Виноват, поторопился: до эпилога нам надо встретиться с очередным соавтором. И очередным селебрити: в Gizem Palace прибыл Томас Нойвирт aka Кончита Вурст. И не просто так, а с миссией посрамить Александра Дугина, что написал ей (ему?) брезгливое письмо: «Может, переслушаешь пару альбомов Queen и возьмешься за дело, вместо того чтобы ломать голову над тем, сесть тебе в сортире или стоя мочиться, фрау Вурст?» Австрийская месть ужасна: «Томас-Кончита, виляя бедрами, стянул джинсы и трусики-бикини, улегся на стол, привычным движением развел ягодицы. Как только Дмитрий вошел в певца и тот издал свое сладкое ах, гости бросились к портрету Дугина и стали выливать на него мочу, каждый из своего стакана. Толпа орала, визжала, лила на портрет Дугина мочу. Через минуту еще четыре пары мужиков и несколько пар загорелых красоток трахались у всех на виду. Остальные плевали в портрет, били его». Узнали брата Колю? точно, Платон Беседин, «Книга греха».
Лет семь назад в дебютной повести «Мешанина» Р.Б. хихикал над интертекстом и трэшем: «Берем книги, кромсаем, смешиваем с просроченным йодом, тухлыми яйцами, остатками супа, отбеливателем, молимся над получившимся и обливаем всем этим людей». Новое время новые песни, как сказал еще один классик. Нынче все пошло в работу: и аллюзии с парафразами, и копеечный эпатаж, способный фраппировать лишь депутата Мизулину да особо нервных ветеранов педагогического труда. Хотя на полке у Левенталя и такая дешевка комильфо.
Кстати, об эпатаже: Лермонтов не всуе приладил к слову «разврат» эпитет «ребяческий». Пишет Богословский по-детски неуклюже, будто пионер-литкружковец. Образцы стиля:
«Он прицелился в меня в детстве и выстрелил в юности. Потом ощипал потроха и стал разделывать», потроха, значит, снаружи были? Новая анатомия: Хармс уволен без выходного пособия.
«Зрачки Эдиза задергались, сгрудившись в верхней части глаз», новая анатомия, часть вторая: сколько у этих басурман зрачков в каждом глазу, если они могут сгрудиться?
«Зрачки Эдиза задергались, сгрудившись в верхней части глаз», новая анатомия, часть вторая: сколько у этих басурман зрачков в каждом глазу, если они могут сгрудиться?
«Горы, поросшие хвоей», новая анатомия кончилась, на очереди новая ботаника. Хвоя, оказывается, вполне автономный биологический вид ей-Богу, открытие тянет на шнобелевку. А вот про метонимию не надо: не тот случай. Наружные потроха мешают.
«Будешь снимать последние сливки с остатков разума человечества, податливого и размягченного, словно протухший кефир» а свежий кефир, он твердый, да?.. Роман Сергеевич, заходите как-нибудь в гости погрызем!
«Токкату» редактировала Аглая Топорова и давно лютый брак называется редактурой?
Впрочем, это вопрос второстепенный. Спрошу о главном: к нам сегодня приходил гомо-зоо-педофил, а зачем? Устроить цирк с конями? Прочитать сочинение «Мои любимые книжки»? Слышь, мужик, ты чего сказать-то хотел?
Однако нашим бы критикам в НКВД служить: на пустом месте откопают политическую подоплеку. Алексей Колобродов обнаружил в «Токкате» «манифест против трансгуманизма, той тотальной мертвечины, которую он несет». Игорь Попов уверен: «Богословский подает политическое через эротическое, окончательно сталкивает два мощнейших эгрегора либералов и ватников». Холоднокровней, коллеги. А то этак и Радова с Масодовым в памфлетисты запишете.
А напоследок я скажу: можете смеяться, но устроить Варфоломеевскую ночь пополам с Хрустальной меня просил сам автор через общих знакомых. Видимо, и тысячный тираж распродать неподъемная задача, авось хоть скандал поможет. Наивный, все-таки, человек: его целевая аудитория смотрит ТНТ, потому что давно и прочно забыла алфавит.
Маленький мальчик роман написал
К. Рябов. Пес. М., Городец, 2020
Не знаю, право слово, смогу ли сказать что-то новое про последний опус Кирилла Рябова. Все, что о нем можно сказать, я уже говорил применительно к другим персонажам: Владимиру Козлову, Анне Козловой, Алексею Шепелеву, Платону Беседину и прочая, прочая, прочая. Ладно, повторение мать учения. Надеюсь, этим можно утешаться.
В начале 90-х Виктор Ерофеев в «Русских цветах зла», помянув Лимонова, Мамлеева и Сорокина, констатировал: «Онтологический рынок зла затоваривается. Что дальше?» Дальше на рынок нагрянула молодая шпана, которая Ерофеева не читала, с ведром помоев, охапкой бэушных презервативов и твердой верой, что это черт-те какой товар повышенного спроса. С тех пор всякое новое поколение российских литераторов азартно изобретает велосипед непременно ржавый, с торчащими из обтерханного седла ершеными гвоздями. Тоже ржавыми. Рябов не исключение.
При всем желании не могу принять российский трэш всерьез. Может быть, потому что нарушен порядок вещей, где канон первичен, а пародия вторична. Но у советских собственная гордость. В наших широтах жанр возник именно в пародийном изводе: «Два мясника на кровавой фанерке / Делали вилкой аборт пионерке» Позже трансгрессия сподобилась переплета 7БЦ и гарнитуры Times. Но стоит мне открыть ну, скажем, «Книгу Греха» тут же между строк мерещится кровавая фанерка. Ибо степень гиперболизации та же, пародийная.
А может быть, потому что тему у нас обычно эксплуатируют яппи. Анна Козлова, литератор в третьем поколении с дипломом журфака МГУ лепечет, как трахалась со старым уголовником, который срал в кровать, ей-Богу, это смешнее Фернанделя.
Итак, спойлер: некто Бобровский пребывает в полной апатии после похорон жены. Впрочем, и раньше жил точно так же без работы, без интересов, по инерции. Тут на него наваливаются коллекторы: покойная перед смертью взяла 150-тысячный кредит. Повесть о горе-злочастии продолжается: тесть с тещей просят Бобровского убраться из квартиры это их собственность. Текст невыносимо похож на артхаусный сценарий: протагонист лунатически бродит туда-сюда, пытаясь решить свои проблемы, само собой, безрезультатно, и курит вонючие белорусские сигареты. Других занятий нет и не предвидится. А над городом изнуряющая жара, все активно потеют и воняют. Кома, ступор, летаргия. Чтобы хоть как-то растормошить вялотекущее повествование, автор затевает и вовсе артхаусную интригу в духе Балабанова: коллектор эксгумирует труп жены Бобровского и начинает шантажировать героя. Под занавес, знамо, всем приходит кирдык и коллектору, и Бобровскому. «Смотрите, какая луна сегодня. Прям хоть вой», резюмирует сержант полиции. Безнадега точка ру.
Погодим, однако, выть: поводов пока не вижу.
Трэш обязан вызывать либо страх, либо отвращение, а лучше все вместе. Для пущей наглядности опять-таки фольклорный пример: «Маленький мальчик варил холодец, / По полу ползал безногий отец». Совсем не то у Рябова: его вселенной правят апатия, анемия и абулия. Экшн там лишен даже зачатков энергии и потому незамедлительно превращается в буффонаду: «Медсестра районной больницы должна была микрокредиторам почти полмиллиона. Пару дней назад Игнатьев изрезал ножом дверь ее квартиры и оставил на стене надпись: Верни долг, мразь уродливая. А теперь собирался, как он сам говорил, войти в контакт. Бывший омоновец приготовил литровую банку с мочой. Он собирался вылить мочу медсестре на голову. Трюк с мочой у Игнатьева не получился. Медсестра оказалась проворной стервой. Увидев мужика с банкой, она стала орать и яростно отбиваться сумкой. В итоге часть мочи пролилась на асфальт, а остальное попало Игнатьеву на штаны и футболку». Маленький мальчик роман написал, как дядька плохой сам себя обоссал. Страшно, аж жуть.
После аферы с эксгумацией текст окончательно съезжает к незабвенным садюшкам: коллектор прячет труп в кладовке у знакомой проститутки. Странное дело, но та принимает это как должное. Рассказать вам, что происходит с мертвецом после нескольких недель в могиле? впрочем, и без меня знаете. Шантаж выглядит и вовсе по-идиотски: достаточно позвонить 02, и злодею мигом нарисуют 244-ю статью УК РФ. А-а, понятно: в эфире была вечерняя сказка для маленьких. Предупреждать надо.
Веллер давным-давно вынес приговор трансгрессивной литературе: «Уберите все взломы табу и от текстов ничего не останется. Исчезнет смысл и суть. Останется серое текстовое полотно из заурядных фраз». Вычтем из «Пса» фрик-шоу, мертвечину, литровую банку мочи, аборты, перманентный смрад (слово «вонь» с однокоренными встречается 24 раза) что в сухом остатке? Удручающе линейная композиция с двумя, кажется, флешбэками почти незаметными. Полное отсутствие характеров: «Герои подчеркнуто функциональны», констатировала Елена Васильева. Соглашусь, пожалуй, с оговоркой: функция у них на всех одна демонстрировать публике усталость и неприкаянность.
Кроме того, в наличии пародии на коучинг и телевизионные ток-шоу. Не высший пилотаж, между прочим: Науменко написал своего «Гуру из Бобруйска», если не ошибаюсь, в 1982-м, за год до рождения Рябова. А российское ТВ и пародировать не надо Соловьев с Малаховым сами по себе пародия.
И, конечно, серое полотно из заурядных фраз: «В дверь позвонили. Бобровский слез с кровати и открыл». Русский трэш мыслит точь-в-точь по группенфюреру Мюллеру существительными и глаголами. Впрочем, тут Рябов совершенно прав: шаг влево, шаг вправо влекут за собой ощутимые проблемы. «Тесть приехал. Он был похож на больного и усталого члена политбюро на трибуне Мавзолея, встречающего последний парад». Простите, кто на ком стоял? парад встречал Мавзолей или член политбюро? «По спине потекли ручейки пота, жирные и горячие, как растительное масло», а мне почему-то в магазинах исключительно холодное попадается. Еще смешнее застенчивая имитация живаго великорусскаго: шесть раз герои назовут друг друга мудилой, 11 раз мудаком и девять раз пидором. Иной обсценной лексики болезные не ведают.
Ах да, вот еще что. Денис Горелов, было дело, писал о возрастном сочетании детсада и дряни, тяга к которой с головой выдает детсад. Но в чистом виде инфантильный интерес к отбросам не комильфо. Поэтому у трэшевых авторов он обычно является в социокритическом камуфляже. Подробности у Игоря Иртеньева: «Глаз заплыл, пиджак в пыли, / Под кроватью брюки, / До чего же довели / Коммунисты-суки!» И Рябов, не мудрствуя лукаво, сочинил протагонисту слезоточивую биографию контуженный он в первую чеченскую. Трюизм, а потому не работает.