Стоит упомянуть несколько эпизодов, когда триумфальное шествие современных прав собственности по миру натолкнулось на непреодолимое препятствие в виде крестьянской революции. Так, в Мексике в период с 1920 по 1964 год около половины всей земли было экспроприировано и возвращено сельским обществам (эйхидос). После революции в России большевики захватили все оставшиеся помещичьи хозяйства и раздали наделы крестьянам. Наконец, в 1930 году они изъяли землю и создали огромные коллективные хозяйства. Последовавший за этим спад производства и репрессии против недовольных крестьян обернулись ужасным голодом, который унес миллионы человеческих жизней. Этот горький опыт не помешал Советскому Союзу навязать коллективную форму собственности в большинстве стран Восточной Европы после Второй мировой войны. Советский опыт попыталась повторить китайская Коммунистическая партия в начале своей политики Большого скачка, в 1958 году. В долгосрочной перспективе коллективная форма сельского хозяйства доказала свою крайнюю неэффективность. В ней сочетались трудности надзора, возникающие у крупных хозяйств капиталистического типа (см. следующий параграф), к тому же еще и усугубленные отсутствием денежных стимулов, и недостатки централизованного планирования, характерные для социалистической системы в целом. Производство росло лишь благодаря огромному увеличению затрат ресурсов в первую очередь удобрений. Возврат к рыночной системе занял много времени и, по всей видимости, не завершился до сих пор. После ряда локальных экспериментов Китай в 19791980 годах на национальном уровне вернулся к системе семейных хозяйств, которая получила вполне бюрократическое название системы подворной ответственности. Затем, в 1980-е годы Китай либерализовал рынки сельскохозяйственных товаров и в 1992 году отменил планирование вовсе. Тем не менее семейные фермерские хозяйства до сих пор формально выступают как долгосрочные арендаторы государственной земли, которую они не могут продать (хотя имеют право субаренды и передачи в наследство). Отменив в 1992 году коллективную собственность на землю, бывшие социалистические страны пошли очень разными путями от полной приватизации в Польше и Чехословакии до сохранения коллективных хозяйств в Беларуси.
Насколько факты подтверждают пользу частной собственности для сельского хозяйства? Китай служит самым ярким положительным примером. Вслед за возвратом к семейным хозяйствам в 1980-е годы начался бурный рост совокупной производительности факторов (см. предыдущий параграф). Тем не менее во многих случаях, в том числе в бывших социалистических странах Европы, переход к праву частной собственности дал гораздо менее впечатляющие результаты. Некоторые эконометрические оценки не обнаруживают никаких положительных эффектов от «наделения титулами», в большинстве же случаев выгоды не оправдывают ожиданий. Как утверждают Дайнингер и Цзинь (Deininger and Jin 2006), иногда результаты можно объяснить несовершенством статистических инструментов, однако в остальных случаях выгоды действительно могут быть маленькими, что говорит о довольно высокой эффективности традиционных прав. К примеру, некогда исследователи полагали, что без огораживания остатков общинной земли частными лицами в Европе не возник бы современный севооборот и не высвободилась бы необходимая для городов рабочая сила. Сегодня огораживание больше не считается важным условием для промышленной революции в Англии, хотя Олссон и Свенссон (Olsson and Svensson 2010) находят подтверждение тому, что в Южной Швеции огораживания положительно повлияли на производительность. Гершенкрон (Gerschenkron 1966) утверждал, что общинное владение землей было одной из причин отсталости России в XIX веке и в конечном итоге привело к большевистской революции. С его точки зрения, столыпинские реформы наступили слишком поздно и были слишком ограниченными. С другой стороны, Грегори (Gregory 1994) заявлял, что на практике крестьяне могли легко обходить правила, установленные общиной. Ни тот ни другой автор не подкрепил свои доводы количественными данными их привел лишь Нафцигер (Nafziger 2010). Он показывает, что рынки факторов сельскохозяйственного производства существовали и что домохозяйства прибегали к ним, чтобы сгладить шоки (например, внезапную смерть кормильца). Тем не менее правила общины были вовсе не так малозначительны, как считал Грегори, они замедляли этот процесс адаптации. Данные, которые достоверно подтверждают этот вывод, доступны лишь для Московской губернии. Но они подталкивают и к выводу более общего свойства: права собственности традиционного и современного типа это лишь обобщенные понятия, которые могут объединять очень разнородные явления. Чисто теоретически последний тип, конечно, совершенней, однако во многих случаях крестьяне находили способ обойти преграды традиционной системы.
Насколько факты подтверждают пользу частной собственности для сельского хозяйства? Китай служит самым ярким положительным примером. Вслед за возвратом к семейным хозяйствам в 1980-е годы начался бурный рост совокупной производительности факторов (см. предыдущий параграф). Тем не менее во многих случаях, в том числе в бывших социалистических странах Европы, переход к праву частной собственности дал гораздо менее впечатляющие результаты. Некоторые эконометрические оценки не обнаруживают никаких положительных эффектов от «наделения титулами», в большинстве же случаев выгоды не оправдывают ожиданий. Как утверждают Дайнингер и Цзинь (Deininger and Jin 2006), иногда результаты можно объяснить несовершенством статистических инструментов, однако в остальных случаях выгоды действительно могут быть маленькими, что говорит о довольно высокой эффективности традиционных прав. К примеру, некогда исследователи полагали, что без огораживания остатков общинной земли частными лицами в Европе не возник бы современный севооборот и не высвободилась бы необходимая для городов рабочая сила. Сегодня огораживание больше не считается важным условием для промышленной революции в Англии, хотя Олссон и Свенссон (Olsson and Svensson 2010) находят подтверждение тому, что в Южной Швеции огораживания положительно повлияли на производительность. Гершенкрон (Gerschenkron 1966) утверждал, что общинное владение землей было одной из причин отсталости России в XIX веке и в конечном итоге привело к большевистской революции. С его точки зрения, столыпинские реформы наступили слишком поздно и были слишком ограниченными. С другой стороны, Грегори (Gregory 1994) заявлял, что на практике крестьяне могли легко обходить правила, установленные общиной. Ни тот ни другой автор не подкрепил свои доводы количественными данными их привел лишь Нафцигер (Nafziger 2010). Он показывает, что рынки факторов сельскохозяйственного производства существовали и что домохозяйства прибегали к ним, чтобы сгладить шоки (например, внезапную смерть кормильца). Тем не менее правила общины были вовсе не так малозначительны, как считал Грегори, они замедляли этот процесс адаптации. Данные, которые достоверно подтверждают этот вывод, доступны лишь для Московской губернии. Но они подталкивают и к выводу более общего свойства: права собственности традиционного и современного типа это лишь обобщенные понятия, которые могут объединять очень разнородные явления. Чисто теоретически последний тип, конечно, совершенней, однако во многих случаях крестьяне находили способ обойти преграды традиционной системы.
Капиталистический подход к организации сельскохозяйственного производства: тупиковый путь?
Распространение фабричной системы было одним из главных новшеств промышленной революции. Аналогом фабрики в сельском хозяйстве была ферма капиталистического типа крупное хозяйство силой, управляемое помещиком или арендатором, где трудились батраки. Наемных работников в сельском хозяйстве привлекали и до сих пор широко привлекают как дополнительный источник трудовых ресурсов, особенно на время сбора урожая. Но называть хозяйство «капиталистическим» следует только в том случае, если наемные работники составляют большую часть ее постоянной рабочей силы. В начале XVIII века фермы такого типа были широко распространены в зерновых районах юго-восточной Англии и в последующие десятилетия они распространились на остальную территорию страны, к 1851 году превратившись в господствующую форму организации сельского хозяйства (Shaw Taylor 2012). В других частях Европы «капиталистические» фермы встречались довольно редко и были ограничены отдельными областями: долина реки По в Италии, восточный берег реки Эльбы в Германии, некоторые винодельческие районы Франции (Бордо). Крупные имения с наемным трудом (латифундии) существовали в Южной Америке и Средиземноморье, однако их редко относили к капиталистическим, поскольку считали слишком отсталыми в технологическом плане (см. гл. 13 первого тома). Предполагалось, что они способны конкурировать на мировом рынке только ценой нещадной эксплуатации своих батраков, прикованных к земле квазифеодальными отношениями. Таким образом, в середине XIX века сельское хозяйство капиталистического типа было принято рассматривать как почти британскую новинку. Но тогда и современная фабричная система была почти исключительно британским явлением. Поэтому марксисты предсказывали, что Европа и остальной мир видит в лице Англии свою будущую эпоху промышленного сельского хозяйства, в котором капиталистические фермы не будут уступать по размерам промышленным компаниям и вытеснят с рынка неэффективные семейные хозяйства и традиционные латифундии.
Любой, кто обладает хотя бы самыми скромными знаниями о мировом сельском хозяйстве, подтвердит, что предсказание марксистов не сбылось. Тем не менее доказать этот тезис не так легко, как кажется на первый взгляд, потому что у нас нет данных о доле «капиталистических» хозяйств и ее динамике. Многие государства начали собирать информацию о размерах и формах управления хозяйствами в XIX веке, и начиная с 1930 года ФАО стало обобщать эту информацию в своих выпусках всемирной сельскохозяйственной переписи. К сожалению, охват стран от одного выпуска к другому меняется и, что самое главное, в переписи «капиталистические» фермы не выделяются в особую категорию. В них проводится различие между землями племен, хозяйствами арендаторов и участками в личной собственности; на долю последних приходилось около двух третей всей пахотной площади в 1950 году и трех четвертей в 2000 году (Federico 2006). В эту последнюю категорию как раз и попадают «капиталистические» фермы, при прочих равных, более крупные, чем семейные хозяйства. Следовательно, если бы произошло их распространение, то средний размер хозяйства должен был бы увеличиться. Но согласно переписи, в период с 1950 по 1990 год размер хозяйств сократился на 40 % в Азии, где он изначально был небольшим, и на 30 % в Латинской Америке. Средняя площадь возделываемых одним домохозяйством земель выросла на 20 % в Европе и более чем вдвое в Северной Америке. Теоретически этот рост мог бы означать распространение хозяйств «капиталистического» типа, однако ситуация в Соединенных Штатах, где сельское хозяйство имеет, пожалуй, самые развитые в мире формы, не подтверждает эту гипотезу. В американской сельскохозяйственной переписи 2007 года (US Department of Agriculture 2007, Table 64) выделяется семь категорий, начиная с «хозяйств с ограниченными ресурсами» и заканчивая «очень крупными»), а также категория «несемейных» хозяйств (находящихся в собственности у корпораций). На долю последних приходится около одной пятой совокупных продаж, однако в каждом из них работало в среднем лишь трое постоянных наемных работников и, что самое главное, 90 % этих предприятий принадлежали семьям. Если добавить к ним «очень крупные семейные хозяйства» (с годовой выручкой свыше 1 млн долларов и средней численностью постоянных работников равной четырем), то доля крупнейших ферм в совокупной выручке вырастет до 75 %. Это очень крупные предприятия по сравнению с крестьянскими владениями в традиционной сельскохозяйственной системе, однако они все равно теряются на фоне сектора в целом. Лишь 5,584 тыс. хозяйств (всех категорий) имели выручку более 5 млн долларов, при этом их средняя выручка составляла 14,9 млн долларов, что равно 0,05 % совокупного оборота сельскохозяйственной продукции.
Подводя итог, мы видим, что данные однозначно указывают на то, что крупные хозяйства «капиталистического» типа всегда являлись периферийным типом организации производства, и если и имели хоть какой-то вес в мировом производстве, то в ходе XX века он падал. Можно возразить: опираясь на данные о площади земель из переписей, мы занижаем долю «капиталистических» хозяйств и их рост во времени, поскольку они производительней остальных способов организации. В XIX веке на таком допущении строилось представление об их превосходстве. Однако эта гипотеза не подтверждается данными. Величина валового выпуска с единицы площади либо не связана, либо отрицательно связана с размерами хозяйства. Кроме того, в американских данных за основу статистики взята величина выручки, а не площадь земли.