-моему, ты, старуха, влипла.
Как это влипла?
В общем, не так уж ты к нему безразлична.
Вот еще! ответила Неля.
Я не стал тогда больше поддразнивать ее, но как-то она проговорилась, что Ерофеев звонил, приглашал в кино.
И что же?
Ясное дело, не пошла.
Почему?
Так, не захотела, пусть идет с кем-нибудь другим
А то пошла бы, почему нет? лицемерно предложил я.
Но она резко оборвала меня:
Хватит об этом!
Хватит так хватит.
И вот вышла замуж за Ерофеева. Как-то по телевизору показывали спортивные состязания по прыжкам, и я увидел Ерофеева крупным планом. Какие у него длинные ноги, длинные, сильные, то, что называется прыгучие Все женщины душечки И Неля тоже, несмотря на всю свою независимость, будет, приходя на работу, рассказывать о том, какое это сложное и трудное дело прыгать в длину и с шестом, будет жаловаться на интриги тренеров и необъективность судей. Будет ходить на соревнования, чтобы подбадривать своего Ерофеева, затаив дыхание следить, как он осиливает очередной рекорд, волноваться и совать ему в рот после соревнования пористый шоколад «Слава», который особенно любим спортсменами.
Может случиться так, что я увижу ее по телевизору среди зрителей
Я беру туесок, гляжу на дно, на фотографию Нели. Удлиненные черным карандашом «живопись» глаза смотрят на меня знакомым непогрешимым взглядом.
Алеша приходит из кухни.
Это кто кокнул тарелку? Не иначе отец?
Кто же еще!
Ох, ручки хирургические! укоризненно произнес Алеша. И минуты нельзя оставить без присмотра!
Вот что, Алеша, он придет к нам в субботу.
Ну и что? Как всегда.
Вместе с Валерией Аркадьевной.
Алеша мгновенно оборачивается ко мне:
С нею? Зачем? Не надо ее!
Глаза его возбужденно блестят, сейчас они не серые, скорее черные.
Не хочу ее! Ни за что!
Перестань! Всему есть предел!
Если она придет, я уйду! кричал Алеша.
Не уйдешь. Подумай об отце.
А он думал о нас, когда женился на этой мымре?
Это его жена.
Его жена наша мама, отвечает Алеша.
Я редко видел Алешу плачущим. Последний раз это было тогда, когда меня привезли из больницы домой.
Он встретил меня внизу, на улице, и расплакался. И я утешал его. Я же старший.
Чертовски грустное это зрелище смотреть на здорового парнягу, лучшего ученика седьмого «А», который ревет, словно маленький.
Ведь она вместо мамы, всхлипывает Алеша, вместо мамы!