Это Дженнифер тебе подарила?
Только тут я понял, что прикрыл шею руками, будто бы хотел защитить от нее свое ожерелье. На душе отчего-то было невероятно грустно.
Подумалось, что, как бы я ни ответил на вопрос о жемчуге, это спровоцирует разговор, которому не будет конца.
Вальтер сказал мне, что твоя мать была еврейкой родом из Гейдельберга. И что ее отец был профессором в университете.
Мне сейчас не хочется об этом говорить.
Но ты должен, уверенно возразила она. Это же часть твоей истории.
Я закрыл глаза и притворился спящим.
Скорее всего, ожерелье отдала маме ее собственная мать, когда стало ясно, что детей, возможно, удастся вывезти из Германии. Иначе откуда бы у восьмилетней девочки, прибывшей в Британию с единственным чемоданчиком, была на шее нитка жемчуга? Когда мать умерла, отец отдал ожерелье мне, своему сыну, потому что дочерей у него не было. Разумеется, он и помыслить не мог, что я стану его носить. Жемчуг полагалось хранить в ящике комода, в бархатной коробочке. Я же надел его на шею, и каждое утро, пока отец и Мэтт поглощали хлопья, жемчужины шептали мне что-то по-немецки.
Мой друг Джек как-то сказал мне, что сейчас в Гейдельберге расплодилось огромное количество африканских ожереловых попугаев. Все они и самцы, и самки умеют подражать человеческой речи. И, лежа в темноте, я вдруг задумался, какие слова они могли бы выучить, если бы уже жили в городе во время погрома, получившего название «Хрустальная ночь»?
Над выращенным Вальтером садом вставало солнце. Наверное, я все же уснул, потому что теперь обнаружил, что мы с Луной лежим обнявшись, абсолютно голые.
Сол, дай-ка посмотрю, как сильно у тебя уже волосы отросли.
Она запустила пальцы мне в кудри, теребила пряди и вытягивала их, проверяя, достают ли кончики до плеч.
Такие черные. Прямо как грачи в полях.
Мне хотелось, чтобы она ушла. Оставила меня в покое. Сгинула.
Луна, давай скажем Вальтеру, что мы с тобой просто друзья. Не возражаешь?
Она застыла.
Поджарю нам на завтрак грибы, которые вы с Вальтером собрали.
Она занялась готовкой. И все время, пока хлопотала, казалась счастливой и приветливой.
Так странно было есть грибы с ней, а не с Вальтером. В доме было промозгло. Я накинул куртку и наткнулся в кармане на спичечный коробок с прахом отца, который положил туда накануне. Вытащив его, я спросил Луну, не против ли она, чтобы я закопал его у них в саду. Казалось, все это ее нисколько не шокировало, наоборот, в глазах ее читалось сочувствие. Она без раздумий согласилась, натянула брюки прямо поверх ночной рубашки, накинула пальто и вышла вместе со мной на участок.
Она запустила пальцы мне в кудри, теребила пряди и вытягивала их, проверяя, достают ли кончики до плеч.
Такие черные. Прямо как грачи в полях.
Мне хотелось, чтобы она ушла. Оставила меня в покое. Сгинула.
Луна, давай скажем Вальтеру, что мы с тобой просто друзья. Не возражаешь?
Она застыла.
Поджарю нам на завтрак грибы, которые вы с Вальтером собрали.
Она занялась готовкой. И все время, пока хлопотала, казалась счастливой и приветливой.
Так странно было есть грибы с ней, а не с Вальтером. В доме было промозгло. Я накинул куртку и наткнулся в кармане на спичечный коробок с прахом отца, который положил туда накануне. Вытащив его, я спросил Луну, не против ли она, чтобы я закопал его у них в саду. Казалось, все это ее нисколько не шокировало, наоборот, в глазах ее читалось сочувствие. Она без раздумий согласилась, натянула брюки прямо поверх ночной рубашки, накинула пальто и вышла вместе со мной на участок.
Я опустился на корточки, вырыл руками ямку, опустил в нее коробок и засыпал его землей ГДР, предметом моих исторических изысканий и душевных мук. Неловко было вспоминать, как я изводил великодушного брата Луны вопросами.
Ты все равно остался бы моим другом?
Луна стояла рядом со мной, ошеломленная этим маленьким ритуалом.
Должно быть, ты очень любил своего отца.
Потом она ушла в дом, и я остался наедине со своим горем, по размеру намного превосходившим получившуюся могилу. Казалось, будто с меня содрали кожу. Будто ягуар только что накинулся на меня и выпустил мне кишки. Здесь, в ГДР, дул легкий ветерок, но я знал, что прилетел он сюда из Америки. Ветер иного времени. Он принес с собой запах устриц и соленых морских водорослей. И шерсти. И вязаного детского одеяла, висящего на спинке стула. Все смешалось у меня в голове. Времена и страны. Тогда и сейчас. Здесь и там.
Видимо, я провел в саду много времени, потому что, когда вернулся в дом, Луна была уже одета. Она стояла у стола и разрезала большую буханку хлеба на две части, чтобы отнести половину больному соседу. Я вдруг заметил, что на отворотах ее брюк был вышит узор.
Луна, ты что, сама шьешь себе одежду?
Конечно. У нас тут продают одно уродство. А если в магазине появляются симпатичные брюки, их расхватывают за полдня.
Оказалось, что в голове у Луны даже черный хлеб был как-то связан с «Битлз».
Райнер мне сказал, что, когда Джон Леннон познакомился с Йоко, он начал сам печь хлеб.
Она разрезала буханку напополам, а затем взвесила обе части в руках, проверяя, одинаковыми ли они получились. Видимо, одна часть показалась ей больше другой, потому что она снова взялась за нож и тут же дернулась порезала указательный палец на правой руке. На хлеб упала красная капля. Луна сунула палец в рот, а затем помахала им в воздухе.
Я по профессии медсестра, объявила она.
Да, ты говорила.
Но ты никогда не спрашивал. А я лучше всех в училище сдала экзамены. Как бы мне хотелось поехать на Запад и там продолжить образование. А заодно подтянуть английский.
Английским с тобой Вальтер может позаниматься. Я отодвинул хлеб подальше от ее окровавленного пальца и посоветовал промыть порез холодной водой.
Я хочу учиться на врача в Ливерпуле.
Ты и здесь можешь прекрасно на него выучиться.
Она топнула ногой и обернулась ко мне, сверкая ясными зелеными глазами.
Нет. Ты должен помочь мне выбраться отсюда. Я хочу быть свободной, путешествовать по всему миру и учиться где хочу. Я же теперь твоя девушка.
Она бросилась ко мне и поцеловала мое левое запястье, словно мы были любовниками, что в целом было не так уж далеко от истины.
Луна, послушай. Мне вдруг показалось, что я воспарил над собственным телом. В сентябре 1989-го правительство Венгрии начнет принимать беженцев из ГДР и переправлять их на Запад. Поток хлынет такой, что его уже невозможно будет остановить. К ноябрю 1989-го границы откроют, и за какой-то год Германия станет единой.
Ты врешь! Она сложила пальцы в виде пистолета и сделала вид, что стреляет себе в висок.
Бах! Я люблю тебя. Рок-н-ролл! Ты теперь мой парень.
Луна улыбнулась мне, продемонстрировав стиснутые зубы, и я внезапно показался себе добычей, попавшей к ней в челюсти.
Завтра, сказала она, я подам заявление на эмиграцию как твоя невеста. Мне разрешат выехать на Запад и там выйти за тебя.
Я осознал, что мне нужно бежать из ГДР как можно скорее. Отменить две последних встречи с библиотекаршей, которая так неохотно помогала мне в работе с архивом, и поменять обратный билет.
Я осознал, что мне нужно бежать из ГДР как можно скорее. Отменить две последних встречи с библиотекаршей, которая так неохотно помогала мне в работе с архивом, и поменять обратный билет.
Луна теперь казалась мне куда опаснее ягуара, которого она так боялась. Когда она просунула окровавленный палец под нитку жемчуга у меня на шее и натянула ее так, что та едва не лопнула, я потерял терпение.
Я люблю твоего брата.
Мои слова потрясли ее и одновременно страшно разозлили. Луна схватила половину буханки и запустила ею в меня. Хлеб со стуком приземлился у моих ног. Я предал ее мечты о побеге, предал ее тело, которое она безвозмездно мне предложила. Правда, как оказалось, кое-какая мзда от меня все же требовалась.
Вальтер женат, холодно сказала она. У него подрастает маленькая дочка.
У Вальтера есть дочь?
Да. А кому, по-твоему, принадлежит деревянный поезд? Мы с мамой в игрушки не играем.
Она подняла с пола хлеб и завернула его в салфетку.
Если я уеду отсюда и выйду за тебя замуж в Британии, мы потом сможем прислать Вальтеру приглашение как брату твоей жены.
На небольшом поле, располагавшемся за участком, разводили костер двое мужчин. Один из них собрал охапку опавших листьев и швырнул ее в пламя. Другой разворошил костер прутиком, а затем бросил его в огонь.
Ты что, правда хочешь жить вдали от своих друзей, от своей семьи?
Такова уж эмиграция, ответила Луна. Это всем известно. И Райнер так говорит. Он помогает людям бежать, прячет их в грузовых фургонах, в отсеках под сиденьями и перевозит через границу. Такие машины не останавливают. Если не хочешь, чтобы я подавала заявление на эмиграцию как твоя невеста, дай ему денег, чтобы он помог мне удрать.
Я сказал, что подумаю об этом. Луна, очевидно, сочла вопрос решенным, взяла хлеб и ушла к соседу. В висках у меня пульсировало. Я закрыл глаза и прикоснулся к кончикам волос. Просто места себе не находил от злости. Подумать только, меня так нагло, так грязно использовали! Я метнулся к разбитому, перемотанному изолентой проигрывателю и сорвал с него пластинку, которую Луна накануне забыла спрятать в шкафчик. Швырнул «Эбби-Роуд» на пол и принялся яростно топтать ее ботинками. Винил треснул и развалился на четыре неравных куска.
Я твердо решил как можно скорее уехать из ГДР. Домой, на Запад, и без всякой Луны. Но сначала мне нужно было попрощаться с Вальтером. Поступить так, как и положено поступать взрослому серьезному мужчине, когда дело касается человека, который ему небезразличен. Нет, я вовсе не собирался навсегда проститься с Вальтером. Ничего подобного. Наоборот, я договорился тайком встретиться в пабе с Райнером и разузнать у него, сколько нужно будет заплатить, чтобы Вальтер смог удрать из ГДР. Его побегом я готов был заниматься, а помогать сбежать Луне увольте. Я твердо решил, что освобожу Вальтера. И ему не придется больше жить во лжи и прикрываться фальшивой женой.
14
Мы с Вальтером Мюллером прощались на Александерплац, среди гуляющих у фонтана женщин с колясками. Куда ни глянь, везде были молодые матери, везущие малышей сквозь стаи голубей. Прогулка вышла грустная и неловкая, но в этот раз я хотя бы сам нес свою сумку. Вальтер неожиданно вспомнил о своих обязанностях переводчика именно сейчас, когда я собрался уезжать из Восточного Берлина. Я обратил внимание на медный барельеф на стене высотного здания, называвшегося «Дом путешествий». На нем был изображен отбывающий в неизведанное космонавт в шлеме, а вокруг него солнце, птицы и разные планеты. Вальтер перевел мне название этой работы: