Хотя это вряд ли. У российского читателя благодаря Елене Шубиной со товарищи давным-давно «приятный сквозняк в почти обнаженном мозгу», вот тут прилепинский слововыверт ну о-очень близок к истине.
Да, вот еще что: Евгений Николаевич, не льстите себе. Подойдите поближе.
Изображая жертву
В литературе нынче, что на паперти: сплошь недужные и страждущие. Стоит подойти поближе, и со всех сторон грянет многоголосое: сами мы не местные, карман с деньгами отрезало трамваем
Не торопитесь подавать. Понаблюдайте лучше фрик-шоу со стороны: оно и любопытно, и поучительно.
Мученичество, заметил ехидный Уайльд, всего лишь попытка при помощи костра достичь того, чего не удалось достичь верой. Замените «веру» на «талант», и правило окажется вполне применимо к изящной словесности. Обделил Господь способностями дави на слезные железы сапогом. Лучше кованым.
Первый подобный опыт, сколько помню, имел быть в 2008-м. Тогда в двери большой литературы робко поскребся сиротка Егор Молданов принес повесть «Трудный возраст» о тяжелом детдомовском детстве и драматической однополой любви. Автор страдал инкурабельной формой алекситимии, «пятилетний отрок», «авторитет вырос на недосягаемую высоту» и проч. Однако текст добрался в «Дебюте» до шорт-листа и получил от тамошних щедрот премию «За мужество в литературе» как же сиротку без рубля отпустить? Год спустя случилось страшное: Молданов угодил в автокатастрофу и чудом выжил старшему брату ДТП стоило жизни. Беда одна не ходит: на 22-летнего парня навалилась фибросаркома. Медики резали пациента по-инквизиторски с чувством, с толком, с расстановкой: сначала палец на ноге, потом стопу, а потом и всю ногу. Болящий на смертном одре вымолил у главреда «Литроссии» номинацию на «Большую книгу» и премию Юрия Казакова, а вскоре почил в бозе и сподобился прочувствованного некролога в «Литгазете». Но питерскому прозаику Валерию Айрапетяну течение фибросаркомы у болящего показалось неправдоподобным. Вскоре выяснилось, что Молданов жив-здоров, работает в транспортной полиции и в жизни ничего не писал, кроме школьных диктантов и рапортов начальству. «Трудный возраст» сочинил, а после жалобил публику приемный отец Молданова Анатолий Костишин сам-то он не мог претендовать на «Дебют» из-за возрастного ценза.
Кто-то на грабли наступает, а мы на них пляшем. Через десять лет история повторилась и, вопреки Гегелю, снова в виде фарса. В 2017-м немецкий грузин Михаил Гиголашвили представил читателям роман «Тайный год» про то, как в лето 7083 государь Иоанн Васильевич, всея Руси и иных повелитель посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича. Батоно Гиголашвили дал фору даже «Цветочному кресту» нарядил Ивана Грозного в бушлат, накормил «мерзлой картохой» и попутал ляжку с лягушкой: «Тыкнул в лягву ножом до крови». Синхронно поползли жуткие слухи о том, что автор неизлечимо болен. Диагноза не упомню, но наверняка было что-то страшное: вялотекущая внематочная имбецильность, осложненная острой риновирусной диареей. Литературный мир встрепенулся: брат Мишико помирает, премию просит! Так ведь и дали «Русскую премию». И на «Нацбест» номинировали, и до большекнижного шорта дотащили. Брат Мишико тем временем передумал помирать. Просто на несколько лет пропал из вида. А недавно объявился жив-здоров и даже с новым опусом: «Иудея, I век. Роман-апокриф». Интересно, чем на этот раз захворает? Или тыкнут его в лягву до крови? Делайте ставки, господа.
Не знал Виктор Буренин, что его фраза «мнимонедугующий паразит, представляющийся больным, умирающим, чтобы жить на счет частной благотворительности» громаду лет прорвет и явится весомо, грубо зримо
А есть еще и обширная «литература травмы». Тут все, как у незабвенного Пикуля: «Стал майор инвалидностью наглядно хвастать: из лука татарского в бок стрелен, прикладом шведским по черепу шарахнут, палашом зверски рублен»
Пример Старобинец опустим в силу его хрестоматийности. Хватает и других образцов жанра, гораздо смешнее: авторы на пустом месте сочиняют ж-жестокие, аж клочья летят, романсы.
Скульскую в детстве кормили отвратительной склизкой кашей, более того немилосердно избивали: «Мама, торжествуя, смотрела на отца. За два дня до этого она меня первый и последний раз в жизни ударила деревянной вешалкой от пальто. И на следующий день меня первый и последний раз в жизни ударил отец. Я вернулась домой в сиянии и ужасе первого поцелуя, тут же созналась в этом маме в прихожей. Она распахнула двери к отцу в кабинет и закричала: Поздравляю тебя! Твоя мечта сбылась! Твоя дочь стала шлюхой! Папа вылетел в коридор и ударил меня по щеке, не разбираясь». Пожалели. Номинировали на «Русский Букер».
Интеллигентная Громова жила в постоянном страхе за себя и близких: «Концерты с репертуаром уголовного шансона часто лились из общежития напротив, и в них зарифмованно звучали какие-то матерные проклятья евреям, интеллигентам и прочей антирусской сволочи; я даже порой думала, что вот-вот нас вычислят эти простые люди и придут в квартиру с топорами». Вы давно видели погромщиков с топорами? Но пожалели. Номинировали на «Большую книгу».
Мещаниновой пришлось и того хуже: ее совратил отчим-педофил. После чего несчастная отроковица пустилась во все тяжкие: «Я пьяная приходила домой в четыре часа утра, и на мне были укусы и засосы, в карманах была анаша, и воняло от меня сигаретами, и волосы мои были в сперме». Пожалели. Номинировали на «Нацбест».
А хуже всех пришлось Васякиной: «Когда мы жили в Сибири, у нас не было денег, / У нас не было памяти и не было любви». Пожалели. Дали «Лицей».
Срочно накапайте мне стакан эфирной валерьянки
Проблема в том, что врать страдалицы не умеют, а потому постоянно провираются. Мещанинова так и не определилась, как умер похотливый отчим то ли сгорел, то ли был убит отверткой в горло Впору привлекать свидетельницу за дачу ложных показаний. Васякина изображает жертву и того бездарнее:
«Когда мы жили в Сибири, унас не было денег
<>
А еще мы бесконечно ели,
И покупали еду,
И готовили еду».
Жратва на разрыв аорты как-то плохо вяжется с хроническим безденежьем. Впрочем, у лаурированной лицеистки все по Льюису Кэрроллу чем дальше, тем страньше и чудесатей:
«теткин сожитель на моих глазах выволок ее на лестничную клетку и прыгал на ее голове в ботинках пока та не потеряла сознание»
Для справки: сила, необходимая для перелома черепа при одностороннем воздействии, примерно 24 кило. Два варианта: либо сожитель и полутора пудов не весил, либо теткину голову ковали из лобовой брони Т-34.
Впрочем, все это дела давно минувших дней. Нынче О.В. претендует на премию «Поэзия» в номинации «Стихотворение года». Все на своих местах: и «нежные тапочки», и «белоснежно жемчуженный атлас», и слезовыжималка на холостых оборотах:
«мать умирала медленно и молчаливо
долго дышала на своем маленьком твердом диване
<>
мать умерла на казенной жестокой постели
без музыки голоса и прикосновенья тепла»
Стоп, так где болезная преставилась на своем диване или на казенной постели? Господи, чему их только в литинститутах учат, если даже концы с концами не сходятся
Теоретическую базу принято подводить в начале. Но в нашем случае, думаю, лучше сделать это под занавес.
«Исполнение роли жертвы. Суть этого приема выставить себя жертвой обстоятельств или чьих-то действий, чтобы вызвать сочувствие, пробудить жалость и тем самым получить что-то от окружающих. Одна из закономерностей, на которые опираются скрыто-агрессивные личности, состоит в том, что менее враждебные и бесчувственные люди обычно не могут спокойно смотреть, как кто-то страдает. Легкость, с которой можно играть на сочувствии совестливых, чувствительных, заботливых людей, их слабое место» (Дж. Саймон «Кто в овечьей шкуре? Как распознать манипулятора»).
Словом, если у очередного гиголашвили обнаружат злокачественный коронапростатит в терминальной стадии, или очередная васякина восплачеть на забороле, аркучи не спешите сочувствовать. Это в ваших же интересах.
Павел Валерьевич меняет профессию
Павел Валерьевич меняет профессию
П. Басинский. Любовное чтиво. М., Редакция Елены Шубиной, 2020
Если литературный критик принимается за прозу, готовьтесь подсчитывать эффект в тротиловом эквиваленте. Примеров как говна за баней: от нудного, будто катехизис, Курицына до Пустовой с ее злокачественной шизофазией. Басинский не исключение.
После «Джона Половинкина» с П.Б. следовало срезать лычки перед строем и пожизненно сослать в стенгазету заборостроительной артели. Архитектоника повествования была заимствована в «Доме, который построил Джек»: масоны в обнимку с трансвеститами, тайские троцкисты верхом на педерастах, мертвяки под ручку с ментами К середине книги у читателя не оставалось ни сил, ни желания разбираться, кого лягнула корова безрогая, и кто ворует пшеницу в темном чулане, зомби или троцкисты. Тем паче, из 113 персонажей романа сотня выходила к рампе, чтобы сказать «здрасьте!» и тут же сделать публике ручкой. В жанровом отношении роман напоминал солянку сборную: в котел летело все, что под рукой, от ретро-детектива до зомби-хоррора. Язык наглядно убеждал, что Зряхов умер, но дело его живет: «Она сладострастно обвила его талию рукой». Когда кончались штампы позапрошлого столетия, в ход шла высокотоксичная, на зависть попуганкам, ахинея: «Подкатила коляска с измученной пегой кобылой», классическая нескладуха: кобыла в коляске ехала. Интертекст был назойливее сетевого дистрибьютора: не Чехов так Булгаков, не Достоевский так Тютчев.
«Половинкина», изданного в 2008-м пятитысячным тиражом, до сих пор продают на «Озоне» и «Продалите». Тут бы Павлу Валерьевичу и успокоиться. Ан нет.
Чужого опыта для человека не существует, это аксиома. Но для г-на сочинителя и свой собственный мало что значит. Выступает артист оригинального жанра Павел Басинский, в программе танцы на граблях! В 2011-м вышла вторая редакция «Половинкина» тоже по сю пору в продаже, а намедни новый опус под названием «Любовное чтиво».
«Ах, читатель, читатель! Что понимаешь ты в законах романа, да еще и русского романа, самого беззаконного из всех романов?» снисходительно усмехался автор в «Половинкине». Знамо, батюшка барин, где нам, дуракам, чай пить?! Да малость-то и мы смыслим, уж не взыщите-с.