Не надо пачкать мое открытие, я слишком много за него заплатил, резко оборвал Карсавин, но тут же извинительно улыбнулся.
Что же вы открыли в человеке такое особое?
Знаете, почему образцовая мать семейства вдруг становится тайным убийцей? Доктор сунул в рот шоколадную конфетку и, причмокивая, продолжил: Ощутив силу без страха возмездия, она познает самое сильное из наслаждений: быть самой собой. Нет удовольствия сильнее, когда ты подвигаешь Бога и становишься на место его, пусть над одним человеком, пусть над одной живой душой, но теперь полностью принадлежащей твоей власти. Небесное возмездие, как всегда, запаздывает, и кажется, что вот она правда и истина, которую так тщательно скрывали. Оказывается, убивать не только легко, но и приятно. Изумительно приятно. Нет угрызений совести, нет страха перед законом, а есть только безмерное наслаждение, что силам твоим нет предела и тебе подвластно все. Это посильнее кокаина. Особенно, когда вся жизнь подчинена порядку. Чем больше в жизни комфорта и сладости, тем страшнее внутри человека набегают темные силы. Тем больше тянет к крови и зверствам. Чем лучше жизнь, тем хуже человеку. Чем больше комфорта, тем сильнее тяга к зверству. Зверь не может успокоиться травой. Ему нужно сырое мясо с кровью. Вот так, господин чиновник полиции.
На лестнице и в подъезде уже давно скучала полицейская засада, чего доброго, проявят инициативу. Семенов, наверно, уже сжимает шашку. Надо торопиться.
Все это занимательно, но я пришел предъявить вам обвинение, сказал Ванзаров, выпрямляясь в кресле.
И в чем меня обвиняют?
В том, что направляли убийцу на беззащитных пациенток. Барышни хоть и жаждали крови, но сами толком ничего не смогли сделать.
Можете это доказать?
Конечно. Все дамы по институтской привычке, прежде чем написать письмо, делали его черновик в дневнике. Записи Грановской, Делье и Хомяковой находятся у нас. Даже если вы уничтожили их письма, во что я не верю, какой же ученый расстанется с таким бесценным научным материалом, то у нас хватит доказательств. Остальное даст немедленный обыск. Разрешение имеется.
И вы знаете, кто убийца? спросил Карсавин и употребил другую шоколадку.
Возможно, больше, чем вы. Думаю, тут тоже был своеобразный эксперимент: воспитание сильной личности или что-то вроде того. Так вот
Достаточно, Карсавин очень медленно прикрыл веки и так же осторожно их разлепил. Я прошу вас об одной услуге. Дайте слово оставить ее в покое, и я немедленно предоставлю вам самые исчерпывающие доказательства. Хватит, чтобы с блеском закрыть все дела. Согласны?
Разве можно верить слову чиновника полиции? спросил Родион.
Готов поверить вашему слову Вы честный и благородный человек, хоть и полицейский Прошу не медлить
Обещаю не трогать вашу дочь. Даю слово
Благодарю Вы на них сидите.
Массивное кресло перевернулось кульбитом. К днищу с обратной стороны была пристроена массивная папка старинной кожи. Внутри оказалась листки, исписанные аккуратным почерком доктора Карсавина.
Вы делаете чистосердечное признание в восьми убийствах?! спросил Ванзаров.
Не забудьте, вы дали слово стиснув зубы, сказал Карсавин и вдруг чихнул. Застыв на мгновение, доктор свалился кулем на письменный стол, стукнув лицо о чернильницу. В пролившейся лужице утонуло треснувшее пенсне.
Ванзаров дунул в полицейский свисток.
Вместе с Семеновым они отвалили тяжелое тело к спинке кресла. Карсавин не изволил дышать. И помощь не требовалась.
Скорее из упрямства Родион проверил все ящики. Кругом было пусто. Только в одном красовалось послание: «Ванзаров, не ищите. Все письма и дневники я уничтожил. Не тратьте время. Помните: вы дали слово».
Доктор Карсавин подготовился основательно. После собственноручных признаний в убийстве супругов Грановских, Делье, Хомяковых, горничной Ипатовой и барышни Арины Кивато из чувств личной ненависти и невыплаченных долгов он написал заявление о сведении счетов с жизнью «по причине невыносимых моральных мук от совершенных злодеяний», а также в его смерти просил винить только его самого.
«Итальянская ночь» пахла чуть уловимым ароматом горького миндаля. Симон Владимирович ушел гордо и со вкусом. Какая все-таки потеря для нервных пациентов.
Николаевский вокзал столицы тонул в дымке белой ночи и мутном свете газовых фонарей. На платформу подали поздний состав. Молодой господин, чуть полноватый, но подтянутый, совсем без багажа, что-то сказал на ухо другому господину в нелепом, будто с чужого плеча, летнем пальто и неторопливо отправился вдоль перрона.
Разве можно верить слову чиновника полиции? спросил Родион.
Готов поверить вашему слову Вы честный и благородный человек, хоть и полицейский Прошу не медлить
Обещаю не трогать вашу дочь. Даю слово
Благодарю Вы на них сидите.
Массивное кресло перевернулось кульбитом. К днищу с обратной стороны была пристроена массивная папка старинной кожи. Внутри оказалась листки, исписанные аккуратным почерком доктора Карсавина.
Вы делаете чистосердечное признание в восьми убийствах?! спросил Ванзаров.
Не забудьте, вы дали слово стиснув зубы, сказал Карсавин и вдруг чихнул. Застыв на мгновение, доктор свалился кулем на письменный стол, стукнув лицо о чернильницу. В пролившейся лужице утонуло треснувшее пенсне.
Ванзаров дунул в полицейский свисток.
Вместе с Семеновым они отвалили тяжелое тело к спинке кресла. Карсавин не изволил дышать. И помощь не требовалась.
Скорее из упрямства Родион проверил все ящики. Кругом было пусто. Только в одном красовалось послание: «Ванзаров, не ищите. Все письма и дневники я уничтожил. Не тратьте время. Помните: вы дали слово».
Доктор Карсавин подготовился основательно. После собственноручных признаний в убийстве супругов Грановских, Делье, Хомяковых, горничной Ипатовой и барышни Арины Кивато из чувств личной ненависти и невыплаченных долгов он написал заявление о сведении счетов с жизнью «по причине невыносимых моральных мук от совершенных злодеяний», а также в его смерти просил винить только его самого.
«Итальянская ночь» пахла чуть уловимым ароматом горького миндаля. Симон Владимирович ушел гордо и со вкусом. Какая все-таки потеря для нервных пациентов.
Николаевский вокзал столицы тонул в дымке белой ночи и мутном свете газовых фонарей. На платформу подали поздний состав. Молодой господин, чуть полноватый, но подтянутый, совсем без багажа, что-то сказал на ухо другому господину в нелепом, будто с чужого плеча, летнем пальто и неторопливо отправился вдоль перрона.
Посадка началась. Сновали носильщики, груженные чемоданами и баулами, как верблюды, за которыми налегке шествовали господа путешественники. Поезд дальнего следования блестел начищенными вагонами только первого и второго класса, стекла сверкали, проводники в идеально чистых мундирах Министерства путей сообщения кланялись пассажирам, подсаживали дам, гладили детей по головкам и были крайне любезны. Сразу видно: в Париж люди едут, не куда-нибудь в Сибирь.
Около вагона первого класса произошла заминка. Дама везла с собой столь необъятный багаж, что два носильщика не справлялись. Впрочем, крупный саквояж, плотно набитый, она не выпускала из рук. Нельзя пройти мимо ее очаровательного дорожного туалета из альпага цвета «гелиотроп». Очень широкая юбка-клош, простроченная внизу три раза, и шемизетка из полосатого фуляра, белого с розовым, как перед, так и спина которой образуют три довольно широкие складки, причем каждая отделена белым кружевом гипюр. Высокий воротник из материи, от которого ниспадает кружево в виде отложного воротника, пышные, длинные рукава-ballon и кушачок, сделанный из фуляра. Шляпа из пестрой соломы отделана лентами цвета «гелиотроп» и перьями. На плечи накинута пелеринка-колет, очень широкая, из альпага, сделанная на кокетке, которая скрыта под большим капюшоном, подбитым фуляром одного цвета с шемизеткой. Пелеринка скрепляется спереди изящным аграфом из серебра. Высокий воротник отделан четырьмя изящными серебряными пуговицами, по две с каждой стороны, и светлые шведские перчатки до локтя. И хоть в костюме не найти моднейшей клетчатой шотландки, согласитесь глаз не оторвать.
Несмотря на хрупкий вид, дама руководила грузчиками с решимостью полкового ротмистра, гоняющего тупых новобранцев на плацу. Командовала, как правильно поднимать чемодан, как заносить его в вагон, как соблюдать строгий порядок вещей, при этом трудиться быстро, без заминок и чесания затылков. По правде говоря, грузчикам так надоели писклявые распоряжения, что они готовы были швырнуть багаж на перрон, потеряв деньги, лишь бы отвязалась эта холера.
Спасение к труженикам баулов пришло внезапно. Плотный молодой господин, подойдя незаметно, приветствовал даму. Она резко обернулась и позабыла о грузчиках.
Зачем пришли, мы же попрощались, сказала довольно резко, не успев отложить командный тон.
Я прощался с госпожой Ухтомской. Но счел нужным пожелать доброго пути госпоже Карсавиной, сказал Родион, приподнимая край шляпы, как требовали приличия. Мой визит исключительно личный.
Дама мило улыбнулась:
Ах, эта глупая привычка представляться девичьей фамилией матери Все из-за нее?
Отчасти. Мы, чиновники полиции, находим удовольствие в работе с документами и справками. Порой они нужны куда больше логических заключений. Вот, например, справки говорят, что мадемуазель Ухтомская никогда не получала заграничный паспорт и даже не знает, как выглядят парижские бульвары. А вот госпожа Карсавина недавно получила его по разрешению отца. Именно госпожа Карсавина училась на одном выдающемся курсе в Смольном институте благородных девиц, а также имела приглашение и побывала на благотворительном бале-маскараде, как горячая поклонница велосипедов. И что самое необъяснимое: у госпожи Грановской не нашлось поздравительного букета с именинами от подруги юности госпожи Карсавиной. Отметим, что на фамилию Карсавиной был продан билет на парижский поезд и, по странному совпадению, со счетов господина Карсавина были сняты все наличные средства, при этом никаких покупок недвижимости он не совершал.
Софья Петровна обладала удивительным характером, так странно сочетавшимся с ее обаянием. Выслушав, не смутилась, не отвела васильковых глаз, а с вызовом спросила: