По мнению Абрахамса, всем знакомый неприглядный облик европейского еврейства продукт Нового времени: уклад и нравы начали портиться только в XVI веке вследствие диктата ригидного иудаизма и геттоизации, а до того, на протяжении Средних веков, жизнь евреев была свободна, полнокровна, разнообразна. Так, например, пресловутые бедность и неопрятность обитателей гетто результат трех столетий проживания в этих самых гетто, в ходе которых евреи «опустились», а в Средние века они сохраняли развитое чувство собственного достоинства, выражавшееся в опрятности и гигиене. В общине уважали всех членов, стараясь не смущать и не унижать бедных и необразованных. Отсюда благонамеренное уравнивание: в синагогах либо всех обеспечивали подушками на сидения, либо всем запрещали их использовать, по той же причине чтобы не унизить бедных в некоторых общинах отказывались от белых накидок в Судный день; наконец, вызывая еврея к Торе, кантор всем и простецам, и ученым помогал с чтением свитка. И наконец, Абрахамс с большим вниманием описывает формы досуга, включающие и танцы, и даже охоту: иудаизм, по его словам, диктует строгую мораль, но в отличие от пуританства без фанатизма, и евреи находили время повеселиться и насладиться жизнью, а не только страдали от погромов.
Таким образом, Израиль Абрахамс и другие авторитетные еврейские историки с подобными взглядами из его и соседних поколений доказывали, что внутренняя жизнь еврейского общества была гармонична и практически идеальна. В этом обществе процветали любовь и уважение к ближнему в семье и общине, чувство собственного достоинства, высокий уровень образования, профессиональное, культурное и досуговое разнообразие и проч. В то же время снаружи его зачастую окружали враги, завистники, фанатики, гонители.
Следующие поколения еврейских историков, особенно авторы последних десятилетий, предлагают ревизию этих тезисов. К примеру, специалисты по истории женщин и в целом по гендерной истории разрушили миф об идеальной еврейской семье, показывая, что и там пусть в меньшей степени, чем у мусульман и христиан, имели место угнетение и дискриминация жен мужьями. Пересмотру подвергся и образ гармоничной, проникнутой равенством и взаимоуважением еврейской общины, в ней обнаружили разные формы неравенства и дискриминации: гендерной, возрастной, социальной, имущественной. Привлекая самые разные источники вплоть до эпиграфических надписей на кладбищенских плитах, исследователи стараются выйти за пределы изучения элит и постараться увидеть еврейскую общину не как сообщество ученых мужей, каким она предстает по письменным источникам, а во всем ее многообразии, включающем женщин и детей, необразованных простецов, бедняков и нарушителей разных законов и еврейских религиозных, и еврейских гражданских и общегородских или государственных. Еврейская община не идеальный социум, каким его старались изобразить представители «науки о еврействе», а сообщество живых людей, среди которых не могло не быть вероотступников, воров, сутенеров, беглых мужей, злостных неплательщиков налогов и проч. Их искали, ловили, штрафовали, отлучали от синагоги и в этом тоже состояла ткань жизни еврейской общины.
В не меньшей, а пожалуй, в большей степени подвергся пересмотру тезис о взаимоотношениях с окружающим христианским обществом как враждебных и нетерпимых, состоявших преимущественно из дискриминации и насилия. Историки отказываются от сугубо виктимного образа средневековых евреев, перестают видеть в них исключительно жертв насилия и гонений. Для своих христианских соседей они были далеко не только конкурентами, колдунами, христоубийцами и опасными и непонятными иноверцами, но и собеседниками, советниками, врачами, переводчиками, торговыми партнерами, сотрапезниками, любовниками и друзьями. Если внимательно читать законодательные и судебные источники, обнаруживаются прелюбопытные вещи. Например, то, что отдельные формы антиеврейского насилия были далеки от ужасов погрома и ближе, скорее, к относительно безобидной детской игре, а такой классический пример законодательной дискриминации евреев, как закрытый еврейский квартал, удовлетворял просьбам самой общины, будучи королевской милостью, а не формой притеснения.
В не меньшей, а пожалуй, в большей степени подвергся пересмотру тезис о взаимоотношениях с окружающим христианским обществом как враждебных и нетерпимых, состоявших преимущественно из дискриминации и насилия. Историки отказываются от сугубо виктимного образа средневековых евреев, перестают видеть в них исключительно жертв насилия и гонений. Для своих христианских соседей они были далеко не только конкурентами, колдунами, христоубийцами и опасными и непонятными иноверцами, но и собеседниками, советниками, врачами, переводчиками, торговыми партнерами, сотрапезниками, любовниками и друзьями. Если внимательно читать законодательные и судебные источники, обнаруживаются прелюбопытные вещи. Например, то, что отдельные формы антиеврейского насилия были далеки от ужасов погрома и ближе, скорее, к относительно безобидной детской игре, а такой классический пример законодательной дискриминации евреев, как закрытый еврейский квартал, удовлетворял просьбам самой общины, будучи королевской милостью, а не формой притеснения.
Глава 5
Еврейский квартал: тюрьма или убежище?
Еврейские кварталы, которые только в Новое время получили название «гетто» (ghetto) вслед за венецианским гетто еврейским районом, где находились литейные мастерские (ит. geto), в которых отливали пушки, в Средние века существовали повсеместно. Они были важным элементом топографии европейского города и носили разные названия на иврите, латыни и европейских языках: «квартал иудеев», «квартал Израиля», «еврейство», «еврейская улица», «еврейский город», наконец, просто «улица», где эпитет «еврейская» подразумевался (ивр. шхунат га-йегудим, шхунат Исраэль, лат. septus hebraicus, callum, англ. Jewry, нем. Judengasse, Judenstadt, исп. judería, call, фр. juiverie, ит. serraglio degli hebrei).
Памятник Маймониду в худерии Кордовы.
Фото автора
Согласно традиционному представлению о еврейском квартале, это была репрессивная мера, механизм отделения евреев от христиан сегрегации, которая обрастала запретами не в пользу евреев и превращалась в дискриминацию, а затем и вовсе в изоляцию. Таким выглядит «отделение» евреев от христиан путем помещения их в особые кварталы apartamiento, мера, принятая в конце XV века в Кастилии и Арагоне католическими королями Изабеллой и Фердинандом. Так о ней рассказывается в знаменитом Эдикте об изгнании евреев из Испании 1492 года:
Вы хорошо знаете и знать должны, что поскольку нам сообщили, что в этих наших королевствах есть дурные христиане, которые иудействуют и отступают от нашей святой католической веры, чему основная причина в общении иудеев с христианами, на Кортесах в городе Толедо в 1480 году мы приказали отделить вышеупомянутых иудеев во всех городах, селениях и местах наших королевств и сеньорий, и выделить имхудериии отдельные места, где бы они жили, ожидая, что с их отделением все исправится.
Ничего не исправилось, и монархи были вынуждены прибегнуть к другим средствам: введению инквизиции и частичному, а затем полному изгнанию евреев из страны. Но нас здесь интересует еврейский квартал худерия (от слова худио, иудей). В политике католических королей этот квартал явно предстает мерой сегрегационной («отделить иудеев»). Но если мы углубимся на несколько столетий назад, в документах XIXII веков квартал выглядит не наказанием, а милостью, не ограничением прав и свобод, а привилегией. Так, например, в жалованной грамоте, выданной евреям епископом города Шпейера Рудигером в 1084 году, обнесенный стеной квартал описывается как дар и мера защиты среди других «милостей» и «льгот», пожалованных евреям в торговле и в суде:
Превратив городок Шпейер в город, я решил, что преумножу славу нашего города, если приглашу поселиться в нем и евреев. Евреев я поселил в отдалении от домов остальных жителей города и, чтобы они не стали легкой жертвой бесчинств толпы, окружил их квартал стеной. Место их поселения, которое я купил честным и законным путем, [] я передал им на том условии, что они будут ежегодно платить три с половиной литры в деньгах города Шпейера. [] А для того, чтобы никакой мой преемник не попытался бы посягнуть на эти права и льготы [], я записал эту хартию как надежное свидетельство пожалованных евреям привилегий.
Можно было бы подумать, что все эти слова просто условность, риторический прием, характерный для подобных документов, но нет история возникновения общины, изложенная шпейерским евреем в XII веке, свидетельствует о том, что укрепленный квартал как нельзя более отвечал чаяниям самих евреев:
Мы пришли поселиться в городе Шпейере да не будут никогда поколеблены его фундаменты вследствие пожара, разразившегося в городе Майнце. Город Майнц был городом, откуда мы родом и где жили наши предки, древняя и почтенная община, почтенная более всех других общин империи. Квартал всех евреев и улица их были сожжены, и мы пребывали в великом страхе перед горожанами. [] И мы решили уйти оттуда и поселиться там, где найдем укрепленный город. [] Епископ Шпейера тепло нас приветствовал, выслав к нам своих священников и солдат. Он дал нам место в городе и выразил намерение построить вокруг нас крепкую стену, дабы защитить нас от наших врагов, защитить нас укреплениями. Он жалел нас, как человек жалеет собственного сына. И мы еще много лет молились [за епископа] перед Создателем нашим, утром и вечером.
Аналогичные грамоты, содержащие отклики на запросы еврейских общин, в частности, на желание жить в укрепленном квартале, издавались церковными и светскими князьями, сеньорами городов и монархами в разных странах. Вернемся на Пиренейский полуостров: король Наварры Санчо своей грамотой от июля 1170 года пожаловал еврейской общине Туделы для проживания городскую крепость: «вы переезжаете в укрепленную часть города, которую я даю и уступаю вам и которой вы будете по закону владеть во веки вечные. [] Если какие-либо люди нападут на вас с жестокостью в оной крепости и так случится, что они будут ранены либо убиты, евреи не должны будут за это платить штраф или отбывать наказание, вне зависимости от того, произойдет это днем или ночью. [] Если так случится, что какие-либо стены крепости разрушатся, король позаботится о том, чтобы они были отстроены, так же как он делает в отношении городских стен».