И вдруг Иван объявил семье:
Развязывайте узлы, наводите в избе порядок. Мы останемся здесь.
Кирик Савельевич, узнав о таком обороте, прибежал к Ивану с покаянием.
Не серчай, ради Христа, не таи обиду за те слова, которые я тебе по глупости говорил! взмолился старик. Соседями были соседями останемся.
Брось, Савельевич, вздохнул Иван. Какая может быть обида? Вы и так обиженные.
Первые три года Маркелов и Тимошкины жили одним хозяйством. Кирик помогал Митрию и Ивану пасти телят, которых стали пригонять на откорм из Хийм-ярь, Акулина ходила на сенокос. Но доля стариков Тимошкиных в совместном труде быстро таяла: силы иссякали. На четвертый год Савельевич сказал Ивану:
Я больше так не могу. Мы ведь твой хлеб едим. И корова вашим сеном сыта.
Тогда Иван согнал корову Тимошкиных в Саргу и продал. Старикам отдал все деньги.
С тех пор соседи жили каждый своим домом. Но Иван по-прежнему вёснами пахал Тимошкиным огород, за «спасибо» обеспечивал их дровами и рыбой. Когда Маркеловы ездили в Саргу, они безотказно привозили старикам из магазина все, что те заказывали. Но жизнь для Кирика и Акулины год от года все более теряла смысл, заказы их становились все скромнее и скромнее. Наконец, лишившись надежды когда-нибудь свидеться с сыном, Тимошкины махнули на все рукой. Они быстро одряхлели и стали жить, как говорится, одним днем, безразличные и равнодушные ко всему на свете.
Бывало, истопит Нюра баню, зайдет к Тимошкиным, скажет: «Сходите-ко, помойтесь да попарьтесь, а я той порой хоть в избе у вас приберу да вымою!» «А зачем? уныло ответит Савельевич. Нам и так ладно. Ты уж, Нюра, не тревожь нас...»
И вот теперь, когда Акулина ушла к Маркеловым, Кирик Савельевич долго оглядывал избу. Он будто впервые увидел всю убогость своего жилища, груды пыльного хлама в углах и на полках, который копился годами. Он принес из сарая плетеный кузов, поставил его посреди избы и с радостным остервенением принялся швырять в него все лишнее, истлевшее, источенное мышами. Пыль поднялась до потолка!
Акулина, возвратившаяся от соседей, открыла дверь да так и замерла испугалась, что дед на радостях тронулся умом.
Чего стала? Пособляй! прикрикнул на нее Савельевич. Все выкинем, чтобы это барахло настроенье Василью не портило, чтобы в доме было, как у людей, чтобы... он, размахнувшись, бросил в кузов кирзовые сапоги с отопревшими подошвами.
Вслед за Акулиной в избу вошла Люська Маркелова, тоненькая рослая девчонка. В охапке она держала большую кипу газет.
Дедо! Ты сильно не пыли, сказала она строго. Я стены оклеивать буду.
Савельевич просиял.
Айда Люська, ай да молодец!.. Да втроем-то мы... он потряс бородой, не находя слов. До чего жить охота стало!..
...К вечеру изба Тимошкиных преобразилась: посветлела, и даже низкий потолок будто стал выше. У печки, обмазанной белой глиной, жаром блестел самовар. Нашлись и занавески на окна, и домотканый половик к порогу, и стекло к десятилинейной лампе.
Савельевич, удовлетворенный, сидел у раскрытого окна и аппетитно курил самокрутку. Акулина жарила на тагане рыбу.
Старик с прошлой осени не ходил к соседу был слаб, а тут почувствовал силу и мучительно думал, какое бы найти заделье, чтобы наведаться к Маркеловым и поделиться с ними радостью, распиравшей душу. Конечно, через час-полтора Маркеловы сами придут в гости, да это ведь больно долго ждать! До той поры еще в баню надо сходить... И вдруг старика осенило.
Придется мне, матка, до Маркелов дойти, сказал он озабоченно.
Почто?
Пусть-ко Митрий волосье постригет. А то неловко, оброс, как батюшко. Перед баней-то как раз бы хорошо.
Ладно. Поди. Только, смотри, потихоньку!
Да я уж тихонюшко!.. обрадовался старик понятливости и уступчивости жены.
7
Вот и в дом Тимошкиных пришел праздник.
Василий Кирикович, взволнованный и улыбающийся, сидел, как и положено, в красном углу и смотрел то на отца, то на мать. В эти минуты он чувствовал себя счастливейшим человеком. Пусть тяжела и долга была дорога к отчему дому, но тем желанней этот отдых, тем полней радость, тем приятней сидеть вот так между отцом и матерью в родном доме, в том доме, где появился на свет и рос.
За столом было оживленно, как бывает всегда в деревенских семьях при наезде долгожданных гостей, и разговор велся самый что ни на есть бесхитростный. Акулина Матвеевна уже второй раз сообщала Нюре Маркеловой, дородной крупной женщине с добродушным широким лицом, о том, как накануне молилась за сына и его семейство и как утром, едва затопила печку, уголь так и скочил прямо в подол.
А это верная примета, что гости будут! забываясь, говорила она по-вепсски.
Савельевич же рассказывал Митрию Маркелову, маленькому старичку с ясными, как у ребенка, глазами, недавний сон: будто он, Кирик, выйдя на крыльцо по нужде, увидел на озере большой белый пароход, и будто этот пароход плыл прямёхонько к лахтинскому берегу, и много света было от него вокруг.
Я и не знаю теперь, сон ли то был, а может, видение? растерянно говорил Кирик, заглядывая в лицо Митрия. И все гадал: перед какой радостью эдакое привиделось? А на-ко вот, сын приехал!..
Василий Кирикович вглядывался в лицо своего отца, и ему казалось нелепым и странным, как он мог в первый момент встречи не узнать его. Слов нет, отец очень постарел и как-то усох, сжался за эти четверть века, поседела его голова. Но высокий лоб, если поубавить морщин, прежний, и брови те же, густые и кустистые, и крупный прямой нос, и широкие скулы...
«Нет, это просто замечательно, что мы здесь, что мы, наконец, вместе!» мысленно заключил он и глянул на сына. Герман сидел рядом с бабкой, опустив голову, и вяло ковырял вилкой жареную рыбу. Брови Василия Кириковича чуть сдвинулись. На какой-то миг он представил себя на месте сына и понял: Герману одиноко и скучно за этим столом. Если б еще говорили не по-вепсски... Он взял вилку и постучал по стакану. Сразу стало тихо.
Я бы попросил всех говорить по-русски, извиняющимся голосом сказал Василий Кирикович.
Нюра виновато опустила глаза, Савельевич и Акулина пришибленно сникли, а дед Митрий удивленно спросил:
Неужто, Васька, ты напрочь забыл наш язык?
Такое обращение покоробило Василия Кириковича, но он не подал виду, сухо ответил:
Дело не во мне. Здесь еще и Герман.
Ну, ну, закивал Митрий. Понимаю. Только хочь по-русски, хочь по-татарски, а молодому со стариками сидеть, что с нелюбой под венцом стоять!
«Не у тебя ли мне спрашивать, где сидеть и что делать?» уязвленно подумал Герман.
Наступило неловкое молчание. Все сидели понуро, и лишь Иван Маркелов невозмутимо хлебал деревянной ложкой уху.
Да, жизнь все-таки интересная штука, задумчиво сказал Василий Кирикович, желая как-то. сгладить неловкость, вызванную последней фразой Митрия Маркелова. Я всегда считал, что наши ким-ярские места лучше саргинских богаче озерами и лесами, живописнее. И тем не менее Сарга поднялась, отстроилась теперь ее не узнаешь! а Ким-ярь опустело... Просто удивительно!
В Сарге земля лучше, вступил в разговор Иван. Стянул колхоз все деревеньки в одно место, обзавелся тракторами да комбайнами и пошло дело.
Хорошо. А почему здесь так не сделали? Деревенек по нашим лесам тоже немало раскидано.
Деревень много земли нету.
То есть как нет земли? не понял Василий Кирикович.
А так. Какая это земля? Слезы одни. Кафтанные заплатки... Пока на войне не побывал, и я не знал, что такое настоящая-то земля, не ведал, какая она есть. А прошел Белоруссию, Украину, Польшу, Германию насмотрелся. Ох, какие есть на свете зе́мли, какие поля!.. Сутками бы на тех полях работал. И все мечтал: останусь жив, уеду на Украину пускай душа тешится.
Почему же не уехал?
Иван грустно улыбнулся.
Видишь ли, в народе говорят: хилое дитя сильней к сердну прикипает. Так и у меня вышло. Вернулся домой, а здесь разруха, бабы на тощих лошаденках по тем кафтанным заплаткам за плугом ходят, у Нюрки моей невестой еще была ладони от мозолей заскорузлели, а батько на работе до того изошел кожа да кости... Ну куда я поеду?! Худа земля камень на камне, и родит мало, однако своя, до боли сердечной родная. Вот и остался. Принял Лахтинскую бригаду, да так и тянул эту упряжку до переселения.
Да, ничего не скажешь, трудное было время, очень трудное, покачал головой Василий Кирикович. Но все-таки вернемся к началу нашего разговора. Я понял так, что слить здешние деревни в одну, как в Сарге, было нецелесообразно нет хорошей земли. И что же? Тогда колхозники решили переселиться? Так, что ли?
Надо ли, Васенька, старое ворошить? осторожно вмешалась Акулина, которой не хотелось вспоминать за праздничным столом то полное тревог и отчаяния время.
Да, ничего не скажешь, трудное было время, очень трудное, покачал головой Василий Кирикович. Но все-таки вернемся к началу нашего разговора. Я понял так, что слить здешние деревни в одну, как в Сарге, было нецелесообразно нет хорошей земли. И что же? Тогда колхозники решили переселиться? Так, что ли?
Надо ли, Васенька, старое ворошить? осторожно вмешалась Акулина, которой не хотелось вспоминать за праздничным столом то полное тревог и отчаяния время.
Надо, мама. Это же очень интересно! возразил Василий Кирикович и вновь обратился к Маркелову: Верно я тебя понял?
Не совсем. Стягивать здешние деревни в одну никто и не собирался. Нас просто хотели объединить в один колхоз. Хозяйство получилось бы на полрайона, из конца в конец километров на тридцать. А какой толк? В Сарь-ярь за пятнадцать-то километров только летом попасть можно и то на лодке, в Хаб-ярь только зимой, когда болота промерзнут... Мы, конечно, от такого объединения отказались и стали просить районные власти, чтобы нам разрешили переселиться на новые места.
Василий Кирикович вскинул голову.
Даже так?!. Значит, инициатива переселения исходила от самих колхозников? И чем же вы мотивировали свое желание переселиться? Ведь нужно было как-то объяснить, обосновать.
А чего доказывать? И так всем всё было понятно. Полянки наши сплошной камень. Технику применить невозможно. На пахоте конный плуг, посев из лукошка, хлеб убирали серпом да косой. А в других местах, в том же Хийм-ярь, хорошие земли запускались, трактора простаивали, потому что не хватало рабочих рук.
Но откуда вы узнали про Хийм-ярь? любопытствовал Василий Кирикович. И вообще, это же чрезвычайно сложное дело организовать переселение целых деревень.
«Нашел тему для разговора!» тоскливо подумал Герман, которого меньше всего интересовало, когда и как произошло в этих краях переселение.
Узнали просто. Земля, говорят, слухом полнится. Кроме того, на общем собрании ходоков выбрали толковых хозяйственных людей, выделили им денег из колхозной кассы и отправили в командировку подыскивать подходящее место...