Но: когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой. «Это не чернуха, дорогие мои, хорошие, это жизнь миллионов», уверяет Александр Снегирев. Надо же, миллионов. Пойду, пожалуй, поищу мертвяка в кладовке, вдруг Снегирев прав. «Помимо яркого и динамичного сюжета, точных характеров, узнаваемых мелочей, каждый читатель найдет что-то свое», сочится патокой Аглая Топорова.
Кстати, об акафистах, мадригалах и прочих высоких жанрах. В начале нулевых, помнится, критика носилась с Козловым, как дурень с писаной торбой. Чуть позже грянула коллективная любовь к Шепелеву. Потом настал черед Беседина. Где же вы теперь, друзья-однополчане? Козлова нынче вспоминают, когда он сам себя номинирует на «Нацбест». Шепелев затерялся где-то в Анапе, а его opus magnum, изданный девять лет назад трехтысячным тиражом, все еще продается в интернет-магазинах. Беседин пишет вполне благонамеренную прозу без блевоты, кр-ровищи и отрезанных клиторов. Не говорю про Баяна Ширянова, Факoffского, Лялина и прочий планктон уж сколько их упало в эту бездну
Кстати, об акафистах, мадригалах и прочих высоких жанрах. В начале нулевых, помнится, критика носилась с Козловым, как дурень с писаной торбой. Чуть позже грянула коллективная любовь к Шепелеву. Потом настал черед Беседина. Где же вы теперь, друзья-однополчане? Козлова нынче вспоминают, когда он сам себя номинирует на «Нацбест». Шепелев затерялся где-то в Анапе, а его opus magnum, изданный девять лет назад трехтысячным тиражом, все еще продается в интернет-магазинах. Беседин пишет вполне благонамеренную прозу без блевоты, кр-ровищи и отрезанных клиторов. Не говорю про Баяна Ширянова, Факoffского, Лялина и прочий планктон уж сколько их упало в эту бездну
История великий учитель, но где ее ученики?
Очень своевременная книга
З. Прилепин. Ополченский романс. М., Редакция Елены Шубиной, 2020
Новая книга Прилепина о Донбассе читателю вряд ли нужна: хватило бы и трех (или сколько их там? уже со счета сбился) предыдущих. Зато необходима автору как соль во щи, как масло в кашу.
В «Некоторых» З.П. знатно накосячил и даже сам не понял, насколько. А то не видали бы мы книжки. Грибные жульены и гусаки под фруктовым соусом из донецкого ресторана «Пушкин», обнимашки с Михалковым и Кустурицей, концерт Хаски, посиделки с Моникой Белуччи, Белград и Женева, донецкая водка, китайская водка, ром, ракия, вино, коньяк И венец всему гранатомет РПГ-9, не известный ни в одной армии мира. Не ту окопную правду поведал публике Захар Бронебойный, ой не ту От него кровопролитиев ждали, а он гусака съел тоже мне, певец во стане русских воинов. Потому работа над ошибками стала просто неизбежна. Эх, комроты, даешь пулеметы!
Есть и еще стимул: партия «За правду», очередной проект Натана Дубовицкого. До выборов в Госдуму всего ничего, тут уж не грех о себе напомнить: мол, не все по кабакам да баням кровь проливал. Тем паче Прилепина читают и на выборы ходят одни и те же люди: разведенки, которым за. Ибо и то, и другое можно делать лишь от острой сексуальной неудовлетворенности. Срочно за ноут и ублажать, ублажать, ублажать. Вплоть до галочки в бюллетене.
Очень своевременная книга. По всем статьям.
«Романс» состоит из 14 рассказов. Лишь в первом тексте сборника протагонист безымянный штатский. По остальным 13, как цыганы по Бессарабии, кочуют ополченцы Лютик, Дак, Худой, Скрип, Лесенцов, Вострицкий, Болт, Ангел в общем, силами до взвода. Подозреваю, товарищ замполит замахнулся было на роман, да пришлось отдать в печать огрызки о причинах я уже докладывал.
Незадача в том, что романы Захар Фугасный еще кое-как пишет, а рассказы вообще не умеет: идеями не богат. Самые значимые его опусы скроены по чужим лекалам: «Санькя» по горьковским, «Обитель» по довлатовским. Тотальное отсутствие мыслей в романе можно кое-как декорировать, но в малой прозе при всем желании не получится: негде и нечем. Рассказ требует предельной концентрации смысла и действия; без идейной опоры сюжетные и композиционные конструкции мгновенно рушатся. Взгляд и нечто скверный фундамент для малой формы, но ничего другого З.П. предложить не в состоянии. Первый же сборник «Грех» отменно это подтверждал: автор ликвидировал как класс сюжетостроение, внутреннюю логику текстов и событийную обязательность. Примеров потом было, как у дурака махорки: материалом для «Ботинок», «Восьмерки» и «Семи жизней» служил тот же основательно подтаявший пластилин.
Галина Юзефович отозвалась о прилепинской манере с обычным эмфатическим придыханием: «В каждом рассказе Прилепин аккуратно развешивает по стенам ружья, которым не суждено выстрелить, размечает тропинки, по которым читатель доверчиво устремляется к обманчиво предсказуемому финалу лишь для того, чтобы в последний момент вылететь снакатанной трассы в кювет».
Вердикт Аллы Латыниной выглядел суше и отчетливее: «Рассказы Прилепина возможно, вполне сознательно аморфны, в них главное не движение сюжета, а чувство, ощущение, настроение. И эта их аморфность и фрагментарность становятся особенно заметны, когда они собраны вместе».
У «Романса» те же проблемы с опорно-двигательным аппаратом: полная и безоговорочная бесхребетность, которую настойчиво выдают за подтекст. Хемингуэй тут у нас, понимаете ли. Все тексты сборника выстроены по одной и той же схеме: вялотекущая километровая экспозиция плюс ключевой абзац, а иногда и фраза. Якобы невероятной глубины и значимости.
В «Дороге» успешный топ-менеджер Вострицкий собрался на войну «от легкости жизни, и еще оттого, что мироздание, казалось, окосело, скривилось, съехало на бок». Дети, кто понял дядю Женю, поднимите руки. Дальше читателю предстоит долго продираться через рвы, надолбы и проволочные заграждения ничего не значащего нарратива: таможенный досмотр, покупка чая и пирожков, знакомство с местными собаками, смотр пустых машин на обочине. Вострицкий раза три покурит, глотнет переслащенного чая, скормит невкусные пирожки шавкам, в пути у него раз пять проверят документы И лишь в последнем абзаце добрый автор растолкует, зачем затеял эту эпопею: герой удалит из телефона все контакты чтобы подлые укропы в случае чего не звонили родным и не требовали выкуп. Ладно, оборвал мужик все связи с прежней жизнью. На это ушло ровно 159 слов. Для чего понадобились еще 3 990 не знаю. Боюсь, и Захар Осколочный не знает.
Кстати, «Дорога» далеко не худший образец. В «Луче» тот же Вострицкий, уже командир отделения, будет на протяжении 11 163 слов курить, есть гречку, загружать в автобус боекомплект, слушать песни Боба Марли в исполнении рядового Растамана, чтобы в финале увидеть продырявленный тент грузовика и понять: работает снайпер. Само собой, без регги никак не обойтись.
Архикритикесса всея Руси совершенно права: тут вам и ружья, которые не стреляют, и тропки, ведущие в никуда. Малая проза Прилепина рассчитана на живейшее читательское соучастие домысливание и досказывание. Вылитый тест Роршаха или Пальмера: вот картинка, а что на ней вам решать. Впрочем, самые важные выводы автор дилетантам не доверяет преподносит в готовом виде. Без всяких игр в подтекст:
«Я однажды видел такую надпись в туалете: Не льсти себе, подойди поближе. В смысле: не то и весь пол зальешь, и на брюки себе попадешь. Это, знаешь, Украины касается вполне. Так и хочется сказать: Украина, не льсти себе. Нет у тебя такого достоинства, которое ты себе намечтала. Подойди поближе». И прочий агитпроп, достойный Первого канала.
Укропам с мизерными достоинствами противостоят чудо-богатыри. Как и в предыдущей книжке. Там, помнится, некто Граф сжевал колоду карт, не запивая водой, а в детстве водил гулять на цепи трех быков. Кто б еще объяснил, на кой в хозяйстве три быка, но это так, к слову. Нынче примерно те же функции выполняет Скрип: «Скрип мог съесть таз ну, хорошо, полтаза шашлыка и, следом, десять, а то и пятнадцать плиток шоколада. Алкоголь он любил не очень, зато ценил напитки, хоть сколько-нибудь напоминающие кумыс, и мог выпить ведро ладно, треть ведра, скажем, кефира. Зато сразу». Из «Некоторых» в «Романс» перекочевал и Захарченко здесь он фигурирует под позывным Командир. И, разумеется, достоин лишь приторного обожания: «Лесенцов знал Командира две недели и один день. И это были удивительные две недели. Ради них стоило прожить предыдущие сорок лет». Эмоциональная доминанта книги традиционный прилепинский симбиоз сентиментальности и жестокости: «мозги по всему салону, кишки по всему окопу», помноженные на нежную и родниковую, как поцелуй восьмиклассницы, любовь к друзьям-однополчанам отставить шуточки в строю! Говорю же, «Романс» читателю совершенно не нужен: все до оскомины знакомо.
Про содержание, думаю, все понятно. А форма она у Захара Подкалиберного неизменна со времен приснопамятной извивающейся гниды:
«Вторым следовал Дак, спрятав автомат за полог куртки», а пáруса у куртки невзначай не было? Или попоны? Теперь понимаю, отчего затея с ватниками «Захар и Егор» накрылась банным тазом тот еще дизайнер старался.
Плюс россыпи диких, немыслимых тропов, выдумать которые может либо пьяный в хлам, либо упертый сюрреалист. Хотя возможен и третий вариант пьяный в хлам сюрреалист:
«В магазин ворвался кто-то незримый и огромный, снеся взмахом крыла целую полку разноцветных бутылок», и как крыло-то удалось разглядеть, если он весь такой незримый?
«У Лесенцова была короткая стрижка, резкая проседь посреди головы словно его лизнули серебряным языком», а что, серебро пачкается? Не знал, спасибо за консультацию.
«Сам себе Вострицкий напоминал отравленного осьминога его раздражали собственные, так сильно отросшие, руки и ноги», поздравляю, переворот в малакологии: для отравленных головоногих характерен ускоренный рост конечностей.
«Сам себе Вострицкий напоминал отравленного осьминога его раздражали собственные, так сильно отросшие, руки и ноги», поздравляю, переворот в малакологии: для отравленных головоногих характерен ускоренный рост конечностей.
А есть еще и «синеглазый смех», и «перелетные брови Брежнева» Вы, товарищ замполит, воля ваша, что-то нескладное придумали. Над вами потешаться будут.