Слава Тёмного Черепа докатилась до самой Америки: из студии Blizzard пришло письмо с непонятным заголовком CEASE AND DESIST. Его сначала долго не мог перевести Дристохватов, а потом загадил кабачковой икрой главный редактор что там курлыкали тупые близы (так, с ударением на последний слог, Гной стал панибратски называть своих недавних собеседников), так и осталось неизвестным.
Пару раз Игорёк пытался вбросить в Поплавского мысль о том, что любопытно было бы послушать запись разговора, но неизменно натыкался на отповедь:
Пусть эстеты слушают, на! Рабочая смекалка, на! Отставить! На! Доверие к боевому товарищу суть первоочередной принцип устава патрульно-постовой службы!
Игорёк отступался, но не отступал. Поплавский, правда, зациклился на ложно понимаемой товарищеской взаимовыручке и тоже позиций не сдавал. Наступил так называемый цугцванг.
Вскоре после публикации интервью Юрик стал задумываться о двух вещах: можно ли взлететь в объективной журналистике выше, чем он, и можно ли проштрафиться так, чтобы вылететь из журнала не понарошку, а с пресловутым волчьим билетом.
Неожиданные ответы на оба эти вопроса он получил очень скоро.
«Мания страны навигаторов» пребывала в своём обычном анабиозе между выходом номеров журнала, поэтому Гной от скуки начал почитывать запретное издание GAME.COM, которое далекая от идеалов подлинной объективности Диана коллекционировала. Поначалу Юрик ничего не понимал, страдал головными болями и тошнотой, ненавидел себя и продолжал самоистязание только потому, что чувствовал собственную неуязвимость и безнаказанность. Со временем, однако, яд эстетства начал распространяться по организму: педрильские тексты ненавистного журнала оказались как бы с двойным дном. На этом дне Юрик обнаружил упоминание модного романа писателя Сорокина «Голубое сало» и сначала привычно скривился ни один хороший роман такими паскудными словами называться не мог. Нет чтобы назвать нормально: «Атака космических вурдалаков»! Или там «Звёздный маразм»!.. О чём конкретно шла речь в «Голубом сале», понять было нельзя судя по эстетским причитаниям, там творились какие-то извращения и обильно цитировалась русская литература, с которой у Гноя были сложные (хотя на самом деле очень простые) взаимоотношения. Тьфу, короче. Дрянь. Насрать и растереть, как любили говорить друзья Леши Корявого.
Однажды Гной обнаружил себя на кассе магазина «Библио-глобус»: в руке у него была неприятного вида книжонка. На белой обложке красовался портрет какого-то бомжеватого деда. «Голубое сало», прочитал он название только что купленного произведения и крупно затрясся.
Это были уже не шутки. Юрик испуганно огляделся по сторонам, ожидая материализации хохочущего Игорька ничем иным, кроме козней объективного журналиста, такой срам объяснить было невозможно. Не мог же он сам, в здравом уме
Молодой человек, очередь не задерживаем, гавкнул кто-то у него за спиной.
Гной вылетел из магазина, ища глазами урну от эстетской книги необходимо было срочно избавиться. Это оказалось намного сложнее, чем должно было быть: колдовской манускрипт не хотел никуда деваться, жег руки и наводил Юрика то на наряд милиции, всегда готовый к взиманию с граждан пошлины за отсутствие столичной регистрации, то на трущихся вокруг урны гопников, нездорово оживлявшихся при виде чухана с книженцией. Измученный Гной спустился в метро, сел на «Площади революции» в первый попавшийся поезд, технично «забыл» книгу на сиденье и выскочил на следующей станции. Настроение сразу улучшилось. «Врёшь! Не возьмёшь!» бормотал Гной и вполсилы крутил сатанинскому манускрипту дули.
Сынок проблеял кто-то за спиной.
Юрик вскинулся и уставился в пустоту за ним никого не было!.. Не успев толком испугаться, он перевёл взгляд на полметра ниже и увидел скрюченную бабку в щегольском берете.
Денег нет, раздражённо рявкнул игровой журналист.
Тут, милый, я ничем помочь не могу, ответила старуха. Пенсии-то сейчас мизерные А вот книжечку свою забери, забыл. Я уж кричу-кричу, а ты не слышишь!
Парализованный ужасом Гной нехотя принял из бабкиных рук своё «Голубое сало». Дальнейшего пути домой (к одноразовой Диане) он не помнил казалось, что все до единого пассажиры московского метро, включая бомжей, косятся на гнусную книгу в его руках, перешёптываются и собираются при первой возможности заложить его Поплавскому. Космический богатырь в голове бился в судорогах и верещал. Юрику страшно хотелось выпить, но с этим всё было непросто сожительница была с ним строга. Алкоголь был заперт в кухонном шкафчике на ключ; Гною разрешалось «пятьдесят в выходные», и то не без причитаний. Попытки напиться за пределами дома Дианой жёстко пресекались после одного такого инцидента Гной три дня ходил с фингалом, занимавшим половину лица. Мучимый несоответствием между трезвостью-нормой жизни и приключениями накурившейся чая Дианы в Калифорнии, Юрик поначалу пытался возмущаться, но был быстро прижат к ногтю.
А как с вами иначе, козлами ебучими, рассудительно говорила Наташа чьим-то чужим голосом.
Гной потирал ушибленное лицо и обречённо кивал дескать, никак.
Ворвавшись с «Голубым салом» домой, он заметался по квартире выкинуть книгу в подъезде было страшно; Юрик понимал, что должен знать, где конкретно находится кошмарная инкунабула, чтобы не сойти с ума от беспокойства. Сначала он сунул книгу за батарею, но белая обложка предательски бликовала на всю комнату. Потом попытался зарыть в таз с грязным бельём, но сообразил, что это до первой стирки. Наконец, дрожа от страха и нервного напряжения, Гной припёр из кухни табуретку, отодрал окаменевшую дверцу антресоли и засунул «Голубое сало» в тёмные недра, распихав какие-то тряпки, скрученные комками носки и почему-то две широкополые шляпы. Опасность, кажется, миновала.
Прошедший по самому краю Юрик постарался про страшную книгу поскорее забыть, но сделать этого никак не получалось. Он чувствовал болезненное мерцание белой обложки сквозь слои хлама на антресолях и ходил по квартире наперекосяк, как испуганный кот выпускать из виду хранилище «Голубого сала» было жутко. Вернулась Диана, с порога закатившая Гною истерику по поводу срача в квартире он давно уже понял, что никакие доводы разума в таких случаях не работают, поэтому просто горестно кивал, вздыхал и поглядывал на антресоль. В голове сама собой начала складываться следующая авторская колонка об абсолютной ненужности и одноразовой сущности женщин Гной планировал начать высказываться на эту тему в каждом номере. Здесь играло роль и то, что Наташа презирала «Манию страны навигаторов» и никогда её не читала, в противном случае над темой колонок пришлось бы ещё поработать.
Через несколько дней, когда Наташи не было дома, а Гной вяло тыркал клавиши ноутбука в попытках уместить в колонку побольше слов «заскорузлый», случилось странное происшествие. Одновременно зазвонил домашний телефон и запиликала электронная почта. Юрик замер. К телефону ему было подходить нельзя Диане в любой момент могла позвонить какая-то тётя Даша, которой ни в коем случае нельзя было знать о существовании в жизни племянницы «такого уёбища, как ты». Не подходить было тоже странно: телефон звонил в летней душной тишине квартиры, напоминая сцену из фильма ужасов. Гной попробовал заткнуть уши, но трели разрывали мозг и так, на уровне ультразвука. Морщась, он открыл первое из нескольких нападавших за последнюю минуту писем оно оказалось от Игорька и содержало только слова «ты где», без вопросительного знака. Юрик вслух ответил в рифму и открыл следующее письмо тоже от Игорька и тоже короткое: «кавайный косплей».
Всё это было непонятно и жутко.
Немного прояснило ситуацию только третье письмо: «возбми трубку блядб».
А, ладно, с облегчением подумал Гной.
Это, в редакцию давай бегом, вместо приветствия сказал из телефона Игорёк. Обыскались все.
А Планерка нескоро же
Какая, это, планерка! Тут кавайный косплей! Конкурс, это! Леша Поплавского уломал! Быстро давай, это!
Всё это было непонятно и жутко.
Немного прояснило ситуацию только третье письмо: «возбми трубку блядб».
А, ладно, с облегчением подумал Гной.
Это, в редакцию давай бегом, вместо приветствия сказал из телефона Игорёк. Обыскались все.
А Планерка нескоро же
Какая, это, планерка! Тут кавайный косплей! Конкурс, это! Леша Поплавского уломал! Быстро давай, это!
Речь, кажется, шла о яойном Арексее, о существовании которого Гной успел забыть. В чём была срочность, понять было невозможно, поэтому Юрика охватило беспокойство.
А там, ну, без меня никак? А то дел до сраки!
Это, слышишь, затараторил Игорёк, не обративший внимания на последнюю реплику собеседника. На антресоль залезь, это!
Гной не поверил своим ушам и в ужасе уставился в сторону «Голубого сала». Откуда он мог знать?!
Але, бля, это, крикнул в ухо Игорёк. Вызывает товарищ Сталин!
Юрик издал нечленораздельный звук.
Там, это, возьми шляпу мою, она справа должна лежать, если Натаха не просрала ее.
Что?! рявкнул Гной. Его захлестнула странная в сложившихся жизненных обстоятельствах ревность. Какая твоя шляпа?!
Их там, это, две, любую бери. Быро давай, не тупи, это!
Гной засопел в трубку.
Ты это, что, из-за Натахи? паскудным голосом осведомился Игорь Шварцнеггер. Не ссы в трусы! Дело прошлое! Женщина не считается одноразовой, если не была чпокнута Игорьком! Это! Да то давно было, ты это, не парься. Все свои!
Юрик сжал кулачки и задрожал, но вдруг кое-что понял. Кажется, вскрывавшаяся неверность Дианы была его билетом на свободу главное было правильно выстроить соответствующий разговор и постараться не получить в процессе переломов.
Ты это, едешь, нет? Все ждут!
Стараясь не прикасаться к «Голубому салу», Гной достал обе шляпы, сунул их в пакет с надписью THANK YOU на тупом американском языке и отправился в редакцию «Мании страны навигаторов».
Он не знал и не мог знать, что делает это в последний раз в жизни.
Кавайный косплей и его последствия
Гной открыл дверь в редакцию и ошарашенно остановился на пороге, не веря своим глазам. Перед ним разворачивалась, кажется, гомосексуальная оргия: объективные журналисты были густо накрашены и наряжены в вульгарные женские платья; Игорёк в микроскопической мини-юбке улыбался объективу фотоаппарата, усатый Cyberdemon aka Death Knight в лосинах складывал усы бантиком. На себя был более или менее похож только Поплавский, по обыкновению смотревший перед собой мутными глазами и похмельно двигавший желваками; покосившийся пергидрольный парик и дерзкая алая помада странно гармонировали с его обликом. В углу на стуле дремал Фельдмаршал, одетый в бархатное синее платье с золотыми кистями; гроза субъективистов что-то бормотала себе под нос и пускала на грудь слюну. Среди содома выделялся яойный Арексей, по обыкновению косплеивший разнорабочего он то и дело подносил к лицу крупный фотоаппарат и сверкал вспышкой. Глаза Арексея светились желтоватыми огоньками похоти.